Я пишу свои хиты и заслуживаю похвалы, и не только в Канаде. Я бухгалтер в SPOKE, постоянный представитель, менеджер по найму персонала, уборщик, пиарщик и администратор. Я – утиные лапки, работающие под водой, чтобы Большая Пофигистка могла без усилий скользить по озеру. Да, Бретт хорошо разрекламировала компанию. Нужно отдать сестре должное – она предсказала спрос на натурализм и придумала способ превратить это в деньги. Никто больше не хочет слушать историю красивой худой девушки. Люди хотят историю слегка полной, покрытой татуировками, но все еще красивой девушки, над которой издевались и которую заставляли чувствовать себя уродом из-за того, что ей нравились девчонки. Девушки, у которой не осталось выбора, кроме как отточить выдержку и заботиться о себе. Именно такие истории нам нравится слушать сейчас, поэтому Бретт совсем чуть-чуть преувеличила свою. – Хочешь знать, что я думаю? – спрашивает Джесси, и я, кукла чревовещателя, киваю даже прежде, чем понимаю это. – Патриархат живет, пока женщины противостоят друг другу. Когда женщины собираются вместе, подвергают критике нынешнее положение дел и в итоге начинают противостоять уже ему – появляется угроза для мужского образа жизни. Вот о чем был этот сезон. И без того поодиночке сильные женщины вместе превращались в настоящую мощь. И это их чертовски напугало. Что значит быть сильной женщиной? В последнее время я много об этом думала и решила: это как-то связано с ответственностью за свои действия, даже если кажется, что у тебя не было выбора, потому что выбор есть всегда. На воссоединениях женщины постоянно твердят о признании. Ты сделала это. Ты сделала то. «Просто признай это!» Они бубнят одно и то же, пока не выбивают из тебя эту фирменную фразу. «Хорошо. Ладно! Я удалила твое приложение, чтобы освободить место. Ну вот, признаюсь!» Признаться лучше, чем извиняться, лучше, чем отомстить, лучше, чем впустую пообещать измениться. Потому что если тебя заставляют признаться, значит, ты понимаешь, как далеко оторвалась от общего и достойного чувства самосознания. И чем больше времени проводишь на реалити-шоу, тем неуловимее становится проявление самосознания, таким образом увеличивая его самоценность. Но есть один малоизвестный факт о признании – дело не только в победе получателя этих слов. Эти слова еще выступают в роли плетеного стального троса космонавта, не дающего тебе унестись в небытие. Никто не знает, что сейчас мне есть в чем признаться, но это так. Мы рассказали, что произошло, но умолчали, как. Винс не убивал мою сестру. Это выдумка, которой меня попросила придерживаться Джесси, но я полностью признаю свою роль в этом. Я хочу, чтобы в нашу историю поверили. Частично потому, что знаю: Бретт бы этого хотела. Частично потому, что если кто-то узнает, что произошло на самом деле, я сяду на одиннадцать лет. Я поискала информацию о тех, кто препятствовал расследованию убийств в штате Нью-Йорк, и усреднила сроки их приговоров. И наконец – надеюсь, не в основном, – я хочу, чтобы в нашу историю поверили, потому что устала стоять в темноте, пока прожектора освещали мою сестру. Ну вот, призналась. Часть 2 Съемки Глава 10 Стефани, июнь 2017 года Раздается звонок в дверь, и мне тут же хочется спрятаться в шкаф. Я наверху в своей спальне, крашусь для сексуальной пижамной вечеринки у Лорен. У меня строгие правила к съемкам моего пробуждения или подготовки к важным мероприятиям. Мне некомфортно появляться по национальному телевидению без макияжа, я должна выглядеть на все сто. За это Лиза и Джесси заперли бы меня и выкинули ключ. – Винс? – зову я, когда звонок раздается во второй раз. Он не отвечает, поэтому приходится повысить голос: – Винс! И тогда я слышу, как он выключает звук на телевизоре и тяжело тащится к двери. О, вот это неудобство – идти открывать дверь посреди повтора передачи Top Gear. Доносится тихое бормотание, которое я пытаюсь разобрать, но безуспешно. – Кто это? – кричу я, отмахиваясь от руки визажиста. Если это один из операторов, я запрусь в ванной. Им не разрешается следовать туда за нами. Ванная играет роль ООН – запретная зона, даже во время войны. Незваный гость уже поднимается по лестнице. И когда на пороге появляется Джен с замученным видом, я вскакиваю со своего места. – Это Гринберг! – запоздало сообщает Винс. – И она во фланелевом снагги! Мы с Джен настороженно смотрим друг на друга. Ее хмурый взгляд резко мрачнеет, когда она всматривается в мое лицо. С таким выражением человек случайно вламывается в туалет к боссу – сгорает от стыда, жалеет. Джейсон, мой визажист, только закончил «подготавливать» мое лицо. Что означает, моя кожа обнажена, покрыта пятнами и жирная от различных сывороток и праймеров. Хуже того, я без накладных ресниц, то есть мои веки совершенно голые. Лет с двадцати я ежемесячно наращивала ресницы в небольшом салоне в Геральд-сквер, пока однажды мастер не отказалась помочь мне, сказав, что своих больше не осталось. Она не могла продолжать процедуры, пока я хоть немного не отращу ресницы. Это было шесть лет назад, и я все еще жду. Джен одета не во фланелевое снагги, а скорее в бордово-зеленую клетчатую пижаму из шелка. Для парня это фланелевое снагги. Для Джен Гринберг – повышение ставок. Я подавляю вздох. Не терплю людей, которые отказываются себе помочь. Мне плевать, насколько крутой считают ее дурнушки, она должна понимать, что не вернет парня, одеваясь как маленький мальчик на Рождество. – Извини, – говорит Джен, покручивая на указательном пальце кольцо сестер. Она не находит себе места, нервничает по какой-то причине. – Я не хотела вот так к тебе врываться, но мне нужно поговорить с тобой до отъезда, писать это в сообщении глупо. Хейли приучила нас не оставлять цифровой след и встречаться лично. – О-о. – Винс прислоняется к дверному проему и облизывает губы в форме сердца. – Решили посплетничать? Джейсон фыркает, потому что считает моего мужа сексуальным. – Винс, – ласково щебечу я, – может, ты спустишься и принесешь нам что-нибудь выпить? Он убирает руки за спину. – Красное или белое, mon cheri? – Воду, – отвечаю я, в то время как Джен просит белое. Она широко улыбается, и не потому, что это смешно, а из-за того, что не хочет появиться на вечеринке Лорен и сниматься с лиловыми зубами, когда перед аудиторией создала себе образ веганки-трезвенницы. – Я знаю одну хитрость для этого, – говорит Джейсон, нанося на мои щеки румянец. – Вообще-то, – передумываю я, – я тоже… буду… белое. Почему нет? Моя битва с депрессией (почему это называют битвой, когда это самая настоящая бойня?) проиграна. Я давно прекратила стрельбу, пора бы перестать мысленно очернять невинный бокал вина. Я не говорю о том, чтобы перенять сомнительный образ мышления Лорен Фан, просто сегодня особый случай. Это первое групповое событие сезона, лучший вечер, на котором не будет Бретт. Я только что получила сообщение от своего издателя, что я – первая женщина, которая занимает четыре места подряд в списке бестселлеров по версии New York Times. Через несколько недель я лечу в Лос-Анджелес на ужин с номинированным на «Оскар» режиссером. Я должна отмечать, пока есть что. Винс превращается из официанта в солдата и салютует мне. По крайней мере, он не пререкается. – Раз-два, три-четыре! – скандирует он, пока спускается выполнить свое задание. – Не понимаю, как ты с ним живешь, – говорит Джен, грубо нарушая субординацию. Сдвигает с тахты стопку подарочных изданий и без спроса садится. – Я понимаю. – Джейсон хлопает ресницами, и я решаю, что пора повысить ему гонорар. – Столкнешься с конкуренцией, – произношу я, стараясь не шевелить губами, пока он придает им естественный оттенок. Сегодня у меня смоки айс. И губы а-ля натюрель. – Парни обожают Винса. Джен как-то наигранно смеется, подтягивая колени к груди. Она постоянно так делает – всячески закручивает свои конечности, как бы говоря: «Посмотрите на меня! Я настолько нетипично свободна душой, что даже не могу нормально сидеть!» Попробуйте найти в интернете хоть одну фотографию Джен Гринберг, где она не перекручена, как пятилетка, которой нужно в туалет. – Хочешь кое-что услышать или нет? – спрашивает она. – Насчет Бретт. До смерти хочу про нее услышать. Грудная клетка словно душит внутренности, но Джен нельзя знать, что Бретт вызывает во мне что-то, помимо раздражения. – Насчет кого? – выпускаю остроту я. Джейсон фыркает. – Знаете, в этом сезоне она наняла моего бывшего укладывать ей волосы, – говорит он, просовывая мне между губ сложенную салфетку. – Позорище. – Вот прохиндейка! – раздражаюсь я, когда Джесон сминает отпечаток моего поцелуя. В одном из сезонов Бретт хвасталась тем, что просто сушит волосы на воздухе. – Она помолвлена, – выдает Джен, не стерпев мою попытку доказать, что, какими бы ни были новости про Бретт, они не стоят того, чтобы просить их рассказать. – Эта сучка даже алчнее, чем я думал, – говорит Джейсон, полагая, что я все еще в настроении для шуток. Бретт помолвлена? Последние восемь месяцев пролетают перед глазами. Мы с Бретт в отделе нижнего белья в Bloomingdales после того, как она снова переехала ко мне, я тогда не могла поверить, что она все еще спит в поеденной молью дартмутской футболке размера XL. Рианна провела занятие в ее студии. Vogue рассказал про нее. Она заслуживала спать в хорошей шелковой пижаме! Бретт сопровождает меня на кольпоскопию в кабинет гинеколога, потому что ВПЧ, вирус папилломы человека, сам не прошел и нужно проверить, не подхватила ли я злокачественный вид ЗППП. Я так нервничала, но Бретт мило пообщалась с администратором, потом с медсестрой и, наконец, с доктором, и в итоге ей позволили остаться со мной в кабинете, пока я проходила ужасно некомфортную процедуру. Она сжимала мою вспотевшую холодную руку, пока доктор иссекал кусочек с шейки матки и шутил, что ты не крутая, если у тебя не было ВПЧ. Только женщины, которые подхватили ВПЧ, по-настоящему жили. Мы с Бретт пересматриваем первый сезон шоу на моей кровати, едим чипсы из одной миски и удивляемся, какими розовощекими девчушками мы были всего три года назад, какими зажатыми. «Наверное, мы нервничали», – предположила Бретт, и я согласилась, но теперь думаю иначе. Думаю, тогда мы просто были мягче. От мысленного возвращения к нашей дружбе на языке кислит слюна. Меня тошнит. И хочется заплакать. Я с болью осознаю, что сижу здесь с жирным лицом и меньшим количеством ресниц, чем у четырехмесячного плода, что человек, которого я любила больше всего, оказался незнакомцем, и самое ужасное, что люди начинают открыто интересоваться, как я живу с этим раздражающим мужчиной. Я сглатываю и изо всех сил стараюсь говорить изможденно и равнодушно. – Никто из нас не собирался с ней сниматься, и она поняла, что ей нужна сюжетная линия. – Киваю. – Ясное дело. Джен передергивает плечами. Какой паршивой имитацией подруги – Бретт – она оказалась. – Судя по словам Иветты, это не постановка. Они родственные души. – В ее голосе слышатся мысли матери. – Ну конечно, – натянуто смеюсь я. Бретт хочет выйти замуж так же сильно, как я хочу ребенка: только ради эфира на телевидении. – Удивлена, что слышу это от тебя, а не от Page Six. – Иветта сказала, они объявят об этом, как только сообщат родителям Арч. – И все же, – задумчиво бормочу я, – Иветта знает. Теперь ты. И я. – Долго смотрю на Джен, позволив фактам говорить самим за себя. – Сколько они уже вместе? – Достаточно долго, – отвечает Джен, подтягивая пятку к промежности в штанах в клеточку. Ужасно, что она так оделась для вечеринки у Лорен. «Ничего сексуальнее не нашла? – хочется съязвить мне. – Неудивительно, что у тебя между ног все поросло паутиной». – Да не особо, – воркую я, мой голос легче перышка. Я не позволю Джен увидеть, как меня задели эти новости. – Вроде три месяца. – Скорее полгода. – Джен, – говорю я, больше не скрывая резкость в голосе, – полгода назад я была в Майами, пытаясь помочь ей пережить расставание с Сарой. – Ладно, тогда три месяца. Неважно. – Джен дрожит, словно ей плохо от подробностей интимной жизни Бретт. – Плевать. Раздается скрип, и мы обе смотрим на дверь. Винс поднимается по лестнице. – Сколько пройдет времени, прежде чем она продаст телеканалу спин-офф «Бретт покупает корову»? – Джен напрягается. – Разве не должно быть наоборот? Стыдно, но, услышав, как Джен принижает Бретт за ее вес, я слегка успокаиваюсь. Она все еще на твоей стороне. Она все еще презирает того же, кого ты. – Вы двое ненавидите друг друга, да? – спрашивает Джейсон, отступая на шаг и рассматривая работу над моими глазами. – Я думал, это только для шоу. Я ошеломленно смотрю на него.