Во мне происходит внутренний спор. Стоит ли вообще рассказывать об этом? Но я знаю, что мне нужно с кем-то поговорить. С кем-то вроде Люка. С человеком, который был там. С человеком, которого, быть может, я действительно любила. Может быть, странным образом, до сих пор люблю. Или, возможно, мои чувства имеют гораздо более сложную природу и нас связывают узы особого рода. Общее знание. Взаимопонимание. Я знаю, что держит его на плаву, а он знает, что поддерживает меня. И когда-то ему было дело до этого. Ему было дело до этого, когда Джейку было все равно. — Это довольно долгая история, — говорю я. — Думаю, у меня есть немного времени. Я делаю глубокий вдох. — Одна молодая женщина выпускает подкаст «Настоящее преступление» об убийстве Лиины Раи. Он закрывает глаза и так долго молчит, что кажется заснувшим. Или хуже того. Я панике наклоняюсь к нему. — Люк. — Да здесь я, здесь. Он облизывает губы и пытается сглотнуть. Я беру пластиковый стакан с водой возле его кровати. В крышку вставлена изогнутая трубочка. Он немного подсаживается на подушке, и я подношу трубочку к его пересохшим губам. Он с видимым усилием тянет воду. Она капает с подбородка, заросшего седой щетиной. Я беру гигиеническую салфетку, вытираю воду, и к моим глазам снова подступают слезы. Я зачесываю волосы с его горячего, влажного лба. От него плохо пахнет. И я всем сердцем желаю, чтобы тогда, давным-давно, я ухватила бы быка за рога и не дала Люку уйти. Тогда, после расставания с Джеком, я последовала бы за Люком в Ванкувер. Но у меня была Мэдди. Я была матерью и до сих пор остаюсь ею. Несмотря на то, что тогда Мэдди не хотела иметь со мной ничего общего, а сейчас тем более не хочет. Она переехала к своему отцу, когда Джейк оставил меня ради другой женщины. Полагаю, если бы я осталась в городе, то все равно старалась бы встречаться с Мэдс, и она бы в конце концов переросла ту странную фазу развития, на которой она застряла. Я правда верила, что она придет в чувство и снова научится любить меня. Но все оказалось тщетно. — Как поживает твоя семья, Рэйч? Интересно, утратил ли он нить разговора или читает мои мысли? — Все живы. — Я чувствую, что моя улыбка выглядит фальшивой. — Мэдди в итоге вышла замуж за Даррена Янковски из ее школы. Он был одним из ребят, которых ты тогда допрашивал по делу Лиины Раи. Не знаю, помнишь ли ты его. — Не очень-то. Они счастливы? Я отворачиваюсь. Я обязана говорить Люку правду. Его дни и часы сочтены. В хрупком промежутке между жизнью и смертью больше не остается места для лжи. Претендовать на иное для меня будет лишь попыткой сохранить лицо. Он заслуживает большего. Если бы я лежала на этой кровати, то хотела бы искренности. И, наверное, мне просто нужно сказать это другому человеку. Выпустить это из себя. — Не знаю, Люк, есть ли у моей дочери врожденные гены счастья. Она любит свою семью, и ей нравится быть матерью, но я не знаю, способна ли она обрести настоящий внутренний покой. Она постоянно сражается против всех и вся. Особенно против меня. В ней есть… ожесточенность. Неиссякаемая ярость, которая постоянно закипает под крышкой. Она… — Я умолкаю, когда глаза Люка закрываются, а его дыхание становится более глубоким. — Продолжай, — шепчет он с закрытыми глазами. — Я слушаю. — Иногда мне кажется, что в ней с подростковых лет появилась какая-то тяга к самоуничтожению. Ей почти удалось, когда она сорвалась со скалы и сломала позвоночник. Его глаза раскрываются. Он смотрит на меня. — Она парализована от пояса и ниже, — поясняю я. — Значит, она занялась скалолазанием? Я киваю и облизываю губы. — Где-то с шестнадцати лет. С годами она стала предпринимать все более рискованные и технически сложные восхождения, а потом, словно демон, начала штурмовать северные маршруты подъема на Чиф-Маунтин. Как будто она хотела сражаться с гранитной горой. Или бросала самоубийственный вызов. И дело едва не дошло до этого. Она упала вскоре после рождения ее младшей дочери. Теперь она больше не занимается скалолазанием, но предпочитает жить в доме с видом на северный склон горы из каждого проклятого окна. Он довольно долго молчит. — Значит, у нее есть дети. Ты теперь бабушка. — Только на бумаге. У нее две дочери. Лили сейчас три года, а Дейзи почти пять лет. Они едва знакомы со мной. Мэдди так и не простила меня за… — Я вдруг понимаю, что не могу этого сказать. — Ты хочешь сказать, за меня. За нас. За тот самый раз. Я киваю, сплетая и расплетая пальцы. — Она сражается со мной еще ожесточеннее, чем сражалась с Чиф-Маунтин. Люк тянется к моей руке. Я беру его за руку и держу; этот контакт что-то успокаивает во мне, и я утихаю. — Расскажи про подкаст. Ты ведь ради этого пришла? — Я пришла увидеться с тобой, Люк. Автор подкаста — ее зовут Тринити Скотт — сказала мне, что ты находишься в хосписе. Я не знала. — Криминальные подкасты, последний писк моды. — Это было утверждение, а не вопрос. — Она сказала тебе, почему выбрала убийство Лиины? Какой угол зрения? — Клэй Пелли заговорил. — Я пристально смотрю ему в лицо, когда говорю это. — Он сказал под запись, что не делал этого. Сказал, что не насиловал Лиину и не убивал ее. Он щурится на меня и кривит рот. — Даже если Пелли лжет и даже если никто не верит ему, это богатый корм для подкаста о настоящем преступлении, — еле слышно говорит он. — Какого черта он вдруг заговорил, после стольких лет? — Я не знаю. — Тебя уже расспрашивали? — Я отказалась. — Она собирается втянуть тебя в это дело, Рэйч. Если ты будешь молчать, он будет выглядеть более симпатично. Может быть, тебе нужно поведать твою часть этой истории. Какое-то время я сижу в молчании. — Чего тебе терять, на самом деле? — спрашивает он. — Или… есть что-то, о чем я не знаю? Меня охватывает тревога. — Что ты имеешь в виду? — Мне всегда казалось… что ты что-то скрываешь от меня. Кого-то защищаешь. Мое сердце бьется быстрее. — Это неправда. Я была матерью. У меня была дочь-школьница. У меня была перспектива будущей работы в полицейском участке Твин-Фоллс. — Но в конце концов тебя обошли. Тебя растили и обхаживали, чтобы ты возглавила местный отдел полиции, однако потом Рэй Дойл выписал себе на смену новенького отличника из Ванкувера. Как думаешь, почему он так поступил? — Ты знаешь почему. В конце концов, я подала в отставку под давлением, из-за терапии в которой я нуждалась. Внезапно я перестала быть хорошим кандидатом на эту должность. Вероятно, мне следовало подать в отставку еще до твоего отъезда. Наверное, какая-то часть меня, не связанная с материнством, хотела последовать за тобой в Ванкувер. Он грустно улыбается и закрывает глаза. Молчание длится несколько минут, и я снова боюсь, что его дыхание могло прекратиться. — Что, если он говорит правду? — наконец шепчет он. — Клэй? Ты серьезно? — Я слишком далеко зашел для шуток. Он открывает глаза, делает еще один напряженный вдох, а когда начинает говорить, то его голос звучит, как шелест листвы. — В этом деле есть свободные концы, Рэйч. Много свободных концов. Вопросы, которые не получили ответа из-за его признания. Были вещи, которые я хотел узнать, например… Медсестра входит так тихо, что я вздрагиваю. — Добрый вечер, детектив О’Лири, — жизнерадостно произносит она. — Вы готовы отдохнуть? Она держит шприц с капелькой, повисшей на игле. — Морфин, — объясняет Люк. — Кто ваша очаровательная подруга? — спрашивает медсестра и подмигивает мне, выпуская содержимое шприца в трубку. — Моя старинная знакомая, — отвечает он. Она смеется. — Ну да, конечно. Она слишком хороша собой для вас, детектив. — Потом она тихо шепчет мне: — Он уснет, как только это попадет в организм. Я киваю. — Я подожду рядом с ним. Медсестра уходит. — Пока, Рэйч, — шепчет Люк, закрывая глаза. Его речь становится сбивчивой. — Спасибо… что пришла попрощаться. Поживи еще немного, пока можешь. По… познакомься со своими внучками. Жизнь… это маленькие моменты, и у нас нет ничего, кроме сейчас.