— Прости. Как я уже сказал, что в ближайшем будущем этого не произойдет. — Ублюдок, — пробормотала она. Затем замерла, словно не собиралась говорить этого вслух, а теперь подумала, что он набросится и укусит ее. Поскольку он не сделал этого, она немного успокоилась. — Итак, я просто сменила тюремщика? Ты же обещал, что не причинишь мне вреда. — Она говорила с таким спокойствием, даже почти с печальным смирением, и это… ранило его. — Просто отпусти меня. Пожалуйста. Девушка явно боялась. Его, его друзей. Саму себя и своих смертоносных способностей. Иначе она попыталась бы сбежать от него или поторговаться за свою свободу. Но она ни разу не сделала этого. Боялась ли она того, что они сделают, если поймают ее? Или того, что она сделает с ними? Или же, как любил нашептывать в темноте ночи демон Сомнений, она вынашивала гораздо более зловещие планы? Была ли она Наживкой, ловушкой, очень умело поставленной Ловцами? Ловушкой, созданной для его уничтожения? «Невозможно», — каждый раз парировал он. Такую робость нельзя сыграть. Дрожь, отказ даже поесть. Это означало, что ее страхи — чего бы там она не боялась — были настоящими. И чем больше времени она проведет с ним, тем сильнее будут становиться ее страхи и сомнения. Они станут для нее единственной истинной, единственной мыслью. Она будет подвергать сомнению каждое собственное слово, а также все, что бы он ей ни говорил. Она будет сомневаться в каждом поступке. Сабин вздохнул. Остальные уже сомневались в его поступках и вовсе не из-за влияния его демона. Услышав ее просьбу, Люциен переменился в лице, а это редко случалось с ним, поскольку хранитель демона Смерти всегда тщательно скрывал свои эмоции. Приказав Парису охранять девушку, он перенес Сабина в дом, арендованный ими в Каире, где они могли бы поговорить отдельно ото всех остальных. Вдали от Гвен. Состоялась десятиминутная перебранка. И из-за того, что после «путешествия» его мутило, а желудок прямо-таки выворачивало наизнанку, он был не в лучшей форме для спора. — Она — опасна, — завел разговор Люциен. — Она — сильна. — Она — убийца. — Открою тайну, мы тоже. Единственное отличие в том, что она превосходит нас в этом. Люциен нахмурился. — Как ты можешь знать? Мы один только раз видели, как она убила человека. — И все же ты предпочел бы предать ее анафеме за это убийство, невзирая на то, что она убила нашего врага. Послушай, Ловцы знают нас в лицо. Они всегда настороже. Но все, кто знал ее, либо мертвы, либо под замком. Она — наш троянский конь. Наш собственный вариант Наживки. Они подпустят ее к себе, а она уничтожит их. — Или нас, — пробормотал Люциен, но Сабин был уверен, что тот обдумывает его слова. — Просто она кажется столь… малодушной. — Знаю. — И рядом с тобой ее малодушие лишь возрастет. — Опять же, и об этом я знаю, — рявкнул Сабин. — Тогда, как же ты намерен использовать ее в роли бойца? — Поверь, я взвесил все за и против. Малодушная или нет, сломленная мною или нет, но она прирожденная убийца. Мы можем обернуть это себе на пользу. — Сабин. — Она идет с нами и точка. Она — моя. Он не хотел заявлять на нее права, не в таком смысле. Ему ни к чему была новая ответственность. Особенно в отношении красивой, притягательной особы женского пола, овладеть которой ему не стоило даже и надеяться. Но это был единственный способ. Люциен, Мэддокс и Рейес привели женщин в их общий дом, и потому не смогли бы запретить ему последовать их примеру. Он не должен был так поступать, ему следовало просто отпустить ее. Но как он только что напомнил самому себе, для него война с Ловцами была превыше всего, даже его лучшего друга — Бадена, хранителя демона Недоверия. Мертвого друга, ушедшего навеки. И для Гвен не могло быть исключений. Она едет с ними в Будапешт, нравится ей это или нет. Однако сначала он собирался накормить ее. Присев в метре от пленницы так, чтобы их лица оказались на одном уровне, он принялся снимать обертки с булочек с кремом и готовых сандвичей для ланча. Вставил трубочку в коробку сока. Боги, как же он соскучился по домашней стряпне Эшлин и изыскам, которые Анья одалживала в самых лучших ресторанах Буды. — Ты когда-нибудь летала на самолете? — поинтересовался он. — К-какая тебе разница? Она вздернула подбородок, языки желтого пламени плясали в ее глазах. Но этот жаркий взгляд предназначался не ему, а еде, которую он раскладывал на бумажной тарелке перед собой. Проявление интереса. Ему это пришлось по нраву. Он определенно предпочитал это демонстрируемому ранее стоицизму. — Никакой. Просто хочу быть уверен, что ты не собираешься… Проклятье. Как же сформулировать эту мысль без упоминания того, что она сотворила с Ловцом? — Напасть на тебя от перепуга, — договорила за него девушка, краснея от стыда. — В отличие от тебя я не лгу. Посади меня на самолет, который не будет следовать курсом на Аляску, и у тебя появятся весьма приличные шансы на то, чтобы познакомиться поближе с моей… темной половиной. На последних словах она запнулась. Его глаза угрожающе сузились, а мысли зациклились на начале ее фразы. Он собрал валяющиеся вокруг упаковки и забросил их в полотняный мешок для мусора. — Что ты хочешь сказать этим «в отличие от тебя»? Я никогда не лгал тебе. То, что он все еще оставался в сознании, подтверждало эти слова. — Ты сказал, что не причинишь мне вреда. Желваки заходили в скулах мужчины. — Так и есть. — Удерживая здесь, ты вредишь мне. А ведь обещал, что освободишь. — Я же освободил тебя. Из пирамиды, — он пожал плечами, разыгрывая святую простоту. — И пока ты физически не поранена, я считаю, что никакой вред тебе не причинен, — сдавленный вздох. — Неужели находиться рядом со мной столь ужасно? Она сжала губы тонкой линией. — Не важно. Тебе придется привыкнуть ко мне. Нам двоим предстоит провести вместе много времени. — Но почему? Я не забыла, как ты говорил, что я могу быть полезна. Чего я никак не пойму, это того, что именно, по твоему мнению, я могу сделать. Он подумал, почему бы все ей не рассказать. Это может склонить ее на его сторону. Или же испугать еще сильнее и дать лишний повод для побега. Сумеет ли он остановить ее? Однако для девушки, очевидно, было мукой находиться в неведении по поводу его планов, а она достаточно настрадалась. — Я дам тебе всю необходимую информацию, — заверил он. — Если ты поешь. — Нет. Я… я не могу. Сабин поднял тарелку, внимательно осмотрел ее содержимое. Она зачарованно следила за каждым его движением. Убедившись, что завладел всем ее вниманием, он откусил половинку от булочки. — Не могу, — опять проговорила она, хотя голос ее звучал также, как она выглядела: заворожено. Он проглотил, а затем слизал остатки крема. — Видишь. Я жив. Еда не отравлена. Явно колеблясь, будто она более не могла противиться самой себе, Гвен потянулась к нему. Сабин вложил сладкую булочку в ее ладонь, и она мгновенно прижала ту к груди. Несколько минут прошло в молчании — девушка осторожно смотрела на него. — Значит эта еда — плата за послушание? — спросила она. — Нет, — он не позволит ей думать, что с ним можно торговаться. — Я просто хочу, чтобы ты была жива-здорова. — Ааа, — протянула она с явным разочарованием. Откуда это разочарование? Демон Сомнений едва ли не плясал от желания выбраться из головы Сабина и оказаться в мыслях Гвен. Еще немного и его хватка ослабнет. Однако один неверный совет от демона, и Сабин точно знал, что она бросит булку на землю. «Ешь», — мысленно попросил он. — «Пожалуйста, съешь» Конечно же, это не самая питательная еда, но в данный момент он был бы рад, если бы она съела даже груду песка. Наконец-то, она поднесла ко рту золотистую булочку и соблазнительно откусила кусочек. Длинные, темные ресницы сомкнулись, а на губах расцвела улыбка. Абсолютный экстаз светился в ее лице — так обычно выглядят женщины после бурного оргазма. Его тело мгновенно откликнулось, напрягся каждый мускул. Сердце забилось быстрее; ладони зачесались от желания прикоснуться к ней. «Боги милостивые, как же она прекрасна» Вполне вероятно, она самое изысканное создание из всех, кого он когда-либо встречал. Чувственная услада и блаженная порочность. Секундой позже булочка исчезла во рту девушки, отчего ее щеки забавно надулись, как у хомячка. Жуя, она протянула руку, молча приказывая подать ей новую. Он послушался не колеблясь. — Может, отдашь половинку мне? — спросил он. Ее взгляд потемнел, тьма затопила золото.