— А если вы ничего не добьетесь? — Тогда поеду в Афганистан. Майкл Келли является ключом ко всей этой истории. Мне нужно выяснить, где и при каких обстоятельствах он умер. — Как поживает цветущая Шотландия? — с улыбкой спросила Талли, когда около восьми вечера Стивен приехал в ее квартиру. — Не такая уж цветущая, — отозвался он. — На текущее дело пришлось запросить статус «Красный». Талли прекратила разливать джин-тоник и уставилась на него в немом изумлении. — Что же поменялось в этом скучном и неинтересном расследовании? — язвительно спросила она. — Один ученый с токсическим поражением мозга и два погибших солдата, — коротко ответил Стивен, понимая, что шагает по тонкому льду. — А что ожидает тебя, Стивен? Поражение мозга или просто смерть? — Послушай, я знаю, что ты чувствовала в прошлый раз… — Знаешь? Ты действительно думаешь, что знаешь? — Послушай, Талли, я не ищу проблем специально… просто иногда так случается. — Наверное, именно это и скажут на похоронах, когда твое изрешеченное пулями тело извлекут из сгоревшего автомобиля. Я буду стоять возле гроба, вся в черном, слушая, как тебя благодарят от имени всего государства и стараясь не разрыдаться… Черта с два! Повисла напряженная пауза. Талли мужественно пыталась справиться с собой, но слезы сами брызнули из глаз. — Почему ты не оставишь полиции расследовать это дело? — воскликнула она. — Они не знают, с чего начинать, и здесь замешаны военные… — беспомощно проговорил Стивен. — Ну, тогда военной полиции! — В данном случае имеется медицинский аспект, который… — …Понимает только Стивен Данбар, — докончила Талли. — Если хочешь, так, — тихо сказал он. Талли молча смотрела на Стивена. — Я люблю тебя, Талли… — начал он. — И я люблю тебя, Стивен, — прервала она. — Но такая жизнь не по мне. Пожалуйста, уходи сейчас же. Двадцать шесть Добравшись до дома, Стивен попытался найти утешение в джин-тонике. Было поздно, он жутко устал, перенервничал, и любые аргументы со стороны совести, что он просто жалеет себя, были отметены без размышлений. Он в очередной раз наполнил бокал и, опустившись в кресло у окна, уставился на звезды, сверкавшие в безоблачном небе — сегодня они были необычайно яркие, несмотря на городское освещение. В голове у него стучала единственная мысль: «Я так и знал!» Очередные отношения разбились о скалы его работы. Может быть, Талли изменит свое решение, а может, нет, и тогда это точно конец. Наверное, он должен сейчас думать о смысле жизни, анализировать свою ситуацию, как часто советуют обреченным… Нет, джин лучше. Боль утихала, острота чувств размывалась — на губах Стивена даже появилась кривая улыбка при мысли о том, что по крайней мере не придется сообщать Талли о предстоящей поездке в Афганистан. На следующее утро Стивен позволил себе поспать подольше, затем долго торчал в душе, опустошил три чашки крепкого кофе, и только после этого задумался о грядущем дне. В итоге он начал его со звонка Джин Робертс и просьбы назначить ему встречу с руководством клиники «Сан-Рафаэль» и с сэром Лоуренсом Сэмсоном. — Насколько настойчивой мне следует быть? — поинтересовалась Джин. — Начни издалека, но если понадобится, настаивай на встрече в полицейском участке… Встреча с руководителем больницы «Сан-Рафаэль» была назначена на два часа дня. Стивену, приехавшему за несколько минут до указанного времени, было предложено подождать в комнате для гостей. Не заинтересовавшись ни одним из многочисленных красочных журналов, Стивен предпочел любоваться ухоженным садом, вид на который открывался через огромное венецианское окно, и наслаждаться ароматом весенних цветов, стоявших в хрустальных вазах по всей комнате. Из скрытых динамиков почти неслышно лилась «Пасторальная симфония» Бетховена, причем уровень звука был оптимальный. Судя по всему, уровень всего в этой клинике был оптимальным. — Мистер Снеддон готов встретиться с вами, доктор, — с улыбкой сообщила девушка в белоснежной одежде. Она проводила Стивена в кабинет, где его приветствовал мужчина в элегантном костюме с Савил-Роу[9] — с такой сердечностью, словно ждал этой встречи несколько недель. Он вернул удостоверение Стивена, даже не взглянув на него, со словами: — Я уверен, доктор, вы имеете полное право находиться здесь. Чем могу помочь? — Мне нужна информация, мистер Снеддон. Я хочу знать подробности операции, имевшей место несколько недель назад, консультантом в которой выступал Джон Мотрэм. — Вы могли бы назвать точную дату? — спросил Снеддон, открывая настольный ежедневник. Сделав вид, что поверил забывчивости собеседника, Стивен коротко сказал: — Восьмое марта. — А, вот она, — сказал Снеддон, водружая на нос безоправные очки. — Конечно, теперь припоминаю. Доктор Мотрэм приезжал, чтобы обследовать потенциального донора костного мозга. Реципиентом был больной с тяжелым лейкозом… — Это я знаю, — кивнул Стивен. — Тогда что же вас интересует? — Снеддон озадаченно посмотрел на него. — Я хочу знать имя донора, имя пациента и исход операции. Снеддон принял вид глубоко потрясенного человека. — П-простите, — начал он, правдоподобно изобразив заикание, — мы не имеем права разглашать подобную информацию. Это не подлежит обсуждению. Стивен принял вид человека, совершенно не удивленного ответом. — Мистер Снеддон, расследование, которым я занимаюсь, санкционировано Министерством внутренних дел. Мне нужна эта информация. — Доктор, наша клиника… это учреждение… весь этот бизнес основывается на полнейшем соблюдении правил строжайшей конфиденциальности. Это даже важнее, чем наши врачи, медсестры, наши операционные и палаты для выздоравливающих. Без этого мы просто не сможем существовать! — У меня есть право требовать ответа на свои вопросы, — коротко произнес Стивен. Дружелюбие в глазах Снеддона сменилось ледяной непреклонностью. — Не думаю, что у вас есть право, — парировал он. — Если только вы не занимаетесь расследованием убийства, я не обязан что-либо говорить вам. Стивен молча признал его правоту и на секунду задумался, как поступить дальше. Он и не рассчитывал, что Снеддон расскажет ему все — его целью было просто устроить переполох. — В настоящее время доктор Мотрэм серьезно болен, — сказал он. — Да, я слышал, — отозвался Снеддон, с достойной восхищения легкостью изображая заботу и беспокойство. — Нервный срыв, я слышал. Бедняга… — Нет, это не нервный срыв, — усмехнулся Стивен. — Он отравился, и его состояние каким-то образом связано с участием в операции, в которой он выступал консультантом. Снеддон очень правдоподобно изобразил ошеломление. — Вы не всерьез это говорите! — Всерьез, — ровным голосом ответил Стивен. — Но он участвовал во вскрытии средневековой гробницы! — запротестовал Снеддон. — Насколько я знаю, предполагают, что его состояние имеет отношение к чуме. Какая вообще может быть связь между всем этим и тем, чем он занимался в нашей клинике? Проигнорировав вопрос, Стивен сообщил: — Донор, с которым работал доктор Мотрэм, был солдатом морской пехоты. Спустя некоторое время он погиб. — А, так это был банальный случай ошибочного опознания! — воскликнул Снеддон, словно испытав облегчение от того, что ситуация наконец прояснилась. — Сэр Лоуренс объяснил все доктору Мотрэму… — Доктор Мотрэм не поверил ему, — отрезал Стивен, вставая. — Я тоже. Снеддон, неожиданно растеряв весь свой апломб, явно чувствовал себя неловко. — Что ж, это вам стоит выяснить с самим сэром Лоуренсом, — раздраженно произнес он, начиная передвигать на столе бумаги, словно диктор в конце выпуска новостей. — Именно это я и собираюсь сделать, — сообщил Стивен, любезно улыбаясь. Он вышел из больницы, весьма довольный устроенным переполохом. Он был на сто процентов уверен, что Снеддон сейчас звонит Сэмсону. Его встреча с сэром Лоуренсом была назначена на четыре часа, поэтому он купил сэндвич и бутылку газированной воды и неторопливо прогулялся до парка, где разделил свою трапезу с утками. Общение с простыми созданиями, у которых была лишь одна цель — выжить, обладало лечебным эффектом. У них не было сложных и запутанных понятий конфиденциальность и чести, они не знали, что такое лицемерие и ложь, обман и двурушничество. Стивена внезапно поразила ирония того факта, что несмотря на множество социальных слоев человеческого общества, лежащая в основе всего движущая сила была на самом деле такой же простой, как у этих уток. Возможно, это стоило иметь в виду, поднимая переполох: если ты встанешь у меня на пути, я столкну тебя с дороги…