* * * Через полчаса я закончил начатое, вздохнул, вытер пот со лба и попросил кофе. — А мне закурить дайте, — добавил Ильич, — без сигареты хоть вешайся. Галина вопросительно посмотрела на меня, а я кивнул головой в ответ — мол, снявши голову, по волосам не плачут, пусть курит. — Ты вот что, Петя, — сказал, задымив, как паровоз, Брежнев, — ты теперь на особом контроле будешь. В моем подъезде есть свободная квартира, перебирайся туда прямо сейчас. Там вертушка есть, да и ногами охранники быстро дойдут, если понадобится… — Есть перебираться, — отдал я честь генсеку. — А можно, со мной девушка поселится? — Подруга? — усмехнулся он. — Коллега по работе, — ответил я, — ну и подруга тоже. Собираемся узаконить наши отношения в ближайшем будущем. — Это Нина что ли? — справилась Галина. — Так точно, Нина Брагина, — ответил я, — 61 года рождения, несудима, беспартийная, живет с отцом в Нижнереченске. — Разрешаю, — милостиво согласился генсек, — и еще я слышал, ты какую-то игрушку электронную изобрел? — И это было, — быстро сориентировался я, — в свободное от работы время и за собственные средства изготовил два экземпляра. — Мне Галя показывала, но я ни черта не понял… но ей понравилось — верно, Галя? — Да, любопытная штучка, — согласилась она, — надо показать ее Александру Ивановичу. — Какому Ивановичу? — не понял Брежнев. — Министру электронной промышленности, — пояснила она, — это по его профилю. — Ненене, — позволил я себе вмешаться, — если уж и показывать это дело, то в первую очередь в Минвнешторг — у меня есть внутренняя уверенность, что такое могут купить иностранные товарищи. — Однако, — развеселился Брежнев, — от скромности ты не умрешь. Но ладно, Патоличеву тоже можно. Ну все, граждане, — заявил он наконец во всеуслышание, — мне стало гораздо лучше и надо отдохнуть. А ты, Петя, далеко не уходи… — Леонид Ильич, — ответил я, — завтра у меня два дела… нет, даже три — троим я обещал повторные сеансы. — Это кому? — сдвинул брови Ильич. — Что Юрию, это понятно, а остальные двое кто? — Андрей Миронов и завлаб из клиники на Мичуринском, — ответил я. — Миронов это ладно, а завлабу что надо? — У его дочки церебральный паралич… — Хорошо, осматривай, — нехотя согласился он, — но ты должен быть в пределах досягаемости товарищей из девятки. — Раз надо, значит буду, — со вздохом сообщил я, — так мы пошли, чтобы не мешать вам, да? — Идите, — отпустил он всех нас мановением руки, — и позовите медсестру, она уже наверно извелась вся. А насчет квартиры в этом подъезде сегодня решим вопрос… Хорошо быть на короткой ноге с руководителем большой страны, подумал я, выходя из этой комнаты, все вопросы решаются щелчком пальцев… а Галина последовала за мной и перед тем, как я покинул эту нехорошую квартиру, сказала, что вопрос о моем новом местожительстве решится завтра. А до завтра я свободен, как вольная птица-дятел. Ну и отлично, отправился на метро в свою родную уже гостиницу. С двумя пересадками. Дама на ресепшн посмотрела на меня странно-изучающим взглядом, но ничего не сказала, а только протянула ключ. А возле двери моего номера меня ждал… ну вы догадались наверно, Семен Наумыч Гинденбург собственной персоной. А рядом с ним и девочка Олечка с ноги на ногу переминалась. — Три встречи за день это уже не случайность, а суровая закономерность, — сказал я в пространство и добавил, — привет, Оля. Она кивнула мне через силу, а Наумыч сразу взял быка за рога: — Поговорим? — Заходите, конечно, — распахнул я дверь, — только у меня и угостить-то вас нечем. — Не беда, — бросил Наумыч, переступив порог, — у меня все с собой. Оля, а ты подожди меня в нашем номере. Оля спорить не стала и испарилась. А с собой у него был коньяк в три звездочки и коробка с тонко порезанной колбасой… мне почему-то сразу вспомнился эпизод из «!7 мгновений», где Штирлиц беседует с генералом в поезде (– у меня есть коньяк, — у меня тоже есть коньяк, — зато у вас вероятно нет салями, — у меня есть салями, — значит мы с вами кормимся из одной кормушки). Стул у меня только один был, я его себе забрал, а Наумыча усадил на застеленную кровать. И пододвинул поближе журнальный столик. — Итак? — вопросительно посмотрел я на бывшего начальника, когда он разлил содержимое бутылки по стаканам. — Итак, дорогой Петр, — отвечал он, выдув одним махом полстакана, — вопрос у меня очень простой. Ты, как я знаю, теперь в большом фаворе у власть предержащих лиц… — Ну я бы не стал утверждать, что в большом, — перебил его я, — и у предержащих… — Не скромничай, — в свою очередь перебил он меня, — про Юрия Владимировича я в курсе. Так вот — в ближайшее время ты круто поднимешься в горку… и не надо спорить, я знаю, что говорю… меня при этом не забудь, лады? Я-то к тебе по-доброму отнесся, когда мы вместе работали. Я чуть не поперхнулся — в упор мне что-то не вспоминалось его доброе отношение. Но вступать в дебаты не стал, а перешёл к стандартному торгу. — А что мне за это будет, Семен Наумыч? Дорога с односторонним движением это не совсем то, что меня привлекает в этой жизни. — У меня много связей, — он налил вторую порцию и опять выцедил ее, не дожидаясь меня, — могу пригодиться. — Например? — продолжил я пытать его о деталях, — в Минвнешторге есть кто-то знакомый? А в Минэлектронмаше? Сентябрь 83 года. Эйзенхауэр против Шапошникова Эта необъятных размеров дура находилась так близко к нам, что можно было прочитать её наименование — «Дуайт Эйзенхауэр» это был. Я непроизвольно вспомнил, что у них там считалось правилом хорошего тона называть корабли такого класса именами бывших президентов — за Эйзенхауэром последуют Кеннеди, Рузвельт, Линкольн и Вашингтон, а там и до Форда с Рейганом недалеко. А у этого вот президента было, если мне не изменяет память, водоизмещение под 100 тысяч тонн, длина в 350 метров, два атомных реактора по 130 тысяч лошадиных сил каждый и 90 самолетов и вертолетов на борту. Истребителей F-14 и штурмовиков А7. Серьезная техника. Ну а наш большой противолодочный корабль именовался просто и незатейливо — «Маршал Шапошников». И от них обоих, как это было отчетливо видно, только что стартовали по одному вертолетику, которые оба направлялись в нашу сторону. — Это они сейчас из-за нас конкурировать будут что ли? — недоуменно спросил Василий. — Сейчас все и увидим, — ответил я. — Да, а где Ираклий с Сергеем? — опомнился он. — Сидят под замком на корме, — сказал я, — думаю, что вопрос с ними решится очень скоро. Обе вертушки тем временем материализовались над нашим многострадальным десантником — штатовский Апач над кормой, а наш Камов (по-моему, 27-й модификации он был) завис прямо над мостиком. Из обоих вылетели веревочные лестницы, и по ним в быстром темпе спустились по нескольку вооруженных товарищей. — Капитан-лейтенант Гордеев, — представился первый из них, запрыгнувший в нашу ходовую рубку, — Тихоокеанский флот, вторая эскадра. Кто тут старший? Вася посмотрел зачем-то на меня, а потом выдвинулся на первый план. — Вроде я, — неуверенно сказал он, — вообще-то Ираклий Сванидзе был за старшего, но сейчас он недоступен, а я его помощник. — Где этот ваш Сванидзе? — продолжил Гордеев, а его подручные между тем заняли позиции у всех выходов из рубки. — На корме, — пришел я на помощь Васе, — сидит под замком в техническом помещении, американцы посадили. Долго же вы до нас добирались, — зачем-то добавил я. — Все разговоры потом, — резко оборвал меня каплей, — сначала дело. Показывай, где там твои американцы. Я вздохнул, показал рукой примерное направление к Ираклию с Сергеем и сделал попытку двинуться в ту сторону. — Стоять, — притормозил меня каплей, — первым старшина пойдет, — и он кивнул головой одному из спустившихся с вертушки. * * * Скоро, как говорится, сказка сказывается, да нескоро дело делается. От спустившихся на корму американских вояк на переговоры выдвинулся видимо старший из них, владевший в общих чертах русским языком. Переговаривались прямо на палубе где-то посередине корабля на среднем этаже. — Мы забираем своих, вы — своих, — на ломаном русском сообщил американец, — на этом расходимся. — А с этим корытом чего? — мрачно ответил наш каплей. — Пусть тут остается, нам оно не нужно. — А наш капитан Ираклий и Сергей? — встрял в диалог помощник Вася.