Маркелов хоть и не получил высшего образования, но прекрасно понял главную причину грандиозного оттока капитала из России. А раз капиталы утекают, не может быть ни развития производств, ни частных инвестиций. Инвестиции чаще всего государственные – то есть ничьи, и в их эффективном вложении никто кровно не заинтересован. А значит, их с высокой вероятностью разворуют: «Я начал заниматься бизнесом в 1986 году, когда еще можно было создавать кооперативы при заводах: арендовать оборудование на вторую и третью смену и делать свою продукцию. Я давал работу для 600 человек, мои отчисления и заводу помогали перейти в капитализм. Но в 1992 году на правительственном уровне постановили – кооперативы при заводах закрыть. Люди из цехов пошли торговать в ларьки, сами предприятия банкротились в считаные месяцы. Когда я все-таки создал свое производство спортинвентаря, оказалось, что в этой нише я один на всем постсоветском пространстве». Почему он выжил, а другие нет? Понятно, талант управленца, хватка, знание технологий. Всю прибыль – в новое оборудование. Все усилия – на защиту от чиновников, которые должны, по идее, на него молиться. За 20 лет в тактике наездов на бизнес изменилось лишь одно: раньше рассчитывали захватить предприятие и распродать, сегодня хотят получать только живые деньги. Бюрократ уже понимает: посади его на место Маркелова – все рухнет через неделю, принеся одни убытки. Среди бизнесменов Карелии есть неписаное правило: срок жизни фирмы – три года. По истечении этого срока придет проверка и обязательно найдет нарушения. У Маркелова два десятка фирм, и однажды он неписаное правило нарушил. Бухгалтерия одной его компании была белее ангельского крыла, на нее завязывались зарубежные связи, она участвовала в международных выставках – очень не хотелось ее закрывать. В итоге Маркелову выписали два миллиона рублей штрафа. Три года назад проверяемая фирма приобрела металлолом у компании, которая имела долг по НДС. При чем тут Маркелов? По мнению проверяющих, он обязан проверять своих контрагентов – в Налоговом кодексе есть такой пункт. Но речь идет явно о проверке регистрации партнера, остальное – конфиденциальная информация, сбор которой незаконен. За что еще можно выписать штраф? Да за что угодно! К примеру, та самая поставка двух спортивных залов для авианесущего крейсера «Адмирал Кузнецов», которой Маркелов так гордился. Но крейсер базируется в Северном море, а платежка пришла из Москвы. Вроде бы логично – Министерство обороны находится в столице. Но все равно – получи миллион рублей штрафа. После первой встречи с Маркеловым у меня все же возникло подозрение, что это лично у Вадима сложились такие отношения с республиканскими чиновниками: вот он и огребает с горкой. Но похожие истории рассказывали и другие карельские предприниматели. У одного из них разорили штрафами лесопилку из-за того, что несколько лет назад имел дело с фирмой, зиц-председателем которой числился инвалид по психиатрии из Кеми, который не умеет читать и писать. Виноват, естественно, предприниматель – обязан был выяснить, доложить. И никаких вопросов к нотариусу, который регистрировал фирму, к налоговому инспектору, который ставил ее на учет, к сотруднику банка, открывшему счет директору-имбецилу. «Основной принцип проверяющих – постоянно менять ГОСТы, СНИПы и всевозможные стандарты, чтобы создать повод для претензий, – рассказывал предприниматель Олег Кожанов. – Приходит, например, инспектор на завод и говорит, что здесь низкое давление в трубах. Ему отвечают, что все соответствует ГОСТу. А у него козырь в рукаве: со вчерашнего дня стандарты изменились. Вчера требовали электропроводку крепить на высоте 180 см, а сегодня – 220 см. Даже если вы решите остановить производство и все переделать, еще через месяц скажут крепить на 250 см. Я знаю случай, когда ссылались на распоряжение, подписанное сталинским маршалом Буденным, которое официально не отменено. Это придумано исключительно с целью вымогательства взяток. Мерзость заключается в том, что взятку вы должны предложить сами, а они будут решать, взять или посадить вас в тюрьму. Например, статистика карельской ГИБДД такова, что на каждого инспектора-взяточника приходится десять водителей, уличенных в даче мзды». В Петрозаводске более 50 стоматологических клиник и кабинетов. Вдруг появляется предписание каждому из них закупить по два противочумных костюма и пломбировать зубы исключительно в них. Каждый костюм стоит около 80 тыс. рублей, и проще заплатить взятку в 20 тыс., чтобы проверяющие «закрыли акт». Говорят, ни один костюм в Петрозаводске так и не реализован. По 20 тыс. от 50 стоматологий – это миллион. По подсчетам предпринимателей, в Карелии работает 78 контролирующих органов, большинство которых имеет руководство в Москве. Они осуществляют ветеринарный, эпидемиологический, бактериологический, энергетический контроль и даже более узко: кто-то надзирает за хлебопекарнями, кто-то – за сбросами предприятий в воду. В Петрозаводске рассказывают о типичном быте такой конторы: в понедельник все три сотрудника собираются в офисе к обеду и до вечера выпивают и закусывают. Следующие три дня они по очереди принимают посетителей до 16 часов. В пятницу снова пьянка до обеда и подведение итогов работы. Ведь у каждой такой структуры есть полномочия, чтобы пустить вас по миру. Когда Маркелову выписали миллионный штраф, то счета фирмы тут же арестовали. Без всяких предупреждений, без судебного разбирательства и даже без официального предписания: в банке смогли предъявить только ксерокопию какой-то служебной криптограммы из налоговой инспекции. Оказалось, государственные банки предоставляют налоговой ключи ЭЦП, с которыми инспектор может перевести с вашего счета любую сумму куда угодно, не ставя банк в известность. А еще через день в офис Маркелова явился судебный пристав… описывать имущество. Теперь приставы действуют без решения суда по предписанию той же самой налоговой инспекции. Маркелов сравнивает и понимает: «Мои деловые партнеры из Германии, Великобритании, США рассказывают, что у них налоговые органы часто более дотошные, чем наши. Но у них всегда на первом месте стремление сохранить налогоплательщика: ему и отсрочку, и льготу по платежам – только бы работал. А уже второй мотив – собрать деньги в казну. У наших налоговиков основная цель тебя убить, как будто ты саранча. Никого не волнует, что в местный бюджет некому будет платить, а твои рабочие сядут на социальные выплаты. Знакомые инспекторы рассказывают, что главное требование к фискальным органам из Москвы – «сокращение налогооблагаемой базы». За это платят премии и надбавки. Для Маркелова потеря одной фирмы еще не приводит к разорению. А для большинства малых предпринимателей арест счета – это конец. В этой ситуации только 1–2 % смеют идти в суд, подавать иск к налоговой и судиться года два. Когда-то в карельской таможне работало пять человек: они смотрели товар, заполняли декларацию – и ты поехал. Сейчас служба возросла до 600 сотрудников, которые требуют собрать стопки документов, сотни подписей и печатей, а товар вовсе не смотрят. Маркелов вспоминает, как завозил китайский трубогибный станок из Финляндии: «Таможня докопалась, не является ли он станком двойного назначения. Чтобы развеять их сомнения, я должен показать, как аппарат выдерживает напряжение в 60 килоньютонов: поставить его на бетонную основу у пограничного поста Вяртсиля, найти в лесу электропитание на 380 вольт, вызвать из Китая наладчика, сделать заявку в Минбороны, дождаться, пока оно пришлет комиссию. И никак иначе!» Я спрашивал Вадима Маркелова, почему он продолжает работать в Карелии. Он отвечает, что Петрозаводск – еще не худший вариант, поскольку здесь десятки проверяющих структур не связаны в спрут. Но вот в 2018 г. я читаю его эмоциональный пост в «Фейсбуке» о том, как его знакомый по Карелии предприниматель перерегистрировался в Петербурге, когда его вконец заклевали проверками: «Глава налоговой района, где он зарегистрировался, лично пообщался с ним. Потом его проверили, как платится вбелую зарплата, какая дисциплина платежей, и его похвалили. Потом глава налоговой высказал свое мнение: побольше бы таких компаний к нам переезжало. Вот уже пять лет никто его лишний раз никуда не дергает. Как он мне рассказал, работается ему комфортно, и он ни о чем больше не жалеет». А другой маркеловский коллега в Питер засобирался после того, как в Карелии ему предложили добровольно найти у себя нарушения и заплатить 6 миллионов: «На его справедливое возмущение показали ему копию его ПТС на БМВ Х6. Якобы из этого следует, что у него есть свободные деньги, а значит, он что-то утаил от отчетности и должен делиться». Сам Маркелов пишет, что подумывает уйти в Китай или Финляндию: «В России не существует аргументов в пользу производственного бизнеса: здесь самые дорогие сырье, электроэнергия, рабочая сила. Да, финский рабочий получает больше нашего, но за ним не нужно постоянно следить и оценивать качество его работы. Вокруг моего завода – несколько рядов колючей проволоки, 64 видеокамеры. Ведутся журналы, нанимаются кладовщики. Я не знаю иностранцев, которые развернули бы бизнес в России: разве что на 2–3 года заходят». Чтобы не разориться на тарифах на электроэнергию, ему пришлось построить собственную мини-электростанцию: «Для того чтобы заниматься бизнесом, нам приходится одновременно участвовать в десятках судебных процессов. Мы держим в штате компании огромное количество юристов, которые бьются в судах. Не каждая фирма может себе это позволить. Мы выросли до определенного состояния, набрали ресурс для того, что держать удары. А эти удары сыплются на нас постоянно». Проверка на заводах Из рассказа Маркелова может показаться, что в Карелии сложилась пиратская властная система, которая даже в России выглядит одиозно. А в Петербурге что-то вроде нейтральной Швеции, куда мечтают попасть беженцы из охваченных войной соседних стран. Но такая аналогия вряд ли уместна: в Карелии за последние 10 лет сменилось уже три губернатора. Последним пришел бывший глава Федеральной службы судебных приставов Артур Парфенчиков, который, как никто, должен понимать специфику наездов на бизнес. Но предприниматели не видят особых изменений и прямо называют одну из главных причин: федеральное подчинение ревизоров, которым карельские власти не вправе запретить «кошмарить бизнес». Тем не менее мы рассматривали ситуацию в Калужской области, где губернатору Анатолию Артамонову удалось привлечь десятки крупных компаний, пообещав защиту от наездов. Но из этого не следует, что губернатору посчастливилось полностью одолеть явление: на порталах малого и среднего бизнеса Калуги полно рассказов под стать маркеловским. И вряд ли стоит ожидать, что в такой централизованной стране, как Россия, какому-то региону удастся изменить общие правила игры. Скорее можно говорить о региональной специфике давления на бизнес. Перерегистрированный в Петербурге карельский предприниматель может годами спокойно работать не потому, что система контроля правильно выстроена, а лишь из-за того, что у нее пока не дошли до него руки. В мегаполисе небольшой фирме проще «потеряться». Да и подход у ревизоров разный. Григорий Соломинский, сопредседатель Ассоциации предпринимателей малого и среднего бизнеса Петербурга, устал говорить о проблемах коллег. Все это уже было, и нет ничего нового под солнцем. В городских тендерах побеждают только «свои». Земля и лучшие павильоны у станций метро – только «своим»: «Количество и жесткость проверок растут, несмотря на все отчеты, будто чиновники облегчают нам жизнь. Едва ли не все комитеты Смольного набрали в «уличные отделы» новых сотрудников, как правило, крепких активных мужчин. Когда-то за порядком следили только пожарные, энергетики да санэпидемстанция, а сегодня приходят даже из Комитета по взаимодействию со СМИ. Казалось бы, при чем здесь они? Оказывается, в их ведении наружная реклама, а значит, можно докопаться до любой вывески по одному из десятков критериев. При чем здесь Комитет по охране памятников? Так в Питере 6 тысяч исторических зданий, при желании любой магазин на первом этаже может «портить исторический вид» или «разрушать культурное наследие». Комитет по имущественным отношениям объединил своих бойцов в некий Центр повышения эффективности. При этом попробовали бы вы согласовать летнее кафе в спальном районе: обычно это занимает долгие месяцы из-за… нехватки сотрудников!» Если на вашем кафе три вывески установлены с несущественными нарушениями, вы огребете сразу три штрафа. Их размер варьируется от 30 тыс. до 1 млн рублей в зависимости от настроения ревизора. Энергетики могут запретить открывать летнее кафе, если под ним проходят какие-либо трубы. Хотя передвинуть при необходимости столик в сторону куда проще, чем частный автотранспорт, который здесь обычно паркуется. По словам Григория Соломинского, бизнес, разбив лоб, уходит в подполье, в гаражи: «Мы проводили исследование: после закрытия легальных точек в спальных районах Петербурга, возникают нелегальные, которые упрямо не замечает полиция. Государству это надо?» Но ведь логику государства определяют живые люди. А они входят в различные группы интересов. Со стороны государственному человеку незачем убивать малый бизнес, который платит хоть какие-то налоги, подати и взносы. Но как члену группы интересов ему выгодно заниматься «сокращением налогооблагаемой базы», чтобы поменьше возиться с регистрацией и контролем. К тому же лучшие освободившиеся «точки» занимает крупняк из «своих». А работать с одним юрлицом куда проще, чем с десятью. У федеральной власти как института в условиях санкций, тающих резервов и дешевой нефти вся надежда именно на «новый НЭП» – предпринимательскую активность миллионов. Но первые лица как группа интересов хотят оставаться у власти как можно дольше. А для победы на выборах в регионах им необходима лояльность местных элит – а значит, нельзя часто бить их по рукам. В эпоху дорогой нефти Кремль просто отдавал регионы в кормление наместникам, которые старались максимизировать прибыли. Поэтому поведение чиновников, которое описывает Маркелов, абсолютно логично: не вкладываться в туманное будущее, а монетизировать власть прямо сейчас. Каждая из десятков структур с контрольно-ревизионной функцией устроена сложно. Ее бизнес не всегда сводится к получению взяток с предпринимателей за возможность работать дальше. Нередко они же выступают инструментом нечестной конкуренции. Еще в 2010 г. руководитель крупной продовольственной компании из Петербурга рассказал мне, что в цене одного килограмма мяса может находиться до 60 рублей ветеринарных служб: «Я с бесплатными справками ни разу не сталкивался. Хотя мой компаньон в Тюмени рассказывает, что у них берут деньги лишь сверх объема бесплатных услуг – за срочность, например, или выезд в выходные дни. А в Петербурге я плачу отдельно за справку, за проведение лабораторных изысканий, без которых эту справку все равно не выдадут. Рабочий день ветеринара – с 9 до 18 часов, у него два выходных. А я работаю со скоропортящимся мясом, оно два дня ждать не будет – значит, приходится договариваться». Если вы получили справку на один огромный трейлер с мясом, а потом решили перегрузить товар на две машины поменьше – идите к ветеринару за новым документом. Если вы решили продать товар предпринимателю, который арендует соседний угол склада, – без ветеринара вам никак. Чтобы перетащить коробки из одного угла склада в другой, тоже нужна справка. Если у вас одно юридическое лицо и пять складов – приобретаете пять удостоверений. Чтобы продать товар, например, из Адмиралтейского района в Василеостровский, нужно согласовать сделку в двух районных ветстанциях. В итоге стоимость справок может превысить стоимость товара. В цене мяса, которое ложится на прилавок, примерно 10 % «ветеринарных» денег. В Управлении ветеринарии Петербурга мне ответили, что проводили исследование: ветеринарные сборы добавляют к цене товара меньше одного рубля. Но исследовали, вероятно, крупных импортеров, ввозящих за раз по 20 тыс. тонн – для этого требуется тот же объем справок, что и на 100 кг. Кроме того, любой участник рынка обязан взять в райветстанции на зарплату «девочку» – молодого сотрудника, который никак ему не подчиняется. Он обязан предоставить «девочке» кабинет, в котором она может не появляться, и платить ей надбавки – за скорость, за работу после 17 часов или в выходной. Малому и среднему бизнесмену в Питере «ветеринарная наценка» обходится в 80-100 тыс. рублей в месяц и создает прибавку к конечной стоимости килограмма мяса до тех самых 60 рублей[9]. Ветеринар кормится не одними справками. Например, на оценке качества продукции можно заработать гораздо больше. Еще один участник мясного рынка рассказал следующее: «Если мясо предназначено для промпереработки, то платишь 3 рубля с килограмма, если в свободную реализацию – то 15 рублей. Эти документы можно запросто переделать за пределами порта, если иметь своих ветеринаров. Например, я ввез 20 тысяч тонн на продажу, оформил как промпереработку и получил 240 миллионов рублей разницы. Однажды в петербургском порту случайно погиб ветеринар: в его портфеле обнаружили 200 тысяч долларов наличными». В 2007 г. Контрольно-счетная палата сделала вывод, что цены на ветеринарные услуги в Петербурге завышены в среднем на 60 %. Дошло до того, что в провинциальных магазинах стало не купить парной свинины или говядины. Свиноферма может находиться в 100 метрах, а на прилавке лежит «заморозка» из Бразилии. Из этого не следует, что здоровье населения теперь в безопасности. В Обществах потребителей полно жалоб на отравления, а в магазинах то и дело всплывает контрабандная икра с полным набором подлинных ветеринарных справок. Еще один участник рынка рассказал, что за все эти справки в итоге платит покупатель: «Я просто закладываю их стоимость в товар. В развитых странах ветеринары обычно занимаются домашними животными, их прививками, регистрацией. А в России они почему-то определяют правила игры на продовольственном рынке». Я предполагаю, что полномочия ветеринаров в Петербурге – из серии сословных привилегий, о которых мы подробно поговорим в следующей главе. Ведь как иначе объяснить, что полученные за справки сотни миллионов рублей не зачислялись в бюджет, а с размахом тратились на собственные нужды. У меня есть отчет специалистов Контрольно-счетной палаты (КСП), которых долго не хотели пускать в здание ветеринарной станции на Боровой улице. Оказалось, что помещение скромной муниципальной службы занимает два этажа и подвал общей площадью 634 метра, причем в указанном здании не оказываются ветеринарно-диагностические услуги. Обстановка здесь более характерна для комплекса отдыха, чем для бюджетной структуры: комнаты отдыха с бытовой техникой, мягкой мебелью, спальнями. В подвалах и вовсе обнаружилась сауна с бассейном, тренажерным залом, прачечной. А в «комнатах отдыха» установлены кровати таких размеров, что могут единовременно принять человек десять. В кабинетах обычных районных филиалов устанавливались полы с подогревом, а дорогая мебель менялась по два раза в год. В смете на покупку мебели для ветстанции в Кронштадте фигурируют письменный стол за 100 тыс. рублей, машина для ухода за полами, барная стойка. Для Василеостровской станции на 135 тыс. были приобретены электрогитары, гитарный процессор, кейс для электрогитары. Ну и солидный автопарк, включая «трактор пропашной». Также ревизоры установили, что на деньги Горветстанции кредитовались коммерческие организации и выдавались субсидии сторонним организациям, выплачивались премии сотрудникам и какие-то странные членские взносы. Тем не менее руководство петербургской ветеринарии не меняется десятилетиями, переживая всех губернаторов. Из этого не следует, что любая контора печенегов столь же масштабно шикует. И даже не эти траты должны вызвать возмущение. Главная проблема государства в тысячах граждан, которые хотели в этой стране заниматься предпринимательством, нанимать сотрудников и платить налоги, но в итоге на это плюнули, устав быть для печенегов дойной коровой. По ком рычит трактор? Когда Вадим Маркелов рассказывал мне, что в Карелии печенеги не объединены в спрут, он приводил в пример Кубань, где как раз наблюдается подлинное их единство. Но для бизнеса это в определенной степени хорошо. Потому что в каждом районе есть хозяин, и если он разрешил вам работать и вы договорились по деньгам, то вас не будут в произвольном режиме глодать десятки пираний. Обратная сторона такого договора в том, что в случае конфликта с хозяином у Маркелова не было бы вообще никаких шансов, а среди карельских пираний он кое-как барахтается и даже умудряется расширять производство. Известный всей стране неформальный хозяин района на Кубани – Сергей Цапок. После того как в ноябре 2010 года в доме фермера Аметова в станице Кущевская были убиты 12 человек, включая годовалого ребенка, СМИ рассказывали о некоей преступной группировке «цапковские», которая вымогала деньги у бизнесменов района. Мои знакомые на Кубани на эту версию только фыркают: «Свой Цапок есть в каждом районе, силовики и люди из краевой администрации в курсе и с ними работают. Даже из опубликованных данных следствия мы знаем, что «цапковские» причастны к изнасилованию 220 женщин. То есть могли запихать в машину практически любую прохожую – и мало кто решался жаловаться. В хозяйстве Цапков использовался рабский труд, на эту тему в полиции писались заявления, остававшиеся почему-то без проверки. Сообщалось, что высокие чины Генпрокуратуры имели с Цапками дела. Это не уровень бандитов, это уровень структуры, встроенной во властную вертикаль. Но убийством 12 человек они перешли края, и система их отторгла». Как рассказала правозащитница Ольга Голубятникова, в разгар следствия различные инстанции Краснодарского края приняли более 7800 жалоб от фермеров края. Суть их сводилась к одному: Кущевка – это не эксцесс исполнителя, подобные отношения между местной властью, Цапками и мужиками давно являются нормой. И тот факт, что Цапки убили за раз дюжину человек, а в соседних станицах «всего-навсего» пропали без вести 2–3 упорных мужика, нисколько не меняет систему. До дефолта 1998 г. Кубань и Ставрополье выглядели как обычное Нечерноземье: совхоз «Красный маяк» зацветал сорняками, а механизаторы завтракали самогоном. Но когда доллар вырос вчетверо, вдруг оказалось, что заниматься сельским хозяйством очень выгодно. Ведь тот же совхоз можно купить за три копейки, мужикам платить еще меньше, а прибыль – в твердой валюте. Соответственно, скупать сельхозактивы стали крупные компании с административным ресурсом. Так зародились агрохолдинги – это когда у вас три совхоза, элеватор и мукомольный завод в одном производственном цикле. Крестьяне говорят, что при губернаторе Ткачеве редкий краевой министр не стал латифундистом. А какой ворон соседу глаз выклюет? Пшеница приносила 400 % годовых – больше нефти и газа. Неудивительно, что первые агрохолдинги возникали вокруг крупнейших бизнесменов: Потанина, Дерипаски. А «Газпром» владел территориями размером с Тульскую область. Экс-главу Кубани и Минсельхоза Александра Ткачева давно связывают с объединением «Агрокомплекс»: 200 тыс. га земли, 15 млрд рублей оборота и 355 собственных магазинов. Отмахиваться трудно: совет директоров «Агрокомплекса» возглавляет отец губернатора Николай Ткачев, среди акционеров называют старшего брата Алексея. Кстати, близкие родственные связи между чиновниками и богатейшими людьми Кубани – одна из причин, почему на юге России бюрократия оказалась более консолидирована, чем в Карелии. И единственный способ борьбы с ней – всероссийский скандал. Про кубанского фермера Сергея Демидова вся страна услышала в августе 2013 г., когда он обратился в Общественный антикоррупционный комитет. Он много лет арендует землю в Динском районе (Краснодарский край), выращивает пшеницу, подсолнух, кукурузу. В разгар зерноуборочной к нему приехали вооруженные представители соседних хозяйств «Пластуновское» и «ВМПК» и отобрали урожай на 5 млн рублей. На Кубани в таких случаях говорят «по беспределу», потому что объяснение «мы когда-то арендовали эту землю, поэтому твой урожай – наш» невозможно оценивать с точки зрения права. Чем может ответить простой фермер? Позвонил главе района и был послан в жесткой форме. Отправился в полицию, которая установила факт силового захвата урожая и предложила Демидову обратиться в Арбитражный суд, потому что здесь якобы хозяйственный спор! Алексей Волченко из станицы Старовеличковская пробовал даже создать движение «В защиту фермеров Краснодарского края». В поселке Заводской под Ейском около 500 фермеров сожгли тонны семян подсолнечника, продемонстрировав, что товар проще уничтожить, чем играть по навязанным правилам. Волченко – потомственный казак, который устал бояться: «Еще в 2010 году на каждом углу трубили о наших успехах: мол, на Кубани собрали 10 миллионов тонн пшеницы, 5 тонн с гектара. Идет, мол, подъем сельского хозяйства, фермеры богатеют. Ерунда! Система организована так, что мы едва сводим концы с концами. Из Новороссийска наше зерно продают за границу по 25 рублей за тонну, а у нас покупают за 3 рубля. Причем продать как-то иначе невозможно: даже на ярмарках у оптовиков приказ сверху: дороже не покупать – иначе ноги сломают. Привозишь на элеватор высококлассное зерно, а тебе говорят, что это 4-й класс, только на муку. И тут же продают на порядок дороже. Из аппарата президента приходят отписки, а ведь это национальный интерес: буханка хлеба в московском магазине могла бы стоить 5 рублей». Волченко рассказывает, что в 14-тысячной станице Старовеличковская бывший колхоз «Октябрь» поглотил агрохолдинг «Южная межотраслевая компания». Каким-то образом оказались приватизированы дороги, и теперь фермеры не могут попасть на свою землю: «Берут по 36 рублей за километр, один раз съездить на свое поле стоит под тысячу. Пробиться сложно: у шлагбаумов стоят сотрудники ЧОПов с бейсбольными битами. Пробовали в обход – они стали копать рвы. По закону, если фермер не обрабатывает свою землю, ее можно конфисковать. Предлагают за нормальное пользование нашим же полем платить деньги. Считают по-простому: сколько бы они заработали, если бы засеяли пшеницей мое поле, которое у меня в официальной аренде! Более того, они могут прийти на поле любого фермера, уже засеянное картофелем, перекультивировать и засеять своей свеклой. Или забрать чужой урожай. Мы для них никто. Жаловаться? Та же полиция, которая должна нас защищать, угрожает возбуждением уголовных дел, если будем высовываться. Одна фермерша выкопала свеклу, которую без спроса засеяли на ее поле, – получила условняк за самоуправство. Или захватывают у человека поле, показывают договор: вот ты нам передал землю в аренду на 20 лет. Не твоя подпись? А ты докажи!» За первые два года, как семья Волченко стала писать жалобы на местную власть, у них пять раз поджигали дом. Отцу Алексея выбили половину зубов. Однажды семья поехала на фермерский митинг: прямо за домом машину останавливает наряд ДПС – якобы фальшивое ОСАГО, возбудили дело. Алексея полгода продержали в изоляторе по другому обвинению: будто бы много лет назад он работал во вневедомственной охране и устраивал на службу за деньги. У единственной свидетельницы папа работает в дознании. Как эти люди умудряются выжить? У них редко забирают все. Ведь и 3 рубля за килограмм пшеницы позволяет кое-как свести концы с концами. А фермер, у которого начинается уборочная, вряд ли будет бегать по инстанциям. Другое дело, что их дети по таким правилам играть вряд ли станут. Нынешние фермеры в большинстве своем – бывшая колхозная элита, неотрывная от земли. А зачем молодому современному человеку жить в абсурде, когда, ссылаясь на Киотский протокол, ему запрещают сжигать солому в поле? А если солому специально подожгут злоумышленники, то придет печенег-эколог и оштрафует его на полмиллиона. Или вырастил крестьянин рекордный урожай пшеницы и готов ежедневно привозить на переработку 600–700 тонн свеклы. Завод способен перерабатывать в сотни раз больше, но земледельцу говорят – лимит 50 тонн. Значит, остальное сгниет? Или придут те же ветеринары и без единого внятного аргумента вырежут 100 голов его хрюшек. Оказывается, в районе эпидемия «африканской чумы свиней». Но соседний агрохолдинг спокойно работает. В поселке Малороссийский Александр Дяткинский по всем правилам оформил 300 га земли, получить которую в натуре не может пятый год. Фермеру предлагают самому договариваться с теми, кто сейчас обрабатывает его землю! По полю ездят неизвестно чьи тракторы, а замглавы Тихорецкого района присылает Дяткинскому ответ: «Кто обрабатывает вашу землю, составляет коммерческую тайну». А пашни Сергея Галенко из Красного поля захватил соседний агрохолдинг: простой крестьянин прошел через 80 судебных дел в арбитраже! Стоит ли удивляться, что в итоге на него самого возбудили уголовное дело. По версии следствия, когда он с товарищами в 1991 г. вышел из колхоза, это был развал предприятия, совершенный мошеннической группой[10]! Краснодарский юрист Вадим Волков рассказал мне, что наработанная практика отъема земли опирается на полную поддержку судей: «Многие фермеры после распада СССР получали землю в аренду на 20–25 лет. Сейчас подходит время ее переоформлять. Де-юре у фермера есть первоочередное право продления договора. Но ему предлагают заново пройти все круги регистрации, сделать межевание и опубликовать сообщение в газете. Если после публикации кто-либо предъявит формальную претензию, землю выставят на торги. Даже если земля у крестьянина в собственности, может оказаться, что у агрохолдинга точно такие же документы! Суды стали отменять давние решения о присвоении участку кадастрового номера. И получается, что у вас есть собственность на абстрактные 300 га, которые вы в жизни не сможете обрабатывать». Что-то вроде крестьянского восстания на Кубани созрело в сентябре 2016 г., когда в Тимашевском районе застрелился 69-летний фермер Николай Горбань. Власти официально так и не открыли, что содержится в его предсмертной записке, ссылаясь на тайну следствия. Волченко рассказывает, что у мужика было около тысячи гектаров земли, которые он честно выкупил у пайщиков. Но суды отменили решение общего собрания пайщиков, участок вернули в коллективное хозяйство, и его тут же отжал владелец агрохолдинга. Метания Горбаня по инстанциям предсказуемо ничего не дали, и нашелся один надежный выход – ружье. После чего кубанские мужики собрались поехать в Москву на тракторах. Кто только не пытался сбить фермерское пламя. Сначала к «вежливым фермерам» во главе с Волченко пришли деловые, пылающие священным гневом люди из Объединенного народного фронта: дескать, мужики, дайте нам три месяца, мы всем мерзавцам хвоста накрутим. Прошло полгода: из ОНФ полетели такие же отписки, как из администрации края и Минсельхоза. Но когда на Кубань пожаловал премьер Дмитрий Медведев, никого из рассерженных крестьян к нему не подпустили. Свинтили даже активистов, которые стояли с плакатами «Верните нашу землю» вдоль пути следования высочайшей персоны. Пока их держали в полиции, Медведев сказал телекамерам: «Я испытываю чувство гордости оттого, как развивается сельское хозяйство. Село трогать не дам». Аграрий Виктор Зеленский потом рассказывал, что в телерепортаже за спиной премьера, беседующего с фермером, маячило лицо местного карабаса, который забрал у этого фермера землю. «Тракторному маршу» удалось пройти в сторону Москвы всего несколько километров. Его участников посадили: кого на трое суток, кого на десять. Москва действиями кубанских властей ни капли не возмутилась. Хотя давно говорит о реформе контрольно-ревизионной деятельности. Мораторий на плановые проверки малого бизнеса действует в стране с 2016 г., после того как президент в Послании Федеральному Собранию озвучил разоблачительные цифры: 83 % предпринимателей, в отношении которых были заведены уголовные дела, полностью или частично потеряли бизнес. А до приговора дошли 15 % таких дел. «Попрессовали, обобрали и отпустили. Это прямое разрушение делового климата», – назвал вещи своими именами нацлидер[11]. Однако в 2018 г. уполномоченный по защите прав предпринимателей Борис Титов заявил, что «проверки заменяются иными проверочными мероприятиями – административными расследованиями, рейдами, мониторингами, которые не фиксируются в статистике». По словам Титова, Роспотребнадзор возбуждает без согласования проверок около 25 % административных дел, Россельхознадзор – до 50 % дел, Росприроднадзор – до 60 %, ФАС – до 70 %[12]. На хитрую гайку в очередной раз нашелся винт с двойной резьбой. Чем рейд отличается от проверки? Проверка должна проводиться под надзором прокуратуры, которая выступает тут гарантом законности. А рейд можно проводить без оглядки. Если по итогам такого рейда возбуждаются административные дела и накладываются штрафы, зачем ревизору вообще проверки под руку с прокурором? Хоть туристическим походом это назови – Васька слушает да ест. За пять лет за экономические преступления по всем статьям УК РФ осудили 270,5 тыс. человек, из них 35 % (почти 96 тыс.) были лишены свободы. Государству это выгодно? Ни в коем случае. Во многом из-за печенегов, судов, приставов и прокуроров из России ежегодно убегают до 150 млрд долларов. Правительство создало в помощь малому бизнесу Агентство кредитных гарантий с капиталом в 50 млрд рублей. Идея столетней давности: институт рассматривает бизнес-проекты и гарантирует банкам возврат кредитов. В 2015 г. Агентство выдало гарантий на 15 млрд рублей, а более 30 млрд потратило на покупку ценных бумаг Минфина – поддержало от души. Правительство учредило также Корпорацию поддержки малого и среднего предпринимательства, которая выдает кредиты напрямую. Проверка Счетной палаты определила кредитные ставки Корпорации как высокие – до 30 % годовых. И это значит, что пока не удается запустить центрифугу в обратном направлении. Показательно, что ужесточать проверки требуют чаще всего региональные власти. Казалось бы, все должно быть наоборот. В теории центр склонен бездумно повышать подати, а власти на местах эти глупости саботировать. Ведь местные коммерсанты – это их соседи и кормильцы. Если они перестанут давать народу работу, народ постучится вилами в дверь областной администрации. Но по факту субъектами руководят пришлые назначенцы, которых люди не выбирали. Им важно правильно выполнить указания центра и уйти вверх по карьерной лестнице. Сам же центр выстроил для них систему демотивации. Во-первых, львиную долю налогов все равно заберет Москва. Во-вторых, бедные регионы получают субсидии на выравнивание бюджета, а встающие на ноги их теряют. Так какой смысл вставать? В-третьих, развитый бизнес во вверенном регионе – это противовес губернаторской власти. Самостоятельное, не зависящее от бюджета население – это социальная база протестов. Оно надо чиновникам и депутатам? И понемногу система кормлений, как в Средние века, становится сословной. Глава третья Почему возрождение сословий убивает конкуренцию Полуостров ненужных людей Социолог и философ Симон Кордонский нынче заведует кафедрой в Высшей школе экономики, но он был и натуральным бомжом, и начальником управления в администрации президента РФ, действительным государственным советником 1 – го класса. По мнению Кордонского, в России «циклы ослабления-укрепления государственности заменили собою обычные экономические циклы»[1]. А на Западе особенно часто цитируют его высказывание: «Люди в России являются ресурсополучателями, а не гражданами». Ключевые исследования Кордонского касаются формирования в постсоветской России сословий и кланов, которые рассматривают доходы казны как подлежащий дележу пирог. Сословные интересы в голове любого конкретного чиновника значительно важнее условных интересов государства, которым он также формально служит. Министр-силовик прекрасно понимает, что централизация власти в стране достигла абсурда, и убивает любую инициативу на местах. Но его реальная задача – охранять трон. А сильный харизматичный губернатор – его естественный враг. Точно также сотрудник Минфина с института знает, что растут только те экономики, где предприниматель вкладывает прибыль в развитие бизнеса, а не в покупку дорогой машины и квартиры за границей. Но в своих речах он будет ратовать за выделение государственных средств на какую-нибудь бессмысленную железную дорогу, поскольку таков сословный дискурс: формировать бюджетные пироги для дележки. Кордонский напоминает, что в России сословная структура была создана в петровские времена, а «Табель о рангах» – ее выражение. Каждое сословие судилось по своему закону до отмены крепостного права в 1861 г., после чего сословная структура посыпалась, а разночинцы стали главными могильщиками империи: «Советский Союз тоже был сословным обществом, поскольку так называемые классы рабочих, крестьян и служащих – это группы, созданные государством, то есть сословия. В 1990–1991 гг. эти группы исчезли, и начала формироваться классовая структура с соответствующим социальным расслоением: появились реально богатые и реально бедные».