Гийом торопился назад, но, как он ни старался, покончить с последствиями за три дня не удалось. В конце концов он стал выжигать целыми квадратами. Носился на своем драконе и высматривал сверху. Так было эффективнее. И вдруг в какой-то момент — словно игла в сердце. Страх за женщину. Он так и не понял, в чем дело. Потом острота ощущения прошла, но тревога осталась. Осознав неладное, Гийом резко развернул Черного и направил его прямо к штабу. Разлом был почти закрыт, осталось не так уж много. Справятся и без него. Назначил временного заместителя и в тот же день вылетел в верховную миссию. 24 Нервы, наверное, а может, сублимация сознания, но она словно провалилась в какую-то темную воронку. И как только глаза у Инны закрылись, так она сразу увидела свою прежнюю жизнь. Однако сейчас, глядя назад, она вдруг увидела то, что раньше проходило мимо понимания. Так ясно, будто окунулась в это снова. И понеслись моменты картинками перед глазами. Вот родители у бабки Анфисы в деревне. Разговор на повышенных тонах. Инна ведь практически не знала ее, бабушку со стороны матери. И бабушкой ее ни разу не назвала. Мама всегда отгораживала их с Зинкой от этого общения. А в тот раз они приехали. И ее взяли, и Зинку, та тогда совсем маленькая была, чуть больше двух лет. Уписалась и мокрых трусах по дорожке бегала и слезы размазывала. — Мама! Ма-мааа! — вопила. И тут мать с отцом вылетают на крыльцо, злые оба, у матери лицо красное, рот перекошенный. А за ними следом бабка Анфиса. Замерла в дверях, строгая, прямая как палка. — Не дашь, значит?! — в сердцах обернулась мать. — Не дам. Тут Зинка к матери кинулась, продолжая голосить, а мокрые трусы уже сползли до колена. — За детьми бы лучше приглядывала, — жестко проговорила Анфиса и посмотрела на Инну. А взгляд у нее тяжелый. Инна замерла на месте, не зная, куда деваться. Вроде и страшно, и глаза отвести не получается. — Так ты хоть бы им дала! — крикнула мать, тряхнув на руках ревущую Зинку. Анфиса перевела на Зинку взгляд и сказала: — Этой не дам. Развернулась и вошла в дом. И дверь за собой закрыла. — Уууу, чужеродина! — странно выругалась сквозь зубы мать, а потом уставилась на Инну так, словно это она во всем виновата. Вот с того дня и началось. Мама больше Зину привечала, а она стала как будто чужая. И чем дальше, тем больше. А когда выросли, все время с Зинкой о чем-то шепталась. Но стоило Инне войти в комнату, разговоры сразу прекращались и от нее лицо воротили. Припомнилось ей сейчас то странное слово «чужеродина». И не поймешь, то ли чужая уродина, то ли чужая родина… Из забытья Инна вынырнула так же внезапно. Кажется, несколько секунд прошло, потому что она все еще была там, у самого входа в печатный зал. И даже почти твердо стояла на земле. А если быть точнее, ее удерживал от падения не кто иной, как новый преподобный. Надо сказать, весьма своеобразно удерживал. Со стороны могло бы показаться, что он склонился над ней в любовных объятиях. Однако целовать преподобный ее, конечно же, не собирался, а вот разглядывал весьма пристально. А она его, в свою очередь. Глупо, но так уж вышло, что пялилась Инна на него, пока наводила резкость в глазах. Если смотреть снизу, лицо его было хорошей лепки, кожа светлая и гладкая, очевидно, он брился недавно. Крупный нос, тяжелая челюсть, холодные голубые глаза. И руки. Весьма цепкие, прямо как стальные клещи, и такие же холодные. Даже запах парфюма, которым был пропитан его фисташковый камзол, воспринимался каким-то холодным. А мысли, крутившиеся в тот момент в голове, были довольно тревожные. Получается, этот мессир Карл Йорг за ней по пятам ходит? Впрочем, сейчас он оказался рядом весьма кстати. Вот только вид у него… — Простите, — попыталась она высвободиться. — Вы не могли бы меня поставить? Он медленно выпустил ее, но сверлить взглядом не перестал. Это уже начало напрягать. Инна поправила юбку, отвела от лица волосы и с опаской взглянула на покачивавшийся на одном крючке щит вывески. И хотела уже поблагодарить его и уйти. Но мужчина тут же перегородил ей дорогу. И весьма надменно спросил: — Как вы умудрились снести вывеску? — Я? — потрясенно воззрилась на него Инна. Возмущению не было предела. — Разве вы не видели здесь человека, который это сделал? Он же только что скрылся между домов! — Никого я тут не видел, донна Иннелия, — выдал он, сложив руки на груди. — Кроме вас. Но как же? Она ведь точно видела, как кто-то убегал между домов! Инна невольно оглянулась в ту сторону. И тут заметила на земле свой сверток с покупками. Очевидно, когда ей стало дурно, она его выронила. Хотела поднять, однако преподобный оказался значительно быстрее. Поднял сверток, глянул на нее, прищурившись, а потом… О! Инна готова была сгореть на месте. Он ослабил завязки, запустил туда руку и вытащил краешек содержимого. И уставился на нее с выражением какого-то непередаваемого превосходства. Губы дернулись в холодной усмешке, а глаза прошлись по ней оценивающе. Вот это уже просто взбесило. — Вы не могли бы передать мне мои вещи, мессир Йорг? — проговорила, глядя на него. И не подумал. Вместо этого спросил, откидывая назад голову: — Что вы делали в типографии, донна Иннелия? Она думала, что невозможно взбесить ее больше? Она ошибалась! Однако Инна сдержалась и подавила раздражение: ссориться с новым преподобным не стоило. — Я зашла в типографию, чтобы заказать образцы листовок, мессир Йорг. — Листовок? — он шагнул ближе. Черт! Говорить надо осторожно. Она не сильна в местной терминологии, а этот новый мессир-инквизитор сейчас больше всего походил на гончую, взявшую след. Пожалуй, лучше всего в этой ситуации было воспользоваться старым добрым дамским методом и прикинуться дурой. — Да. Мы с дядюшкой хотим открыть ресторацию в центре, — похлопала она ресницами и стала осторожно обходить его. — Мне показалось, если заранее расклеить приглашения, успех предприятия будет больше. Я просто не думала, что вас это может заинтересовать. — Ошибаетесь, донна. Меня интересует все, что происходит в этом городе. Мужчина тоже переместился, теперь он снова перегораживал ей дорогу. И ей не нравился его взгляд. — Я учту, — изобразила Инна подобие улыбки и покосилась на сверток в его руках. Но тот, похоже, не собирался возвращать ее вещи. А ей в конце концов надоело ждать, она обошла его и спросила: — Может быть, вы все-таки вернете мои вещи, мессир? Впрочем, если вы хотите оставить их себе… Она пожала плечами и хотела уже уйти. Думала, усовестится. Но тот перехватил ее за запястье и проговорил: — Поверьте, донна Иннелия, когда я решу что-то оставить себе, я не буду спрашивать. Держал крепко, намеренно причиняя дискомфорт. Инна сначала хотела выдернуть руку, потом вдруг поняла, что сопротивление его заводит, и замерла. — Кто, вы сказали, ваш дядюшка? — спросил ровно, не повышая голоса, и переступил ближе. Жесткая хватка, холодная интонация. Инна с досадой оглянулась в сторону рядов. Могла же ведь пойти туда… Потом проговорила: — Моего дядю зовут Кристоф. У него таверна в предместье. «Кабанья нога». Мужчина кивнул, отпустил наконец ее запястье и вернул ей ее сверток.