— Джоан… а как дальше, если не секрет? — Просто Джоан будет вполне достаточно «спасибо». Он улыбнулся и поднялся по лестнице в свой кабинет. К его удивлению, комната была занята. За его столом сидел Клеверли. Поручиться Хью не мог, но у него создалось ощущение, что старикан рылся в ящиках стола. — А, Легат! Я вас искал. Речь ПМ готова? — Да, сэр. — Хью показал ему копии. — Только что отпечатана. — В таком случае у меня будет для вас другое поручение, если вы не против. Хью прошел за начальником по коридору в кабинет главного личного секретаря, пытаясь угадать, чего ждать дальше. Клеверли указал на свой стол, где рядом с телефонным аппаратом лежала на блокноте снятая трубка. — Мы держим открытой линию с нашим посольством в Берлине. Нельзя рисковать разрывом соединения. Не могли бы вы подежурить в ожидании новостей с другого конца? — Конечно, сэр. А каких именно новостей следует ожидать? — Гитлер согласился принять сэра Невила Хендерсона. Тот с минуты на минуту должен вернуться из рейхсканцелярии с ответом фюрера на письмо премьер-министра. У Легата перехватило дыхание. — Господи, дело принимает серьезный оборот. — Так и есть. Я буду у ПМ, — сообщил Клеверли. — Как только что-нибудь узнаете, известите нас. — Да, сэр. Кабинет Клеверли, подобно уилсоновскому, соединялся с залом заседаний дверью. Старик прошел через нее и закрыл за собой. Легат сел за стол начальника, взял трубку и осторожно приложил к уху. В детстве отец дал ему однажды раковину и сказал, что если слушать очень внимательно, то можно различить шум моря. Именно такой шум и слышал сейчас Хью. В какой степени это был результат помех на линии или пульсации крови у него в висках, сказать было трудно. Он прочистил горло. — Алло! Кто-нибудь слушает? — Потом еще несколько раз повторил: — Алло! Алло… Такое задание вполне можно было поручить какому-нибудь младшему клерку. Видимо, в этом и заключался смысл: ему указывали место. Хью выглянул в окно на пустой сад. Вокруг устроенной премьером кормушки скакал дрозд, склевывая крошки. Зажав тяжелую бакелитовую трубку между ухом и плечом, Легат извлек из кармана часы, отсоединил от цепочки и раскрытыми положил перед собой. Затем стал перечитывать речь премьер-министра, вылавливая ошибки. Перед правительством его величества лежит выбор между тремя взаимоисключающими курсами. Мы можем пригрозить Германии войной в случае ее нападения на Чехословакию; можем остаться в стороне и предоставить событиям идти своим чередом или, наконец, попытаться прийти к мирному соглашению путем посредничества… Через какое-то время Легат отложил речь и поднес часы почти к самым глазам. Маленькая стрелка имела форму вытянутого ромбика, большая была значительно тоньше. Если смотреть на нее с близкого расстояния, то можно было уловить ее тягуче-медленное движение к вертикали. Хью представлялось, как в эти самые минуты немецкие солдаты ждут в своих казармах приказа выступать, как эшелоны с войсками следуют к чешской границе, как танки ползут по узким сельским дорогам Саксонии и Баварии… — Алло, Лондон! — раздался в трубке мужской голос. Было 13:42. У Легата подпрыгнуло сердце. — Алло! Лондон слушает. — Это посольство в Берлине. Просто проверяем, работает ли линия. — Да, слышимость хорошая. Что там у вас происходит? — Все еще ждем возвращения посла из рейхсканцелярии. Оставайтесь на связи. — И снова шум. Дрозд улетел. Сад был безлюден. Земля начала покрываться мокрыми пятнами дождя. Легат вернулся к речи. В данных обстоятельствах я решил, что пришло время пустить в ход план, который я обдумывал довольно продолжительное время и рассматриваю как последнее средство… Когда Биг-Бен пробил два, дверь отворилась и в нее просунулась верхняя половина туловища Клеверли. — Что нового? — Ничего, сэр. — Линия работает? — Полагаю, что да. — Ждем еще пять минут, потом ПМ уходит. Дверь закрылась. В семь минут третьего Легат услышал, что в Берлине кто-то подошел к трубке. — Говорит сэр Невил Хендерсон, — раздался гнусавый голос. — Да, сэр. — Хью потянулся за ручкой. — Это личный секретарь премьер-министра. — Передайте премьер-министру, что герр Гитлер получил письмо от синьора Муссолини, переданное через итальянского посла. Дуче заверил фюрера, что в случае войны Италия поддержит Германию, но просил отложить мобилизацию на двадцать четыре часа, чтобы заново оценить ситуацию. Пожалуйста, скажите премьер-министру, что герр Гитлер согласился. Вы все поняли? — Да, сэр. Немедленно передам. Легат повесил трубку. Закончив записывать, он открыл дверь в зал заседаний. Премьер-министр сидел рядом с Уилсоном, Клеверли — напротив. Когда Чемберлен повернулся к нему лицом, Хью заметил, как выступают жилы на его тонкой шее. Премьер напоминал приговоренного к повешению, уже стоящего на подпорке, но все еще надеющегося на помилование. — Ну? — Муссолини прислал сообщение Гитлеру: Италия исполнит союзнические обязательства перед Германией, но дуче попросил фюрера отложить мобилизацию на двадцать четыре часа, и Гитлер согласился. — Двадцать четыре часа? — Голова Чемберлена разочарованно поникла. — Это все? — Это лучше, чем ничего, премьер-министр, — заметил Уилсон. — По меньшей мере это свидетельство того, что он готов прислушиваться к мнению извне. Хорошая новость. — Неужели? У меня такое чувство, будто я соскальзываю с края обрыва и цепляюсь за любую подвернувшуюся ветку или корень, чтобы не сорваться в бездну. Двадцать четыре часа! — Ну теперь у вас хотя бы есть чем завершить речь, — сказал Клеверли. Чемберлен пристукнул указательными пальцами по столу. — Вам лучше поехать со мной, — обратился он к Легату. — В машине мы можем поправить текст речи. — Я могу поехать, если хотите, — вмешался Клеверли. — Нет, вам лучше оставаться тут на случай новых сообщений из Берлина. — Почти четверть третьего, — сказал Уилсон. — Вам пора. Через пятнадцать минут начнутся прения. Чемберлен рывком поднялся из-за стола. Следуя за ним, Легат поймал на себе взгляд Клеверли, полный неприкрытой ненависти. В вестибюле премьер-министр остановился под бронзовым светильником, Уилсон помог ему надеть плащ. Человек десять из числа сотрудников дома номер десять собрались, чтобы понаблюдать за отъездом начальника. Тот огляделся вокруг. — А Энни… — Уже уехала, — сообщил Уилсон. — Не волнуйтесь: она будет на галерее. Он стряхнул с воротника Чемберлена пару пылинок и подал ему шляпу. — Я тоже там буду. — Выудив из стойки зонтик, Уилсон сунул его премьеру в руку. — Помните: вы достигнете успеха, дюйм за дюймом. Премьер кивнул. Швейцар открыл дверь. Знакомый белый свет юпитеров обрисовал на миг силуэт, и Легат подумал, какой хрупкой выглядит фигура главы правительства, даже в плаще. Он сам напоминает своего любимого дрозда. Чемберлен снял шляпу, сделал поклон сначала в правую сторону, потом в левую, потом сошел на мостовую. Послышались несколько возгласов «ура!», жидкие аплодисменты. Какая-то женщина выкрикнула: «Да хранит вас Бог, мистер Чемберлен!» Впечатление создавалось такое, что народу собралось не много. Однако, когда Хью вышел наружу и глаза его привыкли к яркому свету, он увидел, что Даунинг-стрит буквально от края до края запружена молчаливой толпой — такой огромной, что для сопровождения машины пришлось задействовать конного полицейского. Премьер-министр забрался в «остин» через левую заднюю дверь, детектив в штатском сел впереди. Легат кое-как протиснулся сквозь толчею, огибая машину. Открыть дверь удалось не без труда. Хью проскользнул в салон и устроился рядом с Чемберленом. Дверь закрылась сама под напором тел. Через лобовое стекло был виден зад лошади. Конь медленно двинулся, расчищая дорогу для автомобиля. — За всю мою жизнь не видел ничего подобного, — пробормотал премьер-министр. Фотографические вспышки освещали салон. Машине потребовалась добрая минута, чтобы достичь конца Даунинг-стрит и свернуть на Уайтхолл. На всем пути на мостовой и вокруг Кенотафа[13], вздымавшегося ввысь среди поля свежих цветов, стояла огромная толпа, по восемь-десять человек в ряд. Пара челсийских пенсионеров[14], с медалями и в алых мундирах, с венками из маков в руках, обернулись посмотреть на проезжающую мимо машину премьер-министра. Легат извлек автоматическую ручку и пролистал пачку, добираясь до последней страницы речи. Писать в едущем автомобиле было сложно. «Синьор Муссолини проинформировал герра Гитлера, что Италия исполнит обязательства перед Германией, но тем не менее просил отложить мобилизацию на двадцать четыре часа. Герр Гитлер согласился». Он показал абзац Чемберлену. Тот покачал головой: — Нет, этого мало. Мне нужно выразить своего рода благодарность Муссо. Нам важно иметь его на нашей стороне. — Он закрыл глаза. — Пишите: «Каких бы взглядов ни придерживались достопочтенные члены парламента на синьора Муссолини в прошлом, я убежден, что все мы приветствуем его поступок как стремление действовать вместе с нами ради мира в Европе».