— А давайте я вам речь поправлю, Леонид… то есть дядя Леня — вы же государственный человек, речи произносите каждую неделю, совсем же не дело так невнятно бормотать при этом… — Это застарелая болячка, — признался он, — ну если сможешь, то займись, я не против… Я с трудом, но припомнил основные версии, почему Ильич так сильно шепелявил и путался в словах. Их, кажется, штук пять было. Главная — это хреновые протезы, которые мало того, что мешали языку, так еще и постоянно норовили слететь. Инсульт, как причину этого затруднения, категорически опроверг тот же Чазов — не было у Брежнева никаких инсультов, один только инфаркт еще в 50-х годах. Далее по убыванию шло ранение в челюсть во времена Малой Земли (очень маловероятная причина), воспаление слизистой из-за чрезмерного курения, излишнее потребление седативных средств и пародонтоз, который генсек так и не удосужился вылечить за все время своего генсекства. Ну что же, сказал я сам себе, назвался груздем — не говори допустим. Для начала диагноз поставим… — Повернитесь боком, пожалуйста, — попросил я его. — Так? — он сделал пол-оборота к окну. — Нормально, — ответил я, — не шевелитесь примерно с полминуты. Через положенные полминуты я разрешил ему сесть прямо и начал допрос: — Так когда, говорите, это затруднение возникло? — Ты знаешь, — задумался он, — лет 10 назад наверно… при Никите у меня все хорошо с речью было и потом на 23 и 24 съездах я доклады спокойно делал… значит после 71-го года. — Тогда мы так и запишем, — задумался я, — а зубные протезы вам когда поставили? — Не помню точно… — даже немного растерялся Брежнев, — самые первые еще в 60-х… а самые последние года три назад. — Я краем уха слышал, что для исправления этого дела даже привлекали Давиташвили, — всплыл такой факт у меня в мозгу. — Это Джуну что ли? Да, приходила она пару раз, но никаких улучшений после этого не последовало. — Ладно, — вздохнул я, — попытка, как говорил Лаврентий Палыч, это еще не пытка — попытаюсь сделать что-нибудь чуть лучше Джуны. Ложитесь на спину, дядя Лёня… Тут в дверь заглянула встревоженная Галина, но Ильич только махнул ей рукой — скройся, мол, тут все идет по плану. Она и исчезла опять. А я сел на стул и снова пораскинул мозгами… а, была — не была, пойдем для начала по пути наименьшего сопротивления, бритву Оккама у нас пока никто не отменял. * * * Через десять минут я закончил процедуру, сказал Ильичу, чтоб расслабился, но сигарету по его просьбе не дал. — Отвыкайте, дядя Леня, — строго ответил я ему, — вредная это привычка… и глупая. Леденец не пробовали сосать? Вроде помогает в таких случаях… Тут я заверил, что повторю процедуру завтра или послезавтра, а он ответил, что завтра переезжает на ближнюю дачу в Заречье… ну как-нибудь договоримся, добавил Ильич. Тут уже твердой походкой вошла Галина вместе с дежурной медсестрой, она и заявила, что папе надо отдохнуть. Я намек понял и откланялся. — Подожди, — нагнала меня Галя в прихожей, — вот тебе подарочек от меня лично. И сунула мне в руки картонный прямоугольник, на котором синим цветом было крупно написано «Секция №200». — Знаешь, что это? — спросила она. — Слышал, — буркнул я, — в ГУМе на первом этаже, если не ошибаюсь. — Не ошибаешься, — ухмыльнулась она, — пропуск на двух человек, но одноразовый. — Там ведь надо бы финансы приличные иметь, чтобы впустую заход не получился, — сказал я. — Не беда, — махнула рукой она, — я позвоню — все покупки на мое имя запишут, а ты отдашь потом, когда раскрутишься. На этом я окончательно покинул владения генсека и спустился на свой второй этаж. — А Андрюша уже ушел, — сообщила мне с порога Ниночка, — дела у него, сказал, срочные. Оставил вот подарочек. И она протянула мне два синеньких билета, я посмотрел на них, подумал, что сегодня какой-то подарочный день, и задал сразу три вопроса: — В сатиру? На сегодня? Что там дают? — «Фигаро» дают, — радостно ответила она сразу на все вопросы разом, — третий ряд в центре, места королевские. — У нас еще есть… — я посмотрел на часы, — еще полтора часа до начала. Предлагаю прогуляться по вечерней Москве. — Я-то не против, — скромно опустила глаза Нина, — а вот твои новые работодатели против не будут? — Все свои служебные функции я на сегодня выполнил, так что с этой стороны претензии вряд ли возникнут, — сообщил ей я. И мы в очень быстром темпе собрались для вечерней прогулки по вечерней столице. * * * Лишние билетики в театр начали спрашивать еще на эскалаторе станции «Маяковская» — популярный театр, популярные актеры, знаковая постановка, так что все объяснимо. А на ступеньках перед входом стояла и гудела приличных размеров толпа. Раздеваться не пришлось, потому что день был теплый и мы оба без верхней одежды прибыли. Так что проследовали сразу в зрительный зал. — Никогда в этом театре не была, — призналась Нина. — Можно подумать, что в других театрах ты завсегдатай, — ухмыльнулся я. — А ты не подкалывай, — ткнула она меня локтем в бок, — театрал нашелся. В Советской Армии один спектакль смотрела, «Горе от ума» — что съел? — Извини, не подумавши ляпнул, — честно признался я и начал вспоминать, где же я побывал в своем предыдущем пришествии в этот мир. Оказалось, что много где, даже на Таганке, но уже без Высоцкого, конечно. «Вишневый сад» там давали в авангардной интерпретации — садовник был здоровым, лысым и в кожаной куртке. И он периодически выходил на сцену и молотил руками по жестяным декорациям, получался такой гром… символизирующий наступление новых времен очевидно. И еще в Современнике смотрел Пигмалиона, там Гафт в роли профессора Хиггинса обучал приличным манерам Лизу Дуллитл в лице Яковлевой-интердевочки. А в Ленкоме видел современное прочтение Островского в пьесе «Мудрец»… на сцену там живой автомобиль выезжал. Мои воспоминания прервала Нина: — Смотри, Ширвиндт — как живой! Глава 6 Ширвиндт и все-все-все — Почему «как»? — спросил я её, а на сцене тем временем зазвучала музыка Моцарта из одноименной оперы… — Потому что, — отмахнулась она, — настоящий граф Альмавива, пробу некуда ставить. — А ты знаешь, — склонился я к её уху, — что сначала графа играл Гафт? — Не, — ответила она, — не знаю — наверно тоже неплохо было. А почему больше не играет? — У него с режиссером что-то там произошло неприятное, вот он и ушел в другой театр. Но Ширвиндт его достойно заместил. — А вот и Андрюша, — прокомментировала она появление графского слуги, — а почему он Фигаро, что это значит? — По-моему, — начал вспоминать я, — это имя придумал сам Бомарше, когда писал первоисточник. Там какие-то аналогии со словом «пикаро» вроде просматриваются, «пикаро» по-испански это плут, мошенник, хитрец. Во Франции, кстати, есть ежедневная газета «Фигаро», довольно популярная, типа нашей «Комсомольской правды». — Ясно, — некоторое время мы вникали в действо на сцене, а потом Нина бросила такую ремарку, — а вот подруга Фигаро немного старовата для него… да и для графа тоже — что-то не верится в такую пламенную страсть у них обоих. — Ну что тут поделаешь, — вздохнул я, — нет в Сатире молодых актрис достойного уровня, вот и взяли Корниенко. Тут на нас зашикали сразу справа и сзади — мол, не мешайте наслаждаться высоким искусством, мы и замолчали благоразумно до самого антракта. А в антракте я повел Ниночку в буфет — надо ж всю культурную программу целиком выполнить. Отстояли небольшую очередь, сели за столик с двумя бокалами шампанского и какими-то пирожными. — Мне нравится, — сообщила Нина, отхватив здоровенный кусок эклера, — а Андрюша вообще звезда. Ширвиндт ему совсем немного уступает… странно только, что Державина они не задействовали. — У него, — ответил я, — насколько я знаю, были некоторые разногласия с главрежем по поводу «Кабачка 13 стульев». Плучек считал, что это пошлая и бездарная передача, даже просил министерство культуры прикрыть ее. Ну а Державин был как бы олицетворением этой пошлости и бездарности. — Но сейчас-то его прикрыли, — растерянно ответила Нина, — года два уже нет никаких 13 стульев… — Ну да, — согласился я, — в связи с польскими событиями закрыли. Но тут как в известном анекдоте — ложечки нашлись, а осадочек остался. Вот и не дают сильных ролей Михаилу Михайловичу… зато уж в дуэте с Ширвиндтом он отрывается по полной программе.