– Пыжикова даже чашку Агеевой не вымыла, налила пациентке чай, – сказал вслух Андрей, выключив запись. Он посмотрел на подпись актрисы и дату. Только вчера, а казалось, прошло больше месяца. Следующими в папке лежали показания Дианы, не вошедшие в дело. Андрей ухмыльнулся, перечитав её лживый рассказ, и придвинул черновик показаний актрисы. Стало понятно, как отпечатки Дианы попали на пузырёк с ядом. Что это было, везение? Или всё-таки нет? Андрей случайно подвинул бегунок воспроизведения на телефоне, раздался голос актрисы: – Уже на второй день Сергей мне сказал, что в сюжет внесли изменения. Женщину, которую намеревались убить, не убили, наоборот, обвиняют в убийстве. Фотографию показал… – Слова вспыхнули перед внутренним взором Андрея. Он прокрутил запись снова, вслушиваясь, потом отыскал то же в тексте – нет, он не ошибся. Выключив запись, Андрей закрыл папки и отошёл к окну. Сигарета никак не могла ухватить огонёк зажигалки, Андрей изо всех сил затянулся, белый папиросный стержень закоптился до середины, но загорелся. «Агееву не собирались подставлять». Берёза под окном кабинета Андрея давно распустилась, ветер доносил едва слышный запах черёмухи, задыхающийся в сигаретном дыму. Так-то всё было правильно. Настоящий мужчина не должен прощать измену. Андрей бы ни за что не простил. Убить – не убил бы, но не простил. Ему повезло – он женат на Алёне, а Олегу, получается, не повезло. С другой стороны, Олег сам подстроил встречу жены с будущим любовником, когда хотел развестись. Не искушай… Так, что ли, звучит в Евангелии? Но это Диану не оправдывает. Жена должна хранить честь мужа. Ясно, зачем Олег так переигрывал, что любит жену. И почему решился убить именно сейчас. Мол, у жены день рождения на днях – и тут такое несчастье. А сам после провала, несмотря на день рождения любимой супруги, укатил аж на Дальний Восток. «И что делать? Надо Диану хотя бы предупредить. – Андрей набрал её номер – недоступна. – Но по телефону такого не скажешь. До какого числа она в санатории? Там она в безопасности.» Андрей позвонил помощнику: – Алексей, где ты? Дела как? – В морге я, где ещё? – Алексей не скрывал недовольства. – Дела идут. – Если приедешь раньше меня, подожди. В дом престарелых отъеду. Только я без машины. – Приедешь тут раньше! Одно описание ждать не меньше часа. И то только после того, как вскрытие закончат. Спасибо вам, Андрей Анатольевич! Умеете выбрать момент! – А то ты не знал, что работа у нас такая? Пусть и невеста знает. Заведующая дома престарелых удивилась, когда Андрей предъявил удостоверение и спросил: – Это верно, что квартиры постояльцев отходят вашей организации после их смерти? – Так вы не журналист? Почему же я так решила? – Андрей заметил, что новость заведующей не понравилась, и она неохотно ответила: – Не после. В момент подписания договора. Для жильцов проживание здесь абсолютно бесплатно, но за чей счёт, позвольте спросить, они должны здесь жить? – Сколько здесь прожила Ираида Михайловна? – Почти десять лет. Если вам нужна точная дата, мне надо поднять договор. – Не нужно пока. Но мне нужно осмотреть её комнату. – Конечно, идёмте, – согласилась заведующая. – Там ещё ничего не прибирали. Я почему-то подумала, что придут из милиции. – Почему вы так подумали? – Андрей насторожился. – Ираида Михайловна, конечно, была уже в возрасте и болела. Наш врач предупредил её при поступлении, что у неё растёт аневризма на каком-то сосуде у сердца и в любой момент может прорваться. – Аневризма? – Андрей вспомнил навязшие на слуху одно время слова «аневризма», «шунтирование». – Но это вроде бы лечится? Заведующая рассмеялась: – Что вы, молодой человек! За операцию возьмутся ну лет в пятьдесят-шестьдесят. А если тебе за семьдесят и ты постоялец престарелого дома, а не президент? – И всё-таки вам показалась её смерть подозрительной? – Да нет. У нас умирают часто. Но как правило смерть не приходит внезапно и старики успевают подготовиться. А тут Ираида Михайловна вышла в холл вечером, я даже обрадовалась, такой она казалась спокойной. И вдруг упала без звука. Пока заведующая говорила, Андрей осмотрел комнату. Вещи лежали на местах. Он откинул одинокую тяжёлую штору с окна, взметнув тучу пыли, не сдержался, чихнул. Вид на улицу загораживал ствол дерева. – Темновато здесь. – Ираида Михайловна любила сидеть в таком полумраке. – Заведующая указала на столик под бархатной скатертью, оказавшейся недостающей шторой. – Кто-нибудь бывал у неё? – Никого. – За все годы? – Андрей изумился. – Нет, ну пару лет назад приезжали киношники с телевидения, интервью сняли. – А вчера кто-нибудь приходил? – Врач при вас был, после ушёл. Сегодня утром приходили, но это, как я поняла, уже из ваших. Только знаете, товарищ следователь… – заведующая вдруг замялась, – вы же видели кольцо на руке Ираиды Михайловны? Это я его у неё с пальца сняла, когда она умерла. Она мне его завещала, так я сразу и сняла, а то, не дай бог, потеряется в морге. – Да что там за кольцо, Вера Павловна! – отмахнулся Андрей. – Стекляшка обычная. Невелика ценность. – Что вы? Какая стекляшка? Настоящий камень. Вещица дореволюционная. Ираида говорила, не дешевле Фаберже в своё время. Да я вам его сейчас покажу. Идёмте в мой кабинет. Андрей опечатал комнату актрисы и пошёл за заведующей. Та при нём достала из сейфа коробочку с бархатом: – Там даже клеймо есть, только я не могу прочитать. Может, вы сумеете? Андрей взял кольцо, пригляделся на внутренний срез: – Затёртое всё. Цифры, буквы какие-то. Не то «Болин», не то «Волин». Не знаю таких. Заведующая не сводила глаз с украшения: – Теперь заберёте? – Незачем. – Андрей вернул ценность. – Вы же его отмыли наверняка? – Да. Спиртом протёрла, а потом три часа под проточной водой держала. – Не теряйте только, пожалуйста. Вдруг законный наследник объявится? – Да что вы! Не было у неё никого! На сцене жизнь прожила, о себе и не думала. А кольцо я хотела внучке на свадьбу подарить. Так это будет зимой. Зимой можно будет? – Через полгода – вполне. Но узнайте на всякий случай точную стоимость. Не дай бог, вещь бесценная, а внучка будет носить без опаски. Случается, из-за этакой побрякушки жизни лишить могут. – А ведь верно! – поразилась заведующая. – Вот что значит – профессионал! Об этом я и не думала. Но, товарищ следователь, скажите, пожалуйста, что случилось-то? Для чего здесь милиция? – Ираида Михайловна проходила свидетелем по делу об убийстве, и мы обязаны проверить обстоятельства её смерти. – Вот как? Неужто Ираиду убили из-за того, что она свидетельствовала против кого-то? – Нет, конечно. Скажите, мужчина – шатен средних лет не приходил в ваш дом престарелых? Не искал её? Вчера Ираида Михайловна мне сказала, что его отсюда к ней в лечебницу отправили. – Точно не приходил. Если б кто сюда приходил, дом жужжал бы до сих пор. Поразмыслив, что узнал всё, что нужно, Андрей поехал на работу. Но решил сойти остановкой раньше, возле театра. В вестибюле напротив входа выставили портрет молодой Ираиды Михайловны, перехваченный траурной лентой. Андрей осмотрелся. Гардеробщица ловко водила спицами, что-то под нос приговаривая. Афиша сообщала, какой и когда будет спектакль. – Скажите, – Андрей обратился к гардеробщице, – где мне найти заведующего? – Восемьдесят шесть, восемьдесят семь, – считала женщина, перекидывая петли с одной спицы на другую. – По лестнице на второй этаж. Восемьдесят девять. – Восемьдесят восьмую пропустили, – подсказал Андрей и пошёл к лестнице. – Тьфу ты! – донеслось ему вслед. – Ничего я не пропустила! И чего только ходят? Раз, два, три… Андрей прошёл вдоль ряда чёрно-белых портретов, с которых безучастно смотрели вдаль артисты театра, и застыл возле последнего. Портрет был раза в два больше прочих, к тому же цветной. Лысый раскосый мужчина не отвёл взгляда в сторону. Превосходство творца сквозило в глазах и ухмылке накрашенных губ, которые он прятал за изломанным жестом узловатых длинных пальцев. Андрей поднялся по лестнице и вошёл в кабинет художественного руководителя, имя которого значилось под портретом и на золочёной табличке двери. – Приёмные часы по будням с шестнадцати тридцати, – сказал заведующий театром, сидя в полумраке кабинета. Андрей приблизился и показал удостоверение. Заведующий встал, распахнул шторы: – Понятно. Вы по поводу вчерашнего дебоша на премьере «Ромео и Джульетты»? Я уже устал повторять, что я – творец и имею право на собственное видение великого гения. Андрей хотел было сказать, что пришёл по другому вопросу, но заинтересовался, что можно увидеть иного в Шекспире: – С удовольствием послушаю вашу версию. – Их, видите ли, возмутило, что Джульетта в моём спектакле – мужчина. Хотя, кстати, Шекспир нигде явно не указал, что Джульетта была женщиной. – Как нигде? Откройте подлинник. С обозначениями полов у Шекспира проблем не случалось. – Вы смотрите поверхностно. Как смотрит большинство. Но ведь Шекспир – великий гений, и потом, он не мог открыто сказать, что его Джульетта – мужчина. За это могли и на костёр в то время! – За это и в наше время неплохо бы так же, – заметил Андрей. – О темпора, о морэс, – Худрук презрительно скривился.