— Вот он. — Утес кивнул в сторону дома на угловом участке перед ними, остановился у обочины, заглушил двигатель и отстегнул ремень безопасности. Тем временем Лилья посмотрела в бинокль, изучая выкрашенный белой краской дом, стоящий посреди ровного участка с батутом и двумя флагштоками с флагами Сконе и Швеции. — Ирен? Ты идешь? — Подожди. Похоже, входная дверь открывается. Действительно, вскоре показались две фигуры, которые вышли и направились к гаражу. — Ты видишь, кто это? — Высокий — это не кто иной, как Ландерц собственной персоной. Второго я не узнаю, но думаю, это его сын. — Тогда, может быть, мы возьмем их сейчас, пока еще не слишком поздно? — Утес открыл водительскую дверь. — Или поедем за ними и посмотрим, куда они направляются? Утес остановился, задумался на несколько секунд, после чего закрыл дверь и с каменным лицом пристегнул ремень безопасности. Затем он подождал, пока темно-синий «Мерседес» выехал из гаража и двинулся на восток по Ведбивеген, после чего повернул ключ зажигания и поехал за ним. И все это без единого слова, что было для него в высшей степени необычно. Лилья без труда поняла, что он злился на нее. Она бы тоже злилась, если бы оказалась в подобной ситуации. Но правда заключалась в том, что она не доверяла ему как руководителю. Как офицеру полиции и следователю — да. Она не знала никого, кто был бы таким же ревностным и настойчивым, как Утес. Но никаким лидером он не был, и все это знали, кроме, наверное, его самого. В попытке заполнить образовавшуюся мучительную тишину она включила радио. — Трое погибших и около двадцати раненых, в том числе несколько женщин и детей, — это свидетельство того, что пожар в общежитии под Квидинге — один из самых серьезных поджогов в Сконе за последние годы, — раздалось из динамиков. — По данным полиции в Бьюве, они отрабатывают несколько версий произошедшего, но в настоящее время у них нет конкретных подозреваемых. Согласно одной из версий, это была прямая реакция на пожар в офисе партии «Шведских демократов». Вот выдержка из интервью с местным председателем партии, Зивертом Ландерцем: — Вы разместили на своей странице в «Фейсбуке» несколько адресов приютов для беженцев. Разве это не говорит о пособничестве нацистам и ксенофобским течениям, особенно учитывая недавний пожар? — Ни в коем случае, — ответил Ландерц. — Это типичный левый бред, чтобы попасть в заголовки газет. — Но общежитие в Квидинге было в списке адресов, которые вы выложили. — Единственное, что мы делаем, — это информируем граждан о том, что происходит. Так происходит в демократических государствах. Муниципалитеты, напротив, постоянно обходят традиции информирования. И знаете почему? Да потому что жители в таком случае не будут успевать протестовать. — Но неужели вас нисколько не волнуют последствия? — Мы выступаем против любых форм насилия. И уверяю вас, если кто-то захочет совершить насилие над людьми или зданиями, он может сам узнать адреса. Для этого Эйнштейн не нужен. — Нет, так дальше дело не пойдет, — сказал Утес, тем самым нарушив длительное молчание и выключив радио. — Уже сумерки, и я должен сократить расстояние, если мы хотим увидеть, куда они свернут на 21-м шоссе. — Все в порядке. Ты здесь главный. — Я знаю. — Утес увеличил скорость. — Я просто хотел предупредить тебя и избежать ненужной болтовни. Лилья собралась спросить, кто же это все время болтает, но вместо этого ей удалось выдавить улыбку и кивнуть в тот самый момент, когда Утес затормозил позади машины Ландерца, остановившейся у шоссе 21 с включенным левым поворотником в ожидании разрыва. — Кстати, ты ничего не слышала о Фабиане? — спросил Утес через некоторое время. — Нет. А ты? — Нет. Повисла пауза, а тем временем машина перед ними свернула на магистраль, и Утес мог следовать за ней в направлении Персторпа, где они свернули направо на гораздо более узкую улицу Густавсборгсвеген. До этого дорога была загружена автомобилями, а теперь не было видно других машин кроме них и «Мерседеса» впереди. Они были так далеко от города, что ехали уже больше пяти минут, а ни одного дома так и не встретилось им на пути. Наконец впереди загорелись стоп-сигналы. — Что скажешь? — Утес затормозил и посмотрел вслед «Мерседесу», который свернул налево и ехал дальше по узкому переулку. — Не ведет ли он на частную территорию? Лилья кивнула. Впервые за долгое время она была согласна со своим коллегой. Дорога без сомнения вела к какой-то ферме, и если бы они свернули на нее, то стало бы понятно, что они преследуют «Мерседес». Утес еще больше снизил скорость, видимо, в ожидании того, что она скажет, что делать. Она уже собиралась попросить, чтобы он ехал вперед и припарковался через сотню метров, когда увидела в боковом зеркале две машины с включенными слева поворотниками. — Поезжай за ним. — Уверена? — Нет, но, по-видимому, и наш «Мерс», и обе машины сзади едут вперед, так что нам нечего терять. — Она кивнула в сторону машины, которая начала их обгонять. Утес свернул на проселочную дорогу, которая тянулась на несколько сотен метров вперед по аллее, пока она не закончилась большим полем, засыпанным гравием, где стояло около сорока припаркованных автомобилей и мотоциклов. Зиверт Ландерц и его сын уже припарковались и теперь направлялись к факелам, которые горели, поставленные в ряд, в сумеречной темноте. — Так. И что теперь? — спросил Утес, как только нашел свободное место. — Узнать, где мы. — Лилья уже выходила из машины. — Но если хочешь, можешь подождать здесь. — Она закрыла дверь прежде, чем он успел ответить, и направилась к факелам. Идти одной могло быть опасно. Но сейчас она предпочла бы что угодно, лишь бы находиться подальше от Утеса. К сожалению, дверь машины за ее спиной открылась и закрылась снова, и уже через несколько секунд она услышала, как он, тяжело дыша, торопливо идет по траве. — Что ты делаешь? Ты что, с ума сошла? Она остановилась и со вздохом повернулась к нему. — Можешь вздыхать сколько угодно. Но ты же не думаешь, что я отпущу тебя одну, правда? А вдруг что-то случится? Как это будет выглядеть, и что… — Достаточно. Я поняла, — прошипела она и увидела, как из машины вышли двое мужчин в длинных кожаных пальто и женщина со светлыми волосами. — Хорошо. С этого момента я хочу, чтобы ты держалась позади меня, разговаривать с ними буду только я. — Утес подошел ближе к факелам у входа. Она хотела возразить, но было поздно. Утес был уже метрах в десяти впереди нее и направлялся к мужчине, стоявшему у входа. Тот был настолько мускулистым, что даже на расстоянии было видно, что он явно переборщил с тренировками. И тут она решила сделать, как он просил, и замедлила шаг, чтобы оставаться на заднем плане. — Добрый вечер. И что здесь происходит? — обратился Утес к вышибале. — А ты кто такой? Утес показал удостоверение. — Сверкер Хольм из полиции Хельсингборга. Вышибала рассмеялся и покачал головой. — Тогда ты пришел не по адресу. Это частное мероприятие и тебе здесь делать нечего. — Что ты сказал? — Я сказал, что если бы я был на твоем месте, то убирался бы отсюда как можно скорее. Утес повернулся посмотреть, где Лилья, но в темноте ее нигде не было видно. Тем временем парень на входе поприветствовал еще одну компанию и впустил их, не подозревая, что одна из двух женщин пришла не с ними. 17 Сад за домом Фабиана слишком мал, чтобы его можно было назвать садом. Это, скорее, внутренний дворик с террасой, небольшим газоном, несколькими кустами и сараем. И хотя было уже поздно, мерцающий свет освещал все вокруг. Приближалась середина лета, а в это время года почти никогда не становилось абсолютно темно. За занавесками грязного подвального окна Фабиан надел пару латексных перчаток и достал рамку с черно-белой фотографией, на которой молодой Хуго Эльвин в платье помогал матери развешивать белье. После этого аккуратно положил ее на рабочий стол под свет настольной лампы, взял кисточку из мягкой беличьей шерсти и нанес порошок, который состоял из равных долей сажи и крахмала. Послеобеденный осмотр квартиры Эльвина со Стуббс позволял думать как «за», так и «против» подозрений в адрес Муландера. Вообще версия о проблемах с гендерной идентичностью Эльвина была, несомненно, нереалистичной. Не говоря уже о том, что сама инсценировка самоубийства выглядела весьма сомнительной. Но даже Стуббс не могла закрыть глаза на то, что в деле были моменты, которые невозможно было объяснить. Как он и ожидал, порошок не хотел прилипать ни к раме, ни к стеклу или к задней крышке. Значит, отпечатков пальцев на них не было. Одно это было странно. Стекло само по себе — это одно, а вот рама и задняя крышка — совсем другое. Зачем стирать с них отпечатки, если тебе нечего скрывать? Он перевернул рамку, отогнул четыре маленьких металлических зажима и снял заднюю крышку. На оборотной стороне фотографии не было никаких отметок или печатей, она была полностью белой, поэтому трудно было определить, была ли фотобумага новой или нет. Он подошел к МФУ в книжном шкафу, открыл крышку сканера и положил фотографию изображением вниз на стекло, и как только кабель принтера был подключен к ноутбуку, на нем появилось окно с вопросом, не хочет ли он отсканировать документ. Удивленный тем, как легко все прошло, он нажал на кнопку «Да», переименовал файл в «Молодой Эльвин в платье» и выбрал самое высокое разрешение. Через несколько минут на экране появилось изображение. Это был первый раз, когда он делал анализ фотографии, и он уже представлял, как придется использовать «Фотошоп», прогонять изображение через множество различных фильтров и усилителей контраста, чтобы получить ответ. Но уже после нескольких простых команд, когда он увеличил масштаб, рассматривая голову Эльвина, он мог без проблем увидеть то, о чем подозревал последние несколько часов. Изображение было отредактировано. Несомненно, это голова Эльвина, но солнечный свет падал на его лицо слева, а не справа, как на остальных частях фотографии. Кроме того, было что-то с четкостью лица, что не соответствовало четкости платья, и из-за этого, в свою очередь, края вокруг волос и внизу на шее были отчетливо видны, несмотря на очевидные попытки их выровнять. Эльвин был явно вставлен в фотографию, он был совершенно точно отсканирован с одной из двух фотографий, отсутствовавших в альбоме. На основной фотографии, вероятно, была изображена сестра Эльвина, когда она в своем белом платье помогала матери развешивать белье.