– Существует определенный порядок, сначала нужно записаться на прием, – сказала она, снова утыкаясь в компьютер и тем самым демонстрируя, что она никак не может уделить мне свое драгоценное время и моя задача – повернуться и тихо выползти из приемной, производя как можно меньше шума и ненужных движений. – Но у меня срочное дело, – сказала я, возвысив голос. – У всех, кто приходит к Вадиму Петровичу – дела срочные и неотложные, – cнисходительно заметила она, на секунду оторвавшись от компьютера и устремив на меня холодно-уничтожающий взгляд. – Назовите мое имя Вадиму Петровичу, и он меня примет. Инна Викторовна Дымова. Она задержала на мне свой взгляд чуть дольше обычного. Этот взгляд вбирал меня всю и рассматривал, как под микроскопом: пристально, внимательно. Мои тяжелые ботинки на толстой подошве, джинсы, серый свитер, черную куртку… Я была в ее глазах явно не клиенткой известного адвоката Баринова и уж тем более не тем человеком, ради которого он отложит свои дела. – Или мне самой войти к нему в кабинет? – закончила я. Она едва уловимо повела плечами и, не глядя на меня, встала со стула и прошествовала мимо. И во всей ее походке, посадке головы, вздернутом подбородке читалось такое презрение, что это ощущалось даже на расстоянии. Cначала я услышала низкий голос Баринова, потом высокий виноватый голос секретарши. Голоса усиливались и вскоре зазвучали совсем рядом, дверь распахнулась и показался сам Баринов: высокий, шумный, c кудлатой шевелюрой, cветский лев и любимец женщин, хотя всю жизнь он был верен своей жене, которая вместе с сыном и его семьей жила в Лондоне, а Баринов регулярно навещал их при первой же возможности. – Ба! – нарочито шумно, приветственно воскликнул адвокат, раскидывая руки, как будто намереваясь заключить меня в свои широкие объятия. – Инна Викторовна! Добро пожаловать, добро пожаловать. Какими судьбами? Вам надо было мне позвонить, и не было бы никакого инцидента, – метнул он быстрый взгляд на секретаршу. – Все в порядке, – ответила я. – Тогда – прошу! – и он распахнул дверь кабинета. – Чай, кофе, коньяк, виски, ликер? Все, что пожелаете! Его лакированные ботинки просто резали глаза своим блеском: темно-синий костюм был безукоризненного кроя и безукоризненной глажки. Я представила, как домработница тщательно отутюживает костюм утюгом новейшей конструкции, а потом подает его адвокату, и он гудит своим сочным басом: «Спасибо, Машенька или Ниночка». – Кофе. – Отлично! – бодро пророкотал он. – Ирочка! Кофе нам. Два кофе. Мне без кофеина. Как всегда. А Инне Викторовне крепкий и отменного качества, – и он по-свойски подмигнул мне. Он стремился установить со мной дружеский контакт, заставить меня играть по своим правилам, и во всей его позе и голосе звучало: «Мы свои люди и всегда договоримся». Но в эту игру я играть не собиралась. Мы прошли в кабинет – под стать его хозяину. Здесь все было пафосно, торжественно – все демонстрировало Баринова со всех сторон: снимки с популярными телеведущими и телемагнатами, звездами шоу-бизнеса, известными политиками и публичными персонами, сувениры и кубки, подаренные разными федерациями и обществами вроде «любимому адвокату от Союза предпринимателей» или «самому телегеничному адвокату от коллегии кинокритиков». Я скользнула взглядом по стене и села – нет, провалилась в глубокое кресло угольно-черного цвета. Вадим Петрович уселся за свой рабочий стол и бросил мне: – Извините, одну минуту. Только кое-что закончу. Все это была ложь, игра. Ему просто нужно было время, чтобы собраться с мыслями и прийти в себя от моего неожиданного появления у него в офисе. Он был растерян, и это читалось невооруженным взглядом. Менее наблюдательный человек не обратил бы на это внимания. Но не я. Я уселась поудобней и положила сумочку на колени. Адвокат уже пришел в себя и готов был к разговору со мной. Точнее, он думал, что готов. – Сейчас Ирочка принесет нам кофе. Быстро доехали ко мне? – Пробки… около вас строят очередной дворец для новых русских – пришлось ехать в объезд. – Да. Московская общественность протестует, протестует против бездумной застройки в историческом центре Москвы, а толку-то. Деньги решают все. Скоро тихий центр окончательно исчезнет под этим новоделом, – и он махнул рукой, придав своему лицу скорбно-озабоченный вид, какой полагается иметь адвокату, радеющему об общественном благе. Но стрела пролетела мимо цели. Я не поддержала тему. Вошла Ирочка с подносом, на котором стояли cахарница с серебряными щипчиками и две чашки кофе – маленькие, нежно-прозрачные, благородных кровей, явно из английского или дрезденского фарфора. – Пожалуйста. Угощайтесь… Секретарь поставила одну чашку на стол шефу, другую передо мной на стеклянный столик овальной формы. Я отпила глоток. Кофе был вкусный. Густо-насыщенный, с легкой горчинкой. Какой я и любила. – Так что вас привело ко мне? Какие дела? – Баринов устремил на меня свой взгляд. Я поставила чашку обратно на стол. – Как вы знаете, в фирме моего мужа в последнее время возникли некоторые проблемы. Адвокат наклонил голову набок, как бы прислушиваясь к моим словам. – Да, – неопределенно бросил он в воздух. – По установленным данным, касающимся продажи Усть-Качанского металлургического комбината, некоторые лица со стороны проявили интерес к будущей сделке и попытались войти в сговор с другим потенциальным покупателем. Я перевела дух. На лице адвоката не отражалось ровным счетом ничего. Он был слишком хорошим лицедеем, отточившим свое мастерство в свете телевизионных софитов, словесных спорах и в казуистических судах, чтобы так легко расколоться и сдать свои карты. Он слушал меня с тем же видом, c каким мог слушать завтрашние сводки погоды или сообщение об открытии пивного фестиваля в Германии. – Все это очень интересно, – cказал он с легким вздохом. – Но при чем здесь я? Или вы меня просто информируете о внутренних делах фирмы? Но тогда – позвольте вопрос. Кто вас уполномочил делать это? Ваш муж? Или кто-то другой? Кстати, в последнее время я никак не могу связаться с ним. Не подскажете: где мне его найти? – вопрос был задан самым небрежным тоном. Но взглядом Баринов прощупывал меня и пытался установить, что мне известно об этой истории. Насколько я в курсе всех этих дел. И я не попалась на этот крючок. – Вы меня не дослушали, Вадим Петрович. Существуют неопровержимые доказательства, что вы просили секретаря фирмы Палеву Киру Андреевну достать вам материалы по делу, которым занималась фирма моего мужа. А именно материалы по Усть-Качанскому металлургическому комбинату. Я выстрелила наугад и теперь ждала реакции. Если Лешка блефовал – а ему я уже никак не могла верить, – то я оказывалась в полном пролете. Если нет… И здесь я по едва уловимому движению бровей, легкой складке, прорезавшей лоб адвоката, и внезапно расширившимся зрачкам поняла, что сказанное Лешкой – правда. – Я, честно говоря, не знаю, откуда у вас такие сведения, не имею понятия. Но смею заметить, это абсолютно не соответствует действительности. И слышать это от вас, Инна Викторовна, по меньшей мере странно и оскорбительно, – сказал он нарочито медленно, растягивая слова и тем самым выражая свое негодование, что его посмели в чем-то подозревать. Он говорил так, как говорил бы человек, желавший откреститься от предъявленного обвинения. И потому – переигрывал! Возникло молчание. Баринов прикрыл глаза. – У вас все? – в его голосе проскользнула легкая ирония. – Или есть что-то еще? – Вы ничего не сказали в ответ на мои слова. – Вам этого недостаточно? Я же отмел все ваши обвинения. Странные и незаслуженные. Больше я ничего не могу сказать по этому поводу. – Очень жаль! Брови адвоката взлетели вверх. – Вы тоже не ответили на вопрос: где ваш муж? – С ним полный порядок. И он как раз выясняет вопрос, кто из его ближайших соратников сдал фирму и стал работать на два фронта. Кто пытается действовать в обход «Нормы» и слить информацию не непосредственному заказчику, а другому заинтересованному лицу. – Я говорила эти слова спокойным тоном, не спуская глаз с Баринова, и видела, вернее, чувствовала, его растерянность и страх. Страх, как у животного, которое загнали в ловушку. Он либо что-то знает, либо подозревает. Но несомненно одно: какая-то важная информация у него есть. И теперь он пытается понять и вычислить, что ему делать дальше. Как себя вести. Адвокат встал со стула. – Инна Викторовна! Я очень прошу вас покинуть мой кабинет. Все, что вы высказываете мне в весьма оскорбительной форме, я больше слушать не намерен. И поэтому считаю наш разговор полностью исчерпанным. – Я вас не оскорбляла. – У меня свои представления о чести и достоинстве, которые, очевидно, расходятся с вашими. Поднявшись с кресла, я несколько секунд смотрела адвокату прямо в лицо. Он отвел взгляд первым. Я повернулась и вышла из кабинета. Еще когда я спускалась по лестнице, зазвонил телефон. – Инка! Как ты? – Прекрасно. Твой адвокат – большая сволочь. – Кого ты имеешь в виду? – насторожился Дымчатый. – Баринова. – Ты разговаривала с ним? – охнул муж. – Угу! Можно сказать, приперла к стенке. Колокольцев был прав, он действительно входил в контакт с Кирой. Я поняла это по его реакции. – Сумасшедшая! Прекрати немедленно! И-и-нка! – раздался вопль мужа. – Ты даже не представляешь, насколько это все опасно. Ты можешь хотя бы дождаться меня? – Не могу. Тебя поджимает время. И если мы упустим его… – Не делай ничего, Инка! Если с тобой что случится, – голос мужа дрогнул. – Я никогда… – Ничего не случится, Дымчатый. Со мной ничего никогда не случается. Все будет хорошо. Я тебя очень люблю. Пока. – И я нажала на отбой. Всю обратную дорогу я напряженно размышляла. Я спугнула Баринова, и сейчас он и те, кто стоит за ним, предпримут отчаянный демарш, чтобы сбить меня со следа или вовсе убрать. Но странное дело, я не испытывала никакого страха. Напротив, я была сосредоточенно-спокойна. Я знала, что делаю, и отступать мне было некуда. На кону стояла жизнь моего мужа, а значит, и моя.