– Молодец, – хвалит Джесси. – Пока ничего не делай. Запишем на камеру первую встречу. Тут подходит Хэнк с белым подносом на ладони, ставит его в центр стола и говорит Келли на ухо – лично, но не тихо: – Ваша дочь спрашивает, есть ли у вас с собой зарядка. Джесси замирает, кусок колбасы завис на полпути ко рту. – Твоя дочь? – Эм, да, – отвечает Келли, роясь в сумочке Арч, название которой невозможно выговорить. – К сожалению, нянька сорвалась. Она ждет меня в машине. Все нормально. – Ты не замужем? – спрашивает Джесси, и Келли угукает, будто пытается как можно быстрее съехать с темы. Лицо Келли стало красным, и мне бы это понравилось, если бы я не ощутила гнетущий страх. Я замечаю микроскопическое изменение в глазах Джесси – коварный блеск – и понимаю, что Келли не просто потеряла очки за то, что является мамой-одиночкой. Она заслужила одно. Двадцать футов – или какое там расстояние от подъездной дорожки до стола? – вот и все, что отделяет Келли от получения работы. Если Джесси увидит Лайлу, то все будет решено. Келли пробралась в SPOKE, а теперь прокладывает путь в шоу. Поверить не могу. Есть вообще что-то только мое? – Одна? – спрашивает Джесси с небольшим осуждением. – Почему бы ей к нам не присоединиться? Мне нужно это остановить. Сказать что угодно, лишь бы уберечь Лайлу от Джесси. – У нее есть телефон. – Я по-доброму закатываю глаза, словно в наше время больше ничего и не нужно, чтобы выжить. – Мне неудобно, что она сидит там одна, – говорит Джесси Хэнку, который печально кивает. – Она хочет есть? – В машине лежат пончики, – быстро встреваю я. Келли с любопытством поворачивается ко мне. Всего несколько минут назад я тыкала присутствием Лайлы Джесси в лицо, а теперь хочу, чтобы она оставалась незамеченной и неизвестной. Знаю, она думает – почему? – Пончики – это не еда, – возражает Джесси. – Могу приготовить ей сырный тост, – предлагает Хэнк. – Она любит сырные тосты, правда, Бретт? – Келли улыбается мне, и за это я позже ее ударю. Она уловила мою тревогу – наверняка есть веские причины, почему я так усердно пытаюсь скрыть Лайлу от Джесси, причины, которые могут сыграть в ее пользу. Главный недостаток моей сестры – она слишком хорошо меня знает. Потому она встает и идет к машине за Лайлой. – Прости за это, – говорю я Джесси. – Ничего страшного, – отвечает она. – У тебя чудесная сестра. Сколько ей? Я сглатываю. – Тридцать один. Джесси кривит лицо – ей это не по душе, но работать она с этим сможет. Слышу, как за моей спиной приближаются Келли и Лайла, но не оборачиваюсь. Сижу и наблюдаю, как на лице Джесси расцветает восторг, когда она понимает, что моя чудесная сестра – не просто трудолюбивая мать-одиночка, она трудолюбивая мать-одиночка темнокожей девочки. Она нонсенс. Нетрадиционная новинка. И она в деле. – Это Лайла, – представляет Келли. – Она безумно рада с тобой познакомиться. Она твоя большая фанатка. – Я каждый вечер смотрю ваше шоу, – говорит Лайла, взяв Джесси за руку крепкой хваткой, которой я ее обучила. – Правда? – восклицает Джесси писклявым голосом, какого я прежде не слышала. Затем устраивает представление, хватаясь за свою руку, когда Лайла ее отпускает – будто племянница сжала ее до поломки костей. – Твоя мама разрешает тебе так засиживаться допоздна? – Я сова, – буднично произносит Лайла, и Джесси смеется – а как иначе? Келли медленно озаряется, как один из тех симуляторов солнечного света, что предназначены осторожно пробудить тебя утром. Она вскидывает руки, словно ей приходится с этим мириться. Все для дочери. – Лайле двенадцать, но такое ощущение, будто все двадцать. Ты знаешь, что она открыла интернет-магазин по продаже товаров, изготовленных имазигенскими женщинами и детьми? Она отказывается получать долю, но нашла способ зарабатывать с помощью спонсорских постов. – Начинающая Охотница за целью! – восклицает Джесси. Я даже теряю дар речи. Келли кладет руку на кудри дочери, на случай если Джесси не заметила, насколько они красивы. Как будто риелтор, показывающий эксклюзивный новый объект, – думаете, что кухня – нечто, но подождите, пока не увидите хозяйскую ванную. – Она у меня особенная. – И с таким хорошим вкусом. Посмотри на себя и эту сумочку Mansur Gavriel. – В голосе Джесси появляется тягучее французское произношение. – Ее купила Бретт, – говорит Лайла. С этой потертой сумочкой, болтающейся у ее узких бедер, она выглядит как маленькая модель. Так и есть, ее купила я. Но Келли пыталась заставить Лайлу вернуть сумочку. Это противостояние длилось практически неделю, мы с Лайлой почти не разговаривали с Келли, пока она наконец не ощетинилась, когда я однажды спросила, почему на ней лишь одна серьга. «Потому что меня чертовски достало, что вы двое сговорились. Можете оставить эту чертову хреново сделанную сумку за хреновы пять сотен долларов. Да она вся в гребаных царапинах!» Она и должна быть в царапинах, выглядеть поношенной, но в тот момент я решила об этом умолчать. Единственный способ утихомирить Келли – позволить ей выговориться. – Сумка будет круто смотреться по телевизору, – продолжает Джесси. Моя племянница и сестра теряют дар речи, прокручивая в голове сказанное Джесси, чтобы убедиться, что все верно поняли. – Подождите? – улыбается Лайла. У нее щербинка между зубами, как у Лорен Хаттон, и она придает ее ангельскому личику оригинальности. – Вы предлагаете мне сняться в шоу? – А ты бы этого хотела? – спрашивает Джесси. Лайла несколько секунд потрясенно смотрит на нее. Затем так громко взвизгивает, что где-то на улице лает собака. Она прикрывает рот, а улыбка превращает ее глаза в щелочки. Келли, хихикая, успокаивает ее. – Серьезно, вот просто так? – Возьмешь Лайлу и Келли? – спрашиваю я в оцепенении и шоке. – Лайла, наверное, станет актером для эпизодов – нужно учитывать закон о детском труде. И конечно же, ей понадобится разрешение не только от тебя, Келли, но и от ее отца. Это станет проблемой? – Мой отец нигериец, он живет в Марокко, – говорит Лайла, бросив на мать обвиняющий взгляд. Джесси мрачнеет. – Значит, это станет проблемой? Келли утешительно поглаживает Лайлу по спине. – К сожалению, это все, что мы о нем знаем. Я так и не узнала его полное имя, а что беременна, поняла только в Штатах, и возможности с ним связаться уже не было. – Ну, – говорит Джесси Лайле, – мне очень жаль. Но это определенно все упрощает. – Разве не стоит сначала обсудить это с Лизой? – безнадежно встреваю я. Это последняя попытка остановить поезд до того, как он покинет станцию. Джесси отмахивается от Лизиного авторитета. – Шоу стало слишком скучным. Устарели «Охотницы за целью». Мы – стая рыб, а не косяк. – Она зажимает сложенные руки между коленей и обращается к Лайле так, будто ей пять, а не двенадцать. – Ты знаешь разницу между стаей рыб и косяком? – Эм… – Лайла задумывается, – косяк рыб плывет в одном направлении? Откуда, черт побери, она это знает? Даже я не знала, во всяком случае, не смогла бы ответить так лаконично. – Верно! – очарованно смеется Джесси. – Косяк рыб плывет в одном направлении, а стая – это группа рыб, которые держатся вместе по особым причинам. И хотя в социальном плане группа должна иметь значение, для крутого шоу этого недостаточно, если все плывут в одном направлении. Итак, – она кладет руки на бедра, как при старте на забеге, – давай хотя бы посетим съемки. Запишем вас обеих. Предоставим на рассмотрение телеканалу, познакомим тебя с Лизой, она – наш исполнительный продюсер, если ты не знала… Кажется, что диафрагма камеры сужается, медленно выделяя ужас на моем лице. Я всегда боялась, что Келли слишком умна и слишком амбициозна, чтобы быть на вторых ролях. Это был всего лишь вопрос времени, когда ей станет скучно, когда Лайлы окажется недостаточно, когда она сделает все возможное, чтобы выйти на первый план. И вот оно. Она возвращается. И все закончится плохо. Глава 3 Стефани, апрель 2017 года Победивший в битве генерал производит много вычислений. Мои же сводятся к двум, стоящим по соседству в радиально распиленном шкафу на заказ из белого дуба: ботинкам от Saint Laurent или кроссовкам на платформе, которые сейчас носят все. Я не фанатка спреццатуры[3], которая охватила многих женщин Нью-Йорка. Когда я переехала сюда одиннадцать лет назад, женщины разгуливали в метро в балетках Repetto, а рабочие туфли на каблуках цепляли на персонализированные сумки Goyard. Кроссовки подходили для аэробики, но никак не для коктейльных платьев и одежды от Chanel, Нью-Йоркской недели моды и мартини в Bemelman’s. Иногда в Madison – даже в восьмидесятых – я чувствую себя последней из своего рода. Больше никто не заморачивается с одеждой. Я изучаю ботинки – мне кажется, они не в лучшем свете покажут, как хорошо у меня идут дела, хотя так и есть. Когда мемуары о тяжелых подростковых годах последние четыре месяца твердо держатся в первой тройке, являются выбором книжного клуба Опры и следующим страстным проектом номинированного на «Оскар» режиссера, нет времени опускать голову. Люди предпочитают, чтобы успешные женщины не понимали, как они такого добились, чтобы называли себя удачливыми, благословенными, благодарными. Поддеваю пальцем декоративные шнурки кроссовок, обдумывая их тайный посыл. Кроссовки в буквальном смысле уравнивают меня. А людям нравятся достижимые женщины, верно? Именно достижимость понравилась людям в Бретт, как и мне, по крайней мере, в начале. Достаю второй кроссовок. Покажи, а не расскажи. Таков мой девиз. Когда я спускаюсь в гостиную, баскетбольная игра «Дьюков» переходит в беззвучный режим. В нашем довоенном особняке в Верхнем Ист-Сайде есть лестница. Это не просто архитектурный факт, а отрада, как два года назад сказала Бретт, чтобы поднять мне настроение, когда Sunday Review отказалось от моей третьей книги, последней в фантастической трилогии, про двух влюбленных, у которых ничего не складывалось. Женский роман, другими словами. «У тебя в квартире лестница, – сказала Бретт. – К черту этих идиотов из Sunday Review». И я испытываю удовольствие каждый раз, когда поднимаюсь по ней. Винс постоянно грозится починить ее – точнее, нанять рабочего на мои деньги, – но я наслаждаюсь скрипами, слышимыми напоминаниями о моем доходе. Сейчас один из редких случаев, когда я позволяю себе отгородиться от всего, помечтать о том, что никогда больше не буду зависеть от Линн из креативного и маркетингового отдела – скрип, – потому что во время обеденного перерыва я начала писать блог и – скрип – продолжила в три часа, и он стал популярным и принес мне контракт на книгу. Мне не придется вносить семь долларов на мой банковский счет – скрип, – только чтобы снять со счета двадцатку – скрип. Потому что я распродала около трех миллионов копий книг, от которых отказалось Sunday Review, и вот-вот перегоню эту цифру с мемуарами, которые они же приняли с распростертыми объятиями. Скрип. Скрип. Две последние ступеньки скрипят просто ужасно, словно ведьма открывает дверь в дом с привидениями, который будешь осматривать, крича и смеясь. Винс смотрит на меня со своего любимого темно-синего клубного кресла. На этом этаже все в темно-синей расцветке. Винс озадаченно смотрит на меня.