– Ого, – сказала я. – Вы это всерьез, мистер? У меня уважаемая клиника. – У вас не хватит образования, чтобы курятником заведовать, мадам! – рявкнул Эпплгейт. – Если вы не отыщете моего внука, то пожалеете, что сами родились на свет. Надо сказать, что мое желание вернуть ребенка в родную семью было столь же сильным, как и у Сьюзен. Я прошла через муки совести, бессонницу, кошмары. Немало дней провела, анализируя свои мотивы, пытаясь разобраться, насколько они эгоистичны. К угрозе доктора я отнеслась серьезно, но куда важнее были слезы Сьюзен. Я еще не ведала, что она попала в когти горгулий, готовых слететь с карниза величественного здания и начать охоту на меня. Мы приступили к поискам, первым делом опросив соседей Райдеров на Дэланси-стрит, и выяснили, что семейство переехало в местечко, именуемое Сонная Лощина, это где-то на Гудзоне, но адрес они не оставили. Чарли отправился искать. Пропадал он пару недель. – Где папа? – спрашивала Аннабелль. – Он привезет нам мальчика? Пришлось объяснять, что мальчика наш папа ищет для другой мамы, и я с особой остротой ощутила, насколько мне не хватает детей. Чарли не только разыскивал Райдеров, но попутно присматривал дом в сельской местности. Большинство обеспеченных людей давно уже обзавелись загородными виллами. Чарли побывал в резиденции барона-разбойника Джея Гулда[79] и в голландском доме Вашингтона Ирвинга[80] под названием Саннисайд. Ни Дэйви, ни миссис Райдер он не нашел. Но что, если он с большим усердием искал дом, нежели ребенка? – На что ты потратил две недели? – Энни, говорю тебе, мы построим замок над Гудзоном не хуже, чем Линдхерст[81]. Башни. Арки. Стоянки для экипажей. Однажды мы переедем в Сонную Лощину и заделаемся сельскими жителями. Видела бы ты сады в этом Саннисайде. – Как насчет миссис Райдер? – Я прочесал всю местность. Райдеров никто не знает. Никто никогда не слышал об этой кормилице. Она исчезла. – След остыл, – сказала я Сьюзен Эпплгейт. Бедная девушка лишилась чувств. И я ее за это не виню. Винить ее можно только за то, что уж очень быстро она переметнулась на сторону отца. Еще и наврала ему с три короба. – Мадам Де Босак украла моего ребенка! Она забрала его против моей воли! Она заперла меня в палате! Ох, папа, я слышала, как он плачет от того, что его со мной разлучили, это было ужасно. Там женщины истекают кровью, молят о пощаде. А эта дама, Мадам то есть, не обращает внимания на их мольбы. – Сьюзен, – с упреком сказала я, – вы же знаете, что это неправда. – Она перевязала мне груди, – рыдала Сьюзен, – и смотрела, как мой сын плачет от голода. Она продала его сатанистам, папа, как ты и боялся! Доктор Эпплгейт содрогнулся и с такой яростью сцепил руки, будто уже душил меня. – Сьюзен, у меня сердце разрывается, глядя на ваши страдания, но вам следовало подумать, прежде чем вываливать столь невообразимую ложь. Трагедия заключалась в том, что отец и дочь Эпплгейт предпочитали ложь правде, и после того, как я вернула им все их деньги, да еще присовокупила компенсацию в тысячу долларов, отец с дочкой и не подумали успокоиться. Они отправились прямиком в газеты и выложили все свои фантазии. Для меня начались окаянные дни. Глава четвертая Клевета ПОХИЩЕНИЕ МЛАДЕНЦА Мадам Де Б., дьяволица, хозяйка богатого дома, где вершатся убийства невинных агнцев, отняла младенца от груди матери и похитила бедную крошку, по-видимому, с целью продажи, а может быть, намереваясь бросить дитя в Гудзон возле доков. Сьюзен Эпплгейт, слабая после рождения ребенка, вцепилась в малыша, но преступница вырвала сына у нее из рук и осталась глуха ко всем крикам и мольбам несчастной матери. Мадам не говорит, куда дела ребенка. Общество будет протестовать, на Либерти-стрит станет жарко, и злодейке придется нелегко, пока она не вернет ребенка. – Сьюзен! – вскрикнула я, прочтя эту чудовищную чушь в «Гералд». – Как вы могли? Она сразила меня. А ведь я ей помогла. Я сделала для нее все, о чем она просила, утешала ее, плакала с ней, а она мне отплатила клеветой и публичным позором. Слова, которые мне хотелось бы написать ей в ответ, были непечатные. Чарли учил меня, как ответить вежливо, как противопоставить вымыслам разум и науку. Но он не предупредил меня, что газетные шавки сделают из моего письма кричащий заголовок и прилепят на меня ярлык монстра. От Мадам Де Босак, самой преступной женщины в Нью-Йорке Издателю. Правда заключается в том, что мисс Эпплгейт обратилась ко мне за помощью в трудную минуту, а я, будучи опытной акушеркой, предоставила ей крышу над головой, питание, и она успешно родила здорового ребенка. Новоиспеченная мать попросила меня найти место, куда можно было бы пристроить ее сына, поскольку сама она не сможет вырастить ребенка. Я нашла кормилицу, готовую выкормить и вырастить мальчика, и мисс Эпплгейт передала ей ребенка по собственной доброй воле. Условия были обговорены между кормилицей и матерью, потому считаю абсурдным возлагать ответственность за пропажу ребенка еще на кого-то. Искренне ваша, Мадам Ж. Э. Де Босак, акушерка Правду газеты игнорировали. Они настаивали, что ребенка Эпплгейт я выхватила из объятий матери и бросила в воду с доков на Саут-стрит. А также убила еще одну мать и держу останки в тайном резервуаре. От моего дома до Гудзона идет специальная канализационная труба, потому с избавлением от трупов у меня никаких проблем. Написали, что я продаю детей ведьмам для совершения сатанинских обрядов. Это были в точности слова отца Сьюзен. «Вестник» объявил, что в моей клинике замечен некрофил с большими саквояжами! Меня уличили в близости с осквернителями могил. История Эпплгейтов была для газетчиков бомбой, и писаки лезли из кожи вон. – Собака лает, ветер носит, – сказал Чарли. – Что они тебе могут сделать? Руки коротки. Меня поразили его пренебрежительные слова о журналистской честности. О том, что пресса – пустое место. Кто-кто, а Чарли знал изнанку газетного дела. Но мне все равно не нравилось, что полощут и чернят мое имя. Может, я и была Миссис Энн Малдун-Джонс, но в то же самое время я была Мадам Ж. А. Де Босак и гордилась своими успехами. Так что я очень огорчилась, когда открыла «Санди морнинг ньюс» и обнаружила статью доктора Б. С. Ганнинга. Оказалось, знаменитый доктор тоже взъелся на меня. О НЕВЕЖЕСТВЕ АКУШЕРОК Доктор Бенджамен С. Ганнинг В свете недавних сообщений о трагическом исчезновении младенца по вине некоей Мадам Ж. Де Босак, акушерки-самозванки, медицинскому сообществу следует высказаться категорически против пагубной практики, чересчур распространившейся в наших метрополиях. Несомненно, невежество этих шарлатанок подвергает опасности жен и дочерей представителей высших классов в самый деликатный период их жизни – во время беременности. Ганнинг настаивал, что только доктор с дипломом вправе быть акушером. Под «доктором» он подразумевал исключительно мужчину. Это мы, джентльмены с высшим медицинским образованием, должны всем доказать, что жизнь человеческая слишком ценна, чтобы вверять ее необразованной повитухе, которой нельзя позволить даже управлять курятником. Между тем стало известно о некрофилах, выходящих из дверей конторы, в которой хозяйничает это исчадие ада. Осмелюсь предположить, что торговля покойниками из беднейшего класса процветает. Курятник. Некрофил. Где-то я об этом слышала, причем недавно. Ну конечно. Все тот же доктор Эпплгейт. Не он ли орал мне в лицо, что мне впору курятником заведовать? Не он ли обвинял меня в сговоре с гробокопателями? – Ганнинг, – бормотала я. – Ганнинг. Ганнинг. – Ты здорова, моя дорогая? – спросил Чарли, с аппетитом поедая яйцо. – Послушай, Сьюзен Эпплгейт собирались против ее воли выдать за доктора Бенджамена и записать сына на нового мужа. Она не соглашалась. А не упоминала ли она доктора Бенджамена Ганнинга? Похоже, это один и тот же человек. Это и был один и тот же. Я навела справки. Ганнинг оказался другом Эпплгейта и действительным членом Медицинского госпиталя Колумбийского университета. И это был ТОТ САМЫЙ доктор Ганнинг, чью книгу я штудировала в бытность у Эвансов, тот самый, что рекомендовал горчичную ванну и кровопускание для «возобновления менструальных выделений» и овощную диету «для облегчения симптомов подавления». Одного этого было бы достаточно, чтобы выставить его глубоким невеждой, не знающим разницы между гриппом и триппером, даром что считался широко и глубоко образованным человеком. Он читал лекции в Нью-Йоркском университете. Он был президентом Американского медицинского колледжа. Он писал книги. А сейчас пишет статьи, клеймящие меня. Кто я такая, сиротка с Черри-стрит, чтобы бороться с ним? – А ведь Ганнинг прав, – сказала я. – Доктор с медицинским образованием предпочтительнее. – Глупости! – возмутился Чарли. – Сам-то он женщина, что ли? Да он в этом женском лабиринте и полипа не углядит! Способен ли он вернуть ребенка к жизни мановением руки, как ты? Что он умеет делать, чего не умеешь ты? – Чарли, Ганнинг – эксперт, автор книг. Да ты сам читал его книгу. – Ну и что? Пусть он мою почитает, – пожал плечами Чарли. – Не расстраивайся ты из-за доктора Ганнинга. Ничего из его суеты да болтовни не выйдет. Конечно, он злится, что красотка Сьюзен ему не досталась. Он просто хочет отобрать у тебя бизнес и разогнать всех акушерок к едреной матери. – Зачем им наш бизнес? Дама всегда предпочтет врача-женщину. Доктор Ганнинг моим заработкам не угрожает, решили мы. Но мы не приняли в расчет силу его личной неприязни. Доктор Ганнинг был зол, ибо потерял свою «яблоню в цвету», а доктор Эпплгейт был зол, так как пропал его внук, малыш Адольфус. И оба винили в том меня. Эта парочка настроила против меня всех своих усатых друзей в белых халатах, призвала под свои знамена целую толпу писак с Принтинг-Хаус-сквер. Теперь-то я знаю, что они с самого начала были в сговоре – все эти престарелые козлы, не способные совладать со своей похотью. Газеты объявили мне настоящую войну. «Полицейский вестник» растолковал публике, что означает слово «мадам». Отныне меня звали «Детоубийца, способная на все». Ее лекарства, заявляла газета, это в лучшем случае сладкая водичка, а в худшем – смертельная отрава. Что касается моих операций, то они не просто опасны, они аморальны. Оскорбления вывели меня из себя. – В порошки и таблетки Мадам Де Босак идет лучшая спорынья и самое чистое пижмовое масло, какие только можно сыскать в продаже! – кричала я Чарли. – И при правильной дозировке моя смесь снимает у женщины большую часть обструкций. Все эти ингредиенты можно купить в любой аптеке, у того же Хегеманна! – Составь ответ, – посоветовал Чарли, – обоснованный с научной и правовой точки зрения. Бумагу мы сочинили вдвоем: я говорила, он писал. Тем же манером мы много лет назад писали послания Датч. В глазах Чарли опять вспыхнул знакомый огонек, он снова стал вольнодумцем, о стезе которого мечтал в юности. Хотя моя грамматика ненамного улучшилась со времен Чатем-сквер, излагать мысли Чарли меня научил. Я взяла в руки письмо, написанное его прекрасным почерком.