И сразу отключился. Так что Вершинин не успел спросить, что за барбухайка и на фига она приехала, и при чем здесь он. Он спустился на лифте, вышел на улицу, а дальше искать не пришлось. Барбухайка стояла не во дворе, куда пускали транспорт уж совсем по жутким допускам, а за оградой, но видно ее было издалека. Автобус Камышинского автогиганта был размалеван с крыши до колес. По борту шла надпись: «Европейский центр научных исследований». Сверху и снизу имелись 3Д картинки счастливых лиц в пестрых забугорных шмотках и множество лозунгов поменьше. «Говорим и думаем по-русски». «Русский мир всему миру». «Не был в России-не был нигде». На корме топорщил крылья зверского вида двуглавый орел. Из динамика на крыше автобуса гремел рок. Иностранная рок-группа старательно выводила текст по-русски. Что-то типа «Россия-империя, а мы ее дети». Дети империи. Эва Бертлен встретила его в дверях автобуса. Стоило им закрыться, как повисла на нем всем телом. Тяжела оказалась девица. Кость у них тяжелая, пришли на память слова откуда-то там. Внутри продолжал греметь рок про детей России, только громче. На сиденьях среди разноцветных рюкзаков и сумок сидели 7 человек, три девки и 4 мужика. — Старший в группе Джонас Хофер из Австрии! — представила Эва. — А самый умный я! — дурашливо встрял молодой парень в дурацкой панаме. — Это Боб! — улыбнулась Эва. — Роберт фон Фейербах к вашим услугам! Остальных двоих парней звали Мориц и Рафаэль. Девушек Бреда, Хельга и Тайра. Рафаэль так же исполнял обязанности водителя. Не тратя времени на вопросы, он пересел за руль. Автобус поехал, и уже на ходу Вершинин переоделся. Накинул цветастую куртку, нахлобучил панаму с кистями. — Ты смешной! — улыбнулась Эва. — Кисть не та! — пожал плечами Вершинин. Он чуял, что впутывается в авантюру, но ему было все равно. Эва, его Эва была с ним. На ней были смешные штанишки с буквами и белопенная куртка. Каждый мужик в старости должен иметь возможность хоть разочек обнять молодую девицу, был убежден Вершинин. Как искупление грехов. За бесцельно прожитые годы. За лихорадочный секс. За беготню за лихорадочным сексом. Ты должен получить свой шанс. Он свой шанс получил, а до остального ему не было дела. Автобус выехал на Большую Якиманку и направился на север. Вскоре они проехали мимо краснокирпичного Президент-отеля без единого целого окна и с явными следами былых боев. Фасад чернел пожарищами. На перекрёстке с Якиманским проездом немым укором застыла разгромленная веранда летнего ресторана Mushrooms. На ветру болталась растяжка «Белый трюфель» с изображением нечто похожего на кусок гавна. Переехали по Большому Каменному мосту через сильно обмелевшую Москву-реку. Многие участки дна проступили, и на них росли деревья. Мимо потянулись частично обвалившиеся стены Кремля. Среди зубцов прохаживались милиционеры. Автобус проследовал мимо Охотного ряда и повернул к зданию исторического музея. И остановился. Проезд на Красную площадь перегораживала БМПТ-боевая машина поддержки танков. Кого она собралась поддерживать оставалось неясно, в обозримом пространстве не замечалось ни одного маломальского танка. — А теперь, господа, дружно помолимся господу нашему, чтоб оказал нам полное содействие и чтоб не висеть нам на виселице! — пробормотал Хофер. На посту. Военные полицейские заставили всех выйти из автобуса. Кинолог с собакой зашел внутрь. — Она там не обоссыт? — озабоченно спросил Боб. — Слишком умный? — молодой лейтенант, подняв полусферу, изучал коллективный пропуск. Вершинин молчал. А что он мог поделать? Как назло, парнишка попался тот же самый, что и в первый раз. В кино такое не бывает, ей богу. Пара полицейских в черном уже с закрытыми полусферами держали на прицеле. Дернешься, нажмут курок без тени сомнения. Вон какие гордые стоят. Доверили такой важный пост. Графские развалины. Символ былого могущества. Трупы потом в тот же котлован и сбросят. Лейтенант называл фамилии, после чего внимательнейшим образом всматривался в лицо названного и проверял его вещи. На каждого ученого был положен 1 рюкзак весом не более 3 кило. — Эбенизир Дорсет! — проговорил он. Вершинин так бы и простоял, если б Эва все время державшая его за руку не дернула. Что он себе надумал? Что шпионы повезут его под своей фамилией. Ни о чем он не думал. Вернее, думал, но не тем местом. Вы же красотку Эву не видели! Лейтенант постукивал пальцев в толстой перчатке по листку. — Что же вы, гражданин, имя свое забыли? Тут подошел сержант. И снова знакомый. Именно он провожал тогда их к саркофагу. — Все они педерасы! — констатировал он и прикрикнул. — Правильно говорю, педерасы? — Яволь, ферштайн! — дурашливо выкрикнул Боб. — Говори по-русски, падаль! Вершинин понял, что шпион старается отвлечь внимание, но не тут-то было. Лейтенант оказался проницательнее. Да и староват для лейтенанта. Под тридцатник, однако. МГБэшник, понял Вершинин. И не лейтенант. Или старшой, или капитан. — Жо сюи экриван! — сказал он. — Говори нормально, немчюра! — выкрикнул сержант. — Я есть писател! — торопливо исправился Вершинин. — Писать империя! — Примазываешься, сука! — беззлобно проговорил летеха. — Все вы за империю, а ночью людей режете! — Я не резать! — возмутился Вершинин. — Я есть гут писатель! Буккер прайз! — Прайз срайз! — срифмовал летеха. — Нечего тут своим буккером размахивать! Есть только одна настоящая премия — премия Президента Российской империи! — Да что с ними гутарить? Педерасы! — сказал сержант. Лейтенант с отвращение вернул пропуск Хоферу. — Измяли документ! Кончали в него, извращенцы! — Премного благодарственный! — поклонился тот. — Валите! Сержант, проводить! Шаг в сторону-стрелять на поражение! Только ступив на лестницу и спускаясь по ней в котлован на месте площади, Вершинин испытал облегчение. До этого внутри все сжалось. Так получилось, что Вершинин с сержантом спустились первыми и им пришлось ждать остальных. — У меня хорошая память на лица! — с подозрением проговорил сержант. — Ваше лицо мне знакомо, Дорсет! Вершинин с тоской глянул наверх, точно собираясь кинуться обратно, и увидел направленный в него пулемет. Ну не в него. Ему показалось, что в него. Это еще одна БМПТ стояла на верху котлована. — Гражданин Дорсет есть отдых Крым, Сочи! — встрял Боб. Только сейчас Вершинин понял, что главный в группе Фейербах. Он гораздо лучше подготовлен и никогда не теряется. Вершинин даже допустил, что под личиной рубахи-парня скрывается подготовленный боевик, и при необходимости он всех тут уроет и обеспечит выполнение задания любой ценой. — И чего они привязались к саркофагу? — терялся он в догадках. — И как им удалось получить к нему допуск? Но сержант повел их не к саркофагу. Лачуга должника. «Я живу в лачуге, в которую сквозь соломенную крышу течёт, а вчерась чуть бог спас от пожара, над печью загорелось», — вспомнил Вершинин из письма Радищева[51]. Сержант провел их извилистой тропинкой среди кустов черной рябины к убогой хижине в дальнем углу котлована. Раньше в этих координатах стоял памятник Минину и Пожарскому. Более всего по отношению к убогому строению подходило слово халупа. Халупа не имела окон и состояла из грубо сколоченных досок и досочек, которые видно уже в момент строительства были насквозь гнилыми. Крыша обвалилась и существовала лишь фрагментарно. Стены местами просвечивали насквозь как на рентгене. Лачуга имела то, что могло носить гордое название веранды, если бы пристройка насквозь не прогнила и не зияла дырами вместо двери и окон. Сверху веранду покрывала старая вся ржавая рыбацкая сеть, неведомо откуда здесь взявшаяся. — Вот ваше чудо! Изучайте придурки! — сказал сержант, глаза оставались холодными и Вершинину не понравились.