Она уснула не договорив, шумно засопела. Разведчики смотрели на них равнодушно, воздерживались от комментариев. Меньше всего хотелось что-то объяснять, оправдываться. Самым разумным решением было остаться здесь до утра. Жнём потеплеет, улучшится видимость, можно продолжить путь. Немецких частей поблизости быть не должно, здесь ничейная земля, местность где трудно развернуть крупные войска. Состояние покоя оборвалось внезапно. Асташкин забеспокоился, вытянул шею,. Потом покинул место у костра, забрался наверх по уступам склона, повернувшись сообщил, что слышал отдалённый собачий лай. Это могло почудиться, но всё же лучше перестраховаться. Народ зашевелился. Проснулась Настя, непонимающе уставилась на костер. Глеб вскарабкался наверх, несколько минут напрягался, слушал. Ветер доносил невнятные звуки. Это мог быть и собачий лай с определенной долей вероятности, но не стоило проверять. Не могло же сразу двоим почудятся одно и то же. Ночлег отменялся. Надо было собрать волю в кулак и продолжать движение наперекор стихии. Непогода этой ночью разгулялась. Дул резкий ветер. Снежная пелена стояла столбом. Метель разъярилась. Снег сыпал за воротник. Видимость была нулевой. И даже стороны света определялись с трудом. Группа упорно прорывалась через заснеженный лес. На открытых участках они фактически вставали. Ветер сбивал с ног, колючий снег жарил лица. Выносливый Гончар задыхался, ноги тянули к земле. Рацию перегрузили на Левашова, парень согнулся в три погибели, приходилось его поддерживать. Настя качалась как былинка, постоянно пропадала за снежной хмарью, то и дело приходилось её искать. Такого буйства природы как в эту ночь Шубин ещё не видел. В центральной части России и такое случается редко. За опушкой километр открытого пространства. Поле по уши завалено снегом. Дальний лес терялся за пеленой. Шубин был уверен, что направление верное, километра три-четыре. Вероятность нарваться на вражеские посты была минимальной. Они вышли к полю, когда видимость окончательно пропала, дальше собственного носа не видно. Ветер швырял людей на землю. Снег облеплял лицо. Асташкин смеялся - надо было обвязаться одной верёвкой, только где её взять. Шутка оказалась пророческой. Двое не дошли до противоположного леса, их звали, потом включили фонарики. Метель стояла сплошной стеной. Глеб пустился в обратный путь, шёл проваливаясь в снег, постоянно падал, снова вставал. Светопреставление не кончалось. Он постоянно озирался. Таяли за спиной огни фонарей. Порывы ветра глушили крики. Сначала он наткнулся на Гулыгина. Мужик был крепкий, просто не повезло. Захлебнулся пронизывающим ветром, стал кашлять, чуть не задохнулся, опустился в снег, а подняться уже не смог да и не хотелось. Глеб схватил его за шиворот, заорал чтобы шёл на огни, хлестал по замёрзшим щекам. Гулыгин кивал, согласно бормотал, наконец покачиваясь побрёл к лесу. С Настей оказалось сложнее. Он упустил её из виду. Девчонка огрызалась, что ей не нужны няньки, сама справится, большая уже. В итоге пропала. Шубин блуждал по полю, кричал, звал по имени. Наткнулся на неё случайно. Томилину уже засыпало снегом. Он стал её откапывать, тряс за плечи, растирал щёки. Она стонала, хлопала заиндевевшими ресницами, вставать не хотела. Пришлось применить силу. Настя выскальзывала из рук. Взвалить её на плечо у Шубина уже не было сил. Волок он её как неудобный, неодушевлённый предмет. Подбежал Левашов заметивший возню в мутном пространстве. Вдвоём они дотащили девушку до леса, где совместными усилиями привели в чувство. Глава одиннадцатая Около трёх часов ночи бредущий в авангарде Левашов обнаружил справа от себя стену, ободранную, выщербленную, но мощную. Это была сплошная когда-то заштукатуренная и окрашенная стена. На многих участках обнажилась кирпичная кладка. Разведчики падали возле укрытия, здесь не так чувствовался ветер, приводили в порядок дыхание. Стена возвышалась почти на три метра и, не взирая на ущербность, имела внушительный вид. - Товарищ лейтенант, это что такое? - прохрипел Асташкин. - А я тебе что путеводитель по Подмосковью? - огрызнулся Глеб. – Стена солидная. Явно не машинно-тракторная станция. - Давайте обогнём, товарищ лейтенант. Калитку поищем. Не дойдём мы в такую погоду, отдохнуть бы в тепле. - С чего ты взял что там тепло? - Глеба начал разбирать нервный смех. Но что-то было в этом предложении. Он мог пройти ещё пару верст, но большинство спутников вряд ли. Люди поднялись, побрили вдоль стены. Она оборвалась метров через сто, свернула вправо. С этой стороны была поляна. Возможно под снегом пряталась дорога, по которой с осени никто не ездил. В низине начиналась обильная растительность. Добрались до зарешеченного окошка, прорезанного в воротах. За окном густело тьма. Ворота были закрыты. Рядом заметили калитку, тоже запертую. Встали в нерешительности. - И что уставились как бараны на новые ворота? - прохрипел Глеб. - Ломать надо. - Да как её сломаешь, - засомневался Карабаш. - Стрелять боязно, услышат ещё. - Засов с обратной стороны, - подсказала Настя. - Поднимите меня, я легкая. Подсадите на ту сторону. Постараюсь открыть. - Уж больно ты самостоятельная, - начал раздражаться Глеб. - Знаем проходили. Не спохватись мы вовремя - замёрзла бы уже в поле. А всё из-за твоей самодеятельности. - Ладно, поняла уже, - проворчало девушка, отвернулась. - Меня поднимите, - сказал Карабаш. --Я легче вас всех. А вы, Настя, не обижайтесь. Дело не в том, что мы вас не перекинем, а в том, что у вас не хватит сил открыть засов. Боюсь там всё проржавело. «Стучать значит не будем, - мелькнула мысль. - За стеной могли быть люди или нет? Если кто и есть, то вряд ли это немцы или полицаи. На ничейной земле возможны аванпосты, но что им делать за закрытыми воротами»? Неспокойно было на душе. Пример Боровкина и Вербина стоял перед глазами. Карабаш всё понял. Трое соорудили замок из сцепленных рук. Он взгромоздился на опору. Бойца подняли. Он зацепился за гребень и легко перевалился на другую сторону, плюхнулся в сугроб. Потом завозился, закряхтел. - Товарищ лейтенант, здесь строения, внушительные такие, - прозвучало изнутри. - Это же монастырь, - выдохнула Настя. - Как я сразу не догадалась. Мы заучивали карту местности. В двух верстах от села Казарино, рядом с Быстрянкой, это речка, видимо, в той низине, - Настя кивнула за спину. - Расположен старый Свято-Успенский монастырь. - Женский? - хмыкнул Асташкин. - Почему женский? - не поняла Настя. – В Советском Союзе почти не осталось женских монастырей. Их ликвидировали как пережиток безвозвратно ушедшей эпохи. Обычный, православный, мужской монастырь. Их тоже осталось мало, но кое-где ещё есть. - Да мы помним, - кивнул Левашов. - По Конституции в нашей стране свобода вероисповеданий. Хочешь верь, не хочешь не верь. Можно в Иисуса, можно в Аллаха. Там что, монахи живут? - запоздало сообразил Левашов. - Нет там никаких монахов, - успокоила Настя. - Монастырь недействующий, хотя стоит уже больше ста лет. Последних монахов выгнали в начале 30-х годов. В этих стенах работали химические лаборатории Московской студии кинохроники, кажется так. - Если это тот самый монастырь, - хмыкнул Глеб. - Если это вообще монастырь. - Слушайте, тут церковь была или монастырь, я в этих делах не силён, - забормотал из-за стены Карабаш. - Плохо видно, но всё какое-то странное, нечеловеческое. Товарищ лейтенант, может мне на разведку сходить? Здесь засов, ведь кто-то же его запер. - Открывай живо! - стал нервничать Глеб. - Ещё один самостоятельный нашёлся. Боец сбил засов ударом приклада. Не сказать что тот проржавел, просто застыл на морозе. Мысль была интересной. Почему закрыто изнутри? Заскрипело внушительная, оббитая железом дверь. Бойцу пришлось навалится, чтобы она открылась. - Ну, с Богом, как говорится, - выдохнул Гулыгин. - В монастырь, так в монастырь. Уж как-нибудь потерпим… Группа проникла внутрь. Бойцы рассредоточились вдоль стены, залегли в сугробах. Посторонних следов вокруг калитки не было, только то, что натоптал Карабаш. Снег имеет свойство прятать следы, но происходит это не в одночасье. Ничто не указывало на присутствие людей. Ночь была в разгаре. До рассвета оставалось больше пяти часов. В замкнутом пространстве ветер не беспокоил, свистел за стеной. Она окружала по периметру весь комплекс зданий. Это и в самом деле был монастырь. Древний, давно не использующийся по назначению. Снег уже не падал густой стеной, за снежной пеленой проступали очертания зданий. Прямо по курсу самое крупное, ветхое, но монументальное, о двух этажах, ступенчатой пирамидой устремленное вверх. Монастырь был увенчан тройкой куполов без крестов. Окна со ставнями полукруглой формы. Отсутствие каких-либо архитектурных украшательств. На фасаде выступ с крыльцом. На выступе четырёхгранная, пирамидальная крыша. На уровне второго этажа тянулась открытая галерея с заснеженной кровлей. Глеб поймал себя на мысли, что монастырь без крестов смотрится грустно и сиротливо. Ничего, пусть радуются, что несли. Повальным сносом религиозных учреждений, как пережитков ушедшей эпохи, увлекались в 20-е и 30-е годы. И даже в голову не приходило, что церковь это красиво. Какой ни есть, а памятник архитектуры. А помещение можно использовать с пользой для трудового народа. Справа находилась в колокольня без колокола. Какие-то приземистые, неказистые строения. Слева низкая, одноэтажная постройка с покатой крышей. Она фактически была разрушена, зияли пустые глазницы окон. Слева от основного здания был проход во внутренний двор, там виднелись голые деревья. Бывшее религиозное учреждение занимало не такую уж большую территорию. - Вроде нет никого, - взволнованно сообщил Карабаш. - Товарищ лейтенант, разрешите внутрь зайти? Сил уже нет терпеть этот холод. - Идём по двое, бойцы. Ла не летите как на пожар, по сторонам смотрите. Он первым пересёк заснеженный двор, взлетел на каменные ступени, прижался к массивной двери. Крыльцо было вместительное, здесь мог построиться целый взвод, не в нынешнем, разумеется, составе. Фонарь осветил сохранившуюся табличку на двери – «Студия кинохроники пролет фильм. Город Химки». Далеко же забралась лаборатория от спутника столицы. В город Химки немцы так и не вошли, хотя местные жители уверяли, что видели немецких мотоциклистов на городских окраинах. Шубин махнул рукой. Подбежали Гончар и Гулыгин, встали рядом. Неуверенно приблизилась Настя, присела под крыльцом. Остальные рассредоточились на расстоянии. Монастырь не подавал признаков жизни. - А с чего ты взял, что дверь открыта? - спросила Настя. - Сейчас узнаем, - Шубин потянул за ручку и тяжёлая дверь со скрипом открылась, замок был выломан. Глеб переступил порог, машинально пригнув голову и сразу почувствовал облегчение. Здесь не было такого лютого холода как на улице. Толстые стены отчасти сохраняли тепло, но всё же здание изрядно промёрзло. Прихожая была пуста, узкая, вытянутая, с высоким потолком и лампочкой, к которой вряд ли последние месяцы подходило электричество. Ещё одна дверь, за ней разомкнутое пространство, объёмный зал с затейливым сферическим потолком. Пространство погружалось в серую муть. Выщербленные стены, шершавый каменный пол. Сомнительно, что после закрытия заведения в нём оставалось монашеская атрибутика. Но вытравить чужеродный для советского человека дух было невозможно. Видимо когда-то здесь находился зал для богослужений. Напротив место для алтаря, что-то вроде каменной трибуны. За алтарём резная дверь в ризницу. С дальней стороны по залу просачивался мглистый свет, очевидно за алтарём находилось окно. Глеб присел на корточки, стал всматриваться. Глаза понемногу привыкали к темноте. Очерчивался разъеденный трещинами пол, застывшие подтёки на стенах. В холле звенела какая-то благоговейная, торжественная тишина. «Мелок человек перед Богом», - мелькнула странная мысль. В зал проскочили Гончар с Гулыгиным. - А что, здесь неплохо, - пробормотал Гулыгин. – Решено, товарищ лейтенант - уходим в монастырь. - Слушайте, а чего вы шепчетесь как в библиотеке? - всунулся в дверь любопытный Карабаш. - Нет здесь фрицев, ежу понятно. На крыльцо кроме нас несколько дней точно никто не поднимался. Здесь в принципе не могут появиться немцы. Эту территорию они уже не удерживали. - Ладно, уговорил, - Шубин поднялся, включил фонарь. Пошли остальные, стали осматриваться, держа наготове автоматы. За алтарём обнаружилась заколоченная дверь на задний двор. От церковных принадлежностей давно избавились. В здании несколько лет работало советское учреждение о чём доходчиво сообщали плакаты агитпропа на стенах. В ризнице валялись вёдра и швабры. За алтарём обнаружился архив пыльной технической документации в перевязанных папках, на каждой имелся штамп предприятия «Пролет фильм». Вывести это добро сотрудники не успели, сжечь тоже. Сомнительно, что гора макулатуры имела важное промышленное значение, судя по сохранности советских плакатов немцы здесь не появлялись. Разведчики осмелели, перешли шёпота на голос. На запылённом камине обнаружили горку свечей и через пару минут в холле уже горела «иллюминация». Везде царило запустение. Мебель, сломанные столы, стулья, неповоротливая канцелярская тумба была сдвинута к стене. По бледным лицом людей блуждали причудливые тени. - Осмотреться! - приказал Глеб. - Гулыгин и Асташкин - обойти здание по периметру. Выходить обратно на холод хотелось меньше всего, но разведчики не роптали. Вернулись через десять минут, доложив что посторонних следов не обнаружено, все подходы к монастырю заметены снегом. Стена монолитная, опоясывает весь комплекс. Вспомогательные строения интереса не представляют, вид у них откровенно полуразрушенный. - Может погреемся наконец-то, товарищ лейтенант? Но Шубин не терпел не законченные работы, да и ошибок в последнее время они совершили немало. Слева и справа открылись проёмы на лестничные клетки. Та что слева - ввела в коридор с подсобными помещениями. Справа обстановка была ещё более безыскусной, там находились монашеские кельи, часть из которых приспособили под лаборатории. Оборудование вывезли, остались ненужные стеллажи, забитые мусором. Горы бумаг, осколки битого стекла, неприметная мебель, вряд ли претендующая на статус антиквариата. Лаборатории эвакуировали в Химки и похоже уже давно. Всё это в сумрачных каменных интерьерах смотрелось непривычно. Некоторые кельи остались нетронутыми, не дотянулась до них созидающая длань советского человека. Замкнутые норы без окон. Простые деревянные кровати. Подобие столов и стульев. Монашеские кельи напоминали тюремные камеры.