– Ты не прав! Я не мог даже шевельнуться, а ты преспокойненько себе идешь. Признай, ты любимчик болота. В этом все дело. – Болоту все равно, кто по нему идет. Просто мы с вами прилагаем разные усилия, чтобы выбраться из него. Флинн краем глаза заметил, что борода старика сделалась короче. Он слегка помолодел, наверное, потому что выбрался из трясины. – Даже не сравнивай! Мое положение намного плачевнее твоего! – заныл старик. Флинн почувствовал, как утекают силы. Ему захотелось спать. – Знал бы ты, какая у меня была жизнь! Готов поспорить, что моя судьба в разы печальнее твоей. Ты не пережил и половины горя, свалившегося на мою голову! – Возможно, несчастий в моей жизни было меньше, чем у вас, но они тоже случались. – Этот тип начинал действовать Флинну на нервы. – Что ты! Значит, они были пустяковыми, раз не сломили тебя. Мне вот пришлось куда хуже. Беды тут и там сыпались на мою несчастную голову. Судьба не раз подбрасывала мне неприятности, – запричитал старик. Флинн начал вспоминать все горести, случившиеся с ним при жизни. Они черно-белой юлой мелькали перед внутренним взором, вгоняя в тоску. Флинну стало совсем гадко – он выпил слишком много горьких воспоминаний зараз. Его мутило, он перестал верить в свои силы, перестал искать твердую почву под ногами, погружаясь в болото Безысходности все глубже и глубже. – Мир жесток, малец. Я столько раз сталкивался с несправедливостью. Люди бессердечные, люди злые, все они норовят использовать тебя, прожевать и выплюнуть. Сколько ни бьешься – ничего у тебя не получается, – раздался уже совсем не старческий голос за спиной Флинна. – В этом мире все достается только баловням судьбы, а я, к превеликому сожалению, не один из них. – И долго ты собираешься тащить на себе этого нытика? – скучающе спросил Тайло. Флинн несколько раз моргнул. С трудом вырвавшись из удушающих объятий воспоминаний, он обнаружил, что увяз по пояс в грязи, – не сдвинуться. – Обернись, – вздохнул Тайло. Флинн еле повернул шею – тело почти не слушалось – и увидел, что на его спине сидел уже не старик, а молодой мужчина, обиженно надувший губы. – Чего стоишь? Или ты хочешь, чтобы я сам пошел? – капризно спросил мужчина. – Тебе же легче, чем мне. Болото любит тебя, оно дает тебе больше свободы. – Что за чертовщина? – задохнулся Флинн и сам не узнал свой голос – скрипучий и тихий, как у столетнего старика. Он посмотрел на свои руки. Не может быть! Кожа покрылась морщинами, стала дряблой и тонкой. – Этот нытик выпил из тебя все соки, всю энергию, – объяснил Тайло. – Никогда не общайся с теми, кто тянет тебя на дно. Люди очень любят жаловаться на свою жизнь, но менять ее не спешат. Они мечтают, чтобы кто-нибудь вытянул их из болота и понес на руках в лучшую жизнь. Ты взял на себя чужую ношу. Иногда сострадание только вредит людям, не дает им быть сильными. Конкретно этот экземпляр, – он указал на мужчину, – считает, что весь мир против него, а другим повезло куда больше. – Это неправда! – истошно завопил бывший старик. – Моя жизнь действительно ужасна! Легко судить, когда судьба балует вас! Вы не знаете, через что я прошел! – А ты разве шел?! – крикнул в ответ Тайло. – Ты стоял в болоте и ничего не делал, чтобы выбраться. А когда нарисовался тот, кто захотел тебе помочь, ты сел на его горб и поехал, радуясь, что самому ничего делать не нужно! – Неправда! Неправда! – верещал мужчина, точно обиженный ребенок. – Вы не имеете права судить о моей жизни, не побывав в моей шкуре! – Но ты ведь судишь о других, – хладнокровно сказал Тайло. – Говоришь, что им легче, проще, хотя сам тоже не бывал на их месте. Как ты можешь утверждать, что твоя судьба самая паршивая из всех? – Я… я… – не нашелся что ответить мужчина. Его взгляд нервно забегал по кругу. – И что мне с ним делать? – осипшим голосом спросил Флинн. – Да скидывай уже этого нытика. Не церемонься, – махнул Тайло. – Вы не имеете права меня тут бросить! – заголосил мужчина, покрепче вцепившись в плечи Флинна. – Имеем, – возразил Тайло, нагло ухмыляясь. – Флинн, кончай с ним. Он начинает меня бесить. – Не слушай этого бессердечного, – быстро зашептал мужчина. – Он злой, он не умеет помогать людям, а ты добрый, я же вижу это. – Флинн, если ты не послушаешь меня, то будешь не добрым, а глупым. Тайло был прав. Собрав последние силы, Флинн разжал пальцы мужчины, освобождая свои плечи, и скинул наглеца в болото. Молодость и силы вернулись обратно. Тайло протянул руку и помог Флинну вылезти из грязи. – Вот видишь, я смог тебе помочь, потому что ты сам захотел выбраться. – Тайло похлопал Флинна по спине. – Мой тебе совет: никогда не общайся с теми, кто делает тебя хуже. – Спасибо, друг, – часто дыша, поблагодарил Флинн. – Друг? – переспросил Тайло. Видать, не поверил своим ушам. – Мне кажется, что только друг может выручить из беды и дать по-настоящему дельный совет. – То есть я уже не Тайло-Ворчайло? – Он вопросительно изогнул бровь. – Нет, ты все еще Тайло-Ворчайло, это никуда не делось, но отныне ты еще и мой друг, – заулыбался Флинн, протягивая ладонь. – Даже не знаю. Дружба – это серьезный шаг. Такая большая ответственность. – Тайло с задумчивым видом потер подбородок. Он смерил Флинна оценивающим взглядом. – Ладно, так уж и быть, стану тебе другом, – сдался Тайло, пожав его руку. – Ты такой наивный и так плохо разбираешься в людях, что без меня точно пропадешь. Считай это благотворительной миссией. Они одновременно засмеялись, но долго радоваться не пришлось – их накрыла тень. Тайло напряженно посмотрел куда-то вверх. – А вот теперь начнется адское представление, – сказал он. 15. Демон Уныния Из маленького невинного слизняка с большими глазами демон Уныния превратился в бесформенную гору слизи, которая нависла над Флинном, пуская зеленые слюни. – Что за мерзость? – брезгливо поморщился он. – Нужно было раздавить демона, когда он был крохой, – теперь поздно. Только если у тебя в кармане не припрятан огромный ботинок. – Увы, не припрятан, – с сожалением ответил Флинн. – Что будем делать? Ты говорил, что взял оружие. Где оно? – Еще не готово. – Тайло шмыгнул носом. – Как не готово? – Так не готово, – отчеканил Тайло. – Оно еще созревает. Я не волшебник, чтобы творить чудеса по щелчку. И это ты во всем виноват. – Каким образом? – сквозь зубы процедил Флинн. – Если бы ты не взялся с рвением матери Ферезы помогать тому нытику, у нас было бы куда больше времени до того, как демон вымахает до размеров слона. А теперь отвлеки его как-то. – А не проще убежать от него? Слизни ведь неповоротливые. – От себя не сбежишь. Не забывай: он твой демон, часть тебя. Так что тяни время и старайся не поддаваться унынию, чтобы слизень не вырос еще больше, иначе раздавит – мокрого места не останется. Из беззубой пасти демона вырвалось зловонное дыхание и обволокло Флинна. Выпитый в баре коктейль попросился наружу, но он сдержался. Слюни зеленым водопадом опускались по разбухшему телу, подбираясь к босым ногам Флинна. Он судорожно набрал в грудь воздух, повернулся и зашагал по мшистой тропе, пытаясь полностью игнорировать демона. Кто-то однажды ему сказал: «Если делать вид, что проблемы нет, то она рассосется». Как же ошибался этот человек. Слизень преследовал по пятам, став его тенью. Флинн сопротивлялся до последнего, но печаль все равно отыскала тайный лаз и проникла в сердце. Едкий газ отравлял легкие, а грустные воспоминания отравляли мысли. После смерти отца проблемы градом обрушились на Флинна. Все началось, когда он нашел своего пса Ферни с кровавой пеной у рта – его отравили. Он подозревал соседа, который постоянно жаловался на лай. Ферни был его последним другом. На память о нем остались ошейник да пара погрызенных игрушек с пищалками, валявшихся в углу. Он лично похоронил своего маленького друга на местном кладбище животных, а после не выходил из дома несколько недель. Флинн лежал на кровати и целыми днями вспоминал, как пес радовался его приходу, как будил каждое утро, вылизывая лицо шершавым языком, как они вместе играли. Он отчетливо помнил тот день, когда забрал из приюта маленького белого щенка с коричневыми пятнами на боках. Как тот восторженно вилял хвостом, впервые оказавшись в новом доме. Ферни никогда не спал на своем коврике. Он забирался на кровать Флинна, наваливался на его ноги и мирно посапывал до самого утра. Флинн всегда переживал, когда Ферни болел. В такие моменты он не отходил от пса и успокаивающе поглаживал, приговаривая, что все будет хорошо. А тот преданно смотрел на него несчастными глазами, веря, что хозяин не даст его в обиду и обязательно спасет. Но Флинн не смог. Он не смог спасти Ферни в последний раз. Как же стало пусто в квартире и в сердце. Флинн больше никогда не увидит своего друга и не услышит радостный лай. Когда сосед с ехидной улыбкой спросил, куда же подевался песик, Флинн не вытерпел и накинулся на него с кулаками. Сосед грозил подать заявление в полицию. Матери пришлось чуть ли не на коленях умолять не делать этого. Мужчина в итоге согласился замять происшествие – за приличную сумму, естественно. Флинн чувствовал, что мир ополчился против него. Сначала отец, потом Ферни. С каждой потерей ему казалось, что от сердца отрывали кусок. Вот ему тринадцать. Мать начала пить. Флинн и так не мог смотреть на нее после смерти отца, а в пьяном виде ненавидел еще больше. Презирал, считал слабой. Она же оправдывалась, что запила от отчаяния и бессилия, потому что никак не могла найти общий язык с собственным сыном, не могла добиться его прощения. Но что бы она ни делала, какие бы слова ни говорила, он продолжал испытывать к ней отвращение. Как-то раз она сказала Флинну, что теряет его, а вместе с ним и последнюю ниточку, связывающую ее с этим миром. Сказала, что теперь у нее есть только сын, тихо ненавидящий ее, и безграничное чувство вины. Но даже это признание не тронуло Флинна. Однажды мать напилась до такого состояния, что не смогла подняться по лестнице. Флинн нашел ее у подъезда. Такого жалкого зрелища он еще не видел. Она что-то мычала, смотрела на него тупым взглядом. Одежда была испачкана, макияж размазался по лицу, превращая ее в нелепого клоуна. Мать неуклюже хваталась за его рукава, тянула на себя и продолжала мычать. Флинн с трудом поднял ее и отнес в квартиру. Соседи, встречавшиеся на их пути, осуждающе охали, качали головами и возбужденно перешептывались. Стоило Флинну с матерью на руках подняться выше по лестнице, как соседи уже без всякого стеснения громко обсуждали увиденное. Ну как же не перетереть такую скандальную новость в жерновах порицания? В их доме живет алкоголичка. И это его мать. Он не кричал, не устраивал сцен. Тихо собрался и ушел из дома. Флинн больше не мог жить под одной крышей с человеком, к которому испытывал настолько сильное омерзение. Он даже записки не оставил. Целую неделю весь город стоял на ушах. Объявления о пропаже тринадцатилетнего светловолосого мальчика висели на каждом столбе, в каждом кафе. Однажды мать с трясущимися руками и лихорадочным блеском в глазах бродила по улицам, раздавая листовки, спрашивая у всех прохожих, не видел ли кто ее сына. Флинн наблюдал за ней издалека, но так и не подошел – настолько сильно очерствело его сердце. Все это время он жил под мостом с другом-бездомным по имени Уигги. После Флинн всем врал, что это были самые прекрасные дни в его жизни, полные приключений и свободы. На деле же он мерз под заплесневелыми одеялами, кишащими клопами, ел несвежую еду и видел город с изнанки. Со стороны полной нищеты и безнадеги. Не от хорошей жизни люди оказывались на улице. Грязные лица, рты с гниющими зубами, спутанные волосы, зловонное дыхание и смрад. Смрад был таким, что первое время Флинна постоянно тошнило. Но к нему быстро привыкаешь, когда сам начинаешь испускать запахи не лучше. Бездомные были людьми второго сорта; пережеванные городом и выброшенные за переделы нормального существования. Всем было наплевать на них. Лишь изредка какие-нибудь благотворительные организации вдруг вспоминали об этих несчастных и устраивали какие-то акции. Но это не меняло их трудного положения: пара дней сытости, а потом снова приходил голод. Многие бездомные страдали от тяжелых болезней, каждую неделю кто-то умирал. Тогда приезжала скорая, паковала холодные тела в пластиковые мешки, а после их хоронили в общих, часто безымянных, могилах. Город старался не замечать бродяг, будто их не существовало. Будто не было на его лице этого уродливого шрама нищеты.