Легат проворно отложил нож и вилку и достал блокнот. — Мне нужно отправить письмо… — Чемберлен поднес напечатанную мелким шрифтом статью ближе к глазам. — Мистеру Г. Дж. Сколи, Кингстон-апон-Темс, Дайсарт-авеню, тридцать восемь. — Да, премьер-министр. — Легат ничего не понимал. — Тут напечатано его письмо в редакцию: «Весной этого года я наблюдал за гнездом дрозда с кладкой яиц, свитом на крутом берегу. Каждый день, когда я подходил, сидящая птица позволяла мне наблюдать за ней издалека. И вот однажды утром я не обнаружил ее знакомой фигуры на месте. Свесившись с обрыва, я увидел, что четыре ее малыша лежат в гнезде без признаков жизни. Тонкий след из черных грудных перышек привел меня от берега к небольшому кусту, под которым я нашел обглоданные останки моей старой подруги. А вперемешку с черными перьями дрозда валялись и другие, которые не могли принадлежать никому иному, как домовому сычу». Премьер постучал пальцем по газете. — В точности такое же поведение домового сыча я отмечал в Чекерсе[12]. — Ах, Невилл! — воскликнула миссис Чемберлен. — У Хью и так работы полно! — Следует заметить, — сказал Легат, — что, если не ошибаюсь, именно мой дед по материнской линии помог домовому сычу прижиться на Британских островах. — Вот как? — Впервые за все время премьер-министр посмотрел на своего секретаря с искренним интересом. — Да, он завез несколько пар из Индии. — И в каком году это было? — Кажется, около тысяча восемьсот восьмидесятого. — Выходит, прошло чуть более пятидесяти лет, а эта пташка уже распространилась по всей южной Англии! Это стоит отпраздновать! — Только если ты не дрозд, разумеется, — заметила миссис Чемберлен. — Невилл, у тебя найдется время прогуляться? — Она посмотрела через стол на Легата. — После завтрака мы всегда гуляем вместе. Премьер-министр отложил газету: — Да, мне стоит глотнуть свежего воздуха. Но боюсь, не в парке — не сегодня. Людей слишком много. Давай погуляем по саду. Хотите пойти с нами… Хью? Вслед за шествующими рука об руку Чемберленами Легат спустился по главной лестнице. Когда они проходили по коридору личного секретариата, премьер-министр повернулся к Хью: — Вы не могли бы проверить, не поступил ли ответ из Рима на мою вчерашнюю телеграмму? — Разумеется, премьер-министр. Чета пошла в сторону зала заседаний, а Легат нырнул в свой кабинет. Мисс Уотсон скрывалась за стеной из папок. — Посыльный из Форин-офис пока не приходил? — Если и приходил, то я не видела. Он спросил у Сайерса. — Да их обычно раньше одиннадцати не бывает, — ответил тот. — Как спали прошлой ночью? — Скорее уж, сегодняшним утром. — Господи! Как себя чувствуете? — Хуже некуда. — А ПМ? — Свеж, как ромашка. — Возмутительно, нет? Не знаю, как ему это удается. Клеверли был у себя в кабинете и диктовал своему секретарю письмо. — Извините, сэр. — Легат просунул голову в дверь. — Телеграммы из посольства в Риме этим утром не было? Премьер-министр просил узнать. — Я не видел. А что он ожидает? — Он писал лорду Перту накануне поздно вечером. — О чем? — Дал поручение попросить Муссолини переговорить с Гитлером. Клеверли встревожился: — Но кабинет не принимал такого решения! Министр иностранных дел в курсе? — Понятия не имею. — Не имеете? Да это ваша работа — иметь понятие! — Его рука потянулась к телефону. Легат воспользовался заминкой и улизнул. Одна из расположенных в зале заседаний дверей на террасу была открыта. Чемберлены уже спустились по ступенькам и шли по лужайке. Хью поспешил вдогонку. — Из Рима ответа пока нет, премьер-министр. — Вы уверены, что мою телеграмму отослали? — Совершенно уверен. Я ждал в шифровальной комнате и наблюдал за отправкой. — Ну тогда нам стоит просто набраться терпения. Чета продолжила прогулку. Легат чувствовал себя неуютно. Он догадывался, что Клеверли стоит у окна своего кабинета, разговаривает по телефону и наблюдает за ним. И все же плелся вслед за супругами. Погода была по-прежнему теплой и пасмурной, большие деревья подергивались желтизной. Опавшие листья ложились на сырую траву и цветочные клумбы. Из-за высокой стены доносился шум улицы. Премьер-министр остановился у птичьей кормушки, извлек из кармана кусочек тоста, захваченного с подноса для завтрака. Он раскрошил хлеб и осторожно выложил на кормушку, потом отошел назад и сложил руки. Лицо у него было озабоченным. — Ну и денек нас ждет, — тихо сказал Чемберлен. — Знаете, я охотно согласился бы встать к той стене и быть расстрелянным, если бы только это помогло избежать войны. — Невилл… Прошу, не говори так! — Вид у миссис Чемберлен был такой, будто она вот-вот разрыдается. — Вы были слишком молоды, чтобы сражаться в прошлой войне, а я слишком стар, — сказал премьер Легату. — В некотором смысле от этого только хуже. — Он посмотрел на небо. — Для меня совершенно невыносимо было видеть такие страдания и не иметь возможности облегчить их. Три четверти миллиона человек погибло в одной этой стране. Только представьте! И пострадали не они одни, но и их родители, жены, дети, близкие… Позже, когда бы мне ни доводилось посещать памятник войне или бывать на тех огромных кладбищах во Франции, где упокоилось столько моих друзей, я всякий раз давал себе клятву, что, если в моих силах будет предотвратить повторение подобной катастрофы, я сделаю все, пойду на любые жертвы, лишь бы сохранить мир. Вы это понимаете? — Еще бы. — Это священно для меня. — Само собой. — И все это происходило каких-нибудь двадцать лет назад! — Он вперил в Легата взгляд, почти фанатичный по своему напряжению. — Дело не только в том, что эта страна не готова к бою в военном и психологическом отношении — это можно исправить, и мы уже принимаем меры. За что я на самом деле опасаюсь, так это за духовное здоровье нашего народа, если он не будет убежден, что его лидеры предприняли абсолютно все меры, дабы избежать второго великого конфликта. В одном я могу вас совершенно уверить: если новой войны не миновать, она будет гораздо страшнее прежней, и от людей потребуются огромные усилия, чтобы пережить ее. Чемберлен вдруг резко развернулся на каблуках и зашагал по лужайке обратно к дому номер десять. Миссис Чемберлен бросила на Легата беспомощный взгляд, потом поспешила за супругом. — Невилл! Просто удивительно, сколько в этом старике энергии, подумалось Легату. Просто невероятно. Проделав с десяток стремительных шагов по террасе, премьер-министр скрылся в зале заседаний. Жена следовала за ним по пятам. Хью не сокращал дистанцию. На террасе он остановился. Через открытую дверь было видно, что Чемберлены обнимаются. Премьер-министр успокаивающе гладил супругу по спине. Потом он отступил на шаг, держа ее за плечи и пристально глядя на нее. Лица женщины Легат не видел. — Ступай, Энни, — негромко сказал Чемберлен. Он улыбнулся и смахнул слезу со щеки жены. — Все будет хорошо. Она кивнула и ушла, не обернувшись. Премьер-министр знаком пригласил Легата войти в комнату. Выдвинул один из стульев за столом кабинета. — Садитесь, — велел он. Хью сел. Чемберлен остался стоять. Охлопал себя по карманам, извлек коробку с сигарами, вытащил одну и сковырнул большим пальцем кончик. Чиркнул спичкой, поднес к сигаре и затягивался до тех пор, пока та не разожглась. Потом энергичным взмахом руки затушил спичку и кинул в пепельницу. — Записывайте. Легат пододвинул к себе стопку маркированной бумаги, перо и чернила. — «Рейхсканцлеру Адольфу Гитлеру… — Перо Хью заскрипело по бумаге. — Прочитав ваше письмо, я пришел к убеждению, что вы можете получить все желаемое без войны и без промедления. — Легат ждал. Премьер-министр расхаживал взад-вперед у него за спиной. — Я готов немедленно прибыть в Берлин лично, чтобы обсудить детали передачи с вами и с представителями чешского правительства… — Он выждал, когда Хью допишет. — Совместно с представителями Франции и Италии, если вы пожелаете. Не сомневаюсь, что менее чем за неделю мы сумеем прийти к соглашению». В конце комнаты открылась дверь, и внутрь проскользнул Хорас Уилсон. Кивнув премьер-министру, он занял место за дальним краем стола. Чемберлен продолжил: — «Не могу поверить, что вы возьмете на себя ответственность за развязывание мировой войны, способной положить конец цивилизации, ради нескольких дней отсрочки в решении давно существовавшей проблемы». Он умолк. Легат обернулся и посмотрел на него: