Вчера, 9 июля в районе 19.00 дежурным по советскому посольству был получен телефонный звонок от гражданина, который представился как майор КГБ Шадрин Виктор Иванович. Звонивший сообщил, что 19 мая 1980 года он вместе с женой и ребенком в состоянии наркотического опьянения были похищены сотрудниками ЦРУ и вывезены на территорию США. Человек, назвавший себя Шадриным, рассказал также, что после месяца пребывания в США, когда его охрана была ослаблена, при первой же возможности он совершил побег. Он просил у сотрудников резидентуры КГБ содействия в безопасной перевозке его семьи на территорию посольства СССР, поскольку опасался, что на входе в советскую миссию он будет схвачен сотрудниками ФБР. Во избежание провокации мной было принято решение о проведении срочных проверочных мероприятий с привлечением нелегальной агентуры. Проверка показала, что с высокой степенью вероятности, звонившим был действительно Шадрин. После успешно проведенных оперативных мероприятий семья Шадрина была в тайне от американской стороны успешно перемещена на территорию советского посольства. Сейчас с Шадриным работают оперативные сотрудники резидентуры. Отчет о подробном опросе Шадрина будет отправляться в Центр последующими телеграммами. По мере получения дальнейшей информации мы будем информировать Центр. Исполняющий обязанности резидента Денисов. Дежурный по КГБ захлопнул папку и по заведенному порядку, откланявшись, вышел. Андропов вновь посмотрел на Грибина. Тот все еще переваривал услышанное. — Нашелся все-таки. А мы с ног сбились, — как-то по-простому, по-деревенски сказал Андропов. Грибину на мгновенье показалось, что вот сейчас вся его судьба сделает обратный счастливый оборот, что Андропов вот-вот скажет: «Это, конечно, меняет все дело». Однако, он этого не сказал. Судьба теперь уже бывшего начальника Первого отдела Второго Главного Управления была решена пятнадцать минут назад и вынесенный вердикт пересмотру не подлежал. Все, что произойдет дальше с делом Шадрина, Грибина уже не касалось, и Андропов задержал его в кабинете лишь в знак уважения к его прошлым усилиям в поисках пропавшего сотрудника Комитета. Вот, пожалуй, и все. — Я могу идти, Юрий Владимирович? — Всего хорошего, Анатолий Петрович. И успехов вам на новом поприще! — Спасибо, спасибо, Юрий Владимирович! * * * Первой пресс-конференции Шадрина, состоявшейся в посольстве СССР в США, программа «Время» уделила целых 15 минут эфира. Шадрин предстал в ней молодым, загоревшим мужчиной в хорошей физической форме. Хотя, судя по его рассказу, последние 40 дней он провел в заточении. В этот вечер Грибин и Жечков смотрели резонансный выпуск программы «Время» вдали друг от друга, и каждый воспринимал увиденное и услышанное по-своему. К его глубокому сожалению, связанный подпиской о неразглашении, Жечков не мог поделиться с женой возмущением по поводу той чуши, которую нес Шадрин на пресс-конференции. Глядя на этот телеспектакль, он лишь громко усмехался и мотал головой. Начать хотя бы с того, что Шадрин на голубом глазу утверждал, будто был похищен с женой с болгарского курорта Золотые Пески, где он, якобы, отдыхал вместе с семьей. Но Жечков-то знал, что ни в какой Болгарии тот 19 мая не был. В меру своего понимания ситуации Жечков сделал вывод, что, скорее всего, беглый офицер КГБ по какой-то причине решил вернуться в СССР, а власти из этого сделали громкое идеологическое шоу. «Чекистские штучки», — махнув рукой, вывел для себя Жечков. Грибин же как человек более изощрённый в своих выводах оказался более проницательным. Во всем увиденном он усмотрел другой контекст. По его мнению, с высокой степенью вероятности, побег Шадрина мог быть инспирирован самим КГБ с целью полного дезориентирования противника относительно принятых в советской разведке систем шифрования. А пропагандистское шоу с «возвращением блудного сына» являлось лишь довеском, вишенкой на торте. Однако, приняв эту версию как наиболее вероятную, он должен был смириться с тем, что его, Грибина, не поставили в известность об этой операции. Как ни прокручивал он в уме эту ситуацию, а получалось, что ему не доверяли. Хорошо, — думал он — допустим, того требовала конспирация. Но я же не последний человек в КГБ. Какого хрена я 40 дней с высунутым языком бегал, прикрывая жопу Комитету? Погубил этого архивариуса… Грибин снова и снова взвешивал разные версии и решил, что, все-таки, это была глубокая операция КГБ. Только в этом случае Шадрин мог так запросто вернуться. Уж Грибин то знал, что в случае настоящего побега, да еще при содействии ЦРУ, Шадрина, как бы тот не раскаивался, ждала бы вышка. Больше к этой теме Грибин никогда не возвращался. Комитет, который после 40 лет его преданной службы, не доверял ему, перестал для него существовать. 1 сентября, шагая на старости лет вместе со школьниками, ему предстояло выйти на новую для него работу в качестве заместителя директора всесоюзного объединения «Международная книга». Работа была интересная. В его ведении были валютные контракты на переводы и издания в СССР прогрессивных западных писателей. Среди руководящего коллектива объединения оказалось много его знакомцев, а двое из них когда-то даже были его подчиненными. * * * С 10 июля ушедший в отпуск Жечков безуспешно пытался дозвониться «Федосееву» по поводу пригласительных билетов на открытие Олимпиады. Однажды «Федосеев» сам похвалился ему, что с билетами проблем не будет, что там «все схвачено нашими ребятами». Но теперь, когда Геннадий вспомнил об этом обещании, телефон чекиста предательски молчал. Пришлось довольствоваться тем, что выбрасывали в свободную продажу. Можно было купить билеты на турниры по тяжелой атлетике, стрельбе из лука (при этом ехать в Мытищи). На бокс, где Жечков хотел посмотреть как дерутся на ринге хвалёные кубинцы, билетов не было. Покупать билеты на предварительные заплывы по плаванию тоже как-то не светило. А на финальные заплывы билетов не было. Жарким, душным вечером, глядя с балкона на ночное небо над Москвой, Жечков вспомнил тот холодный майский день, когда по дороге на первую встречу с «Федосеевым» он загадал по материалам этого дела написать повесть. Помниться, он даже придумал начало, — о том, как в середине мая 1980 года на Москву, вдруг, выпал снег. Но вот это дело закончено, и что же он может написать о нем? Ничего. То, что раньше казалось ему таким легким, интересным и увлекательным, куда-то, вдруг, исчезло, а вместо этого возникло нагромождение непонятных и неинтересных с точки зрения литературы событий. Геннадий понял, что сам по себе событийный ряд не может быть основой книги. Вот, к примеру, у Вайнеров, — рассуждал он, — в «Эре милосердия» из фабулы, все-таки, какая-то идея рождается. Там и конфликт глубокий между следователями, из которого тоже идея вырастает. Потом Геннадий вспомнил Юлиана Семенова. У того, хотя и не просматривается идеи, был другой талант, — увлечь читателя повествованием, пусть даже беллетристикой. Ведь умел, зараза, значит, писать, раз смог заинтересовать миллионы читателей. — А ты что? — строго спросил с себя Жечков. — А я и не писатель, — честно ответил он сам себе. Какой из меня писатель, если я вообще не понимаю смысла в событиях и явлениях, проходящих прямо перед моими глазами? Из всего дела Шадрина я не смог бы придумать даже элементарный сюжет, не говоря уже о какой-то идее или конфликте. О чём дальше можно говорить? Однако, перед тем, как отойти ко сну Жечков все же утешился тем, что ему всего тридцать пять и, возможно, когда-то, в будущем он научится писать.