– У нас снаряд не слишком мощный, – возразил наконец-то понявший его мысль Шеман. – Глинобитные халупы разбить хватит, – отмахнулся Будищев, – а не хватит, так можно добавить, скорострельность позволяет. Эх, говорил я Барановскому, что на пушки и пулеметы надо щиты ставить. Тогда вообще можно в упор подкатить и раздолбать начисто! – Как вы еще со Скобелевым этой идеей не поделились? – не без ехидства в голосе поинтересовался лейтенант. – А зачем занятого человека такими мелочами отвлекать? – пожал в ответ плечами Дмитрий. – Батареей вы командуете, стало быть, вам и решать. – Да, но без приказа это… – смешался Шеман. – Разумная инициатива, – закончил за него прапорщик. – Все-таки хорошо, что мы с вами будем в разных отрядах. Кстати, раз уж зашла речь о пушках и митральезах. Как давно вы писали отчеты о работе их механизмов? – Вообще не писал! – Позвольте полюбопытствовать, почему? – нахмурился командир. – Почерк у меня некрасивый, – скорбно вздохнул Будищев, вызвав яростный взгляд Шемана. Дело, скорее всего, закончилось бы выволочкой, или говоря, как это принято у моряков – фитилем, на выдачу которых лейтенант был мастером, но, видимо, судьба хранила Дмитрия, потому что неизбежную расправу прервало появление мадемуазель Штиглиц. – Дмитрий Николаевич, нам надобно срочно переговорить! – почти взмолилась баронесса. Выглядела при этом сестра милосердия крайне взволнованно. Лицо горело лихорадочным румянцем, глаза заплаканы, руки то и дело теребили концы платка, да и вообще весь вид ее говорил о крайнем возбуждении. Лейтенант, будучи человеком вежливым и деликатным, не желая еще более смутить барышню, хотел было незаметно ретироваться, но при следующих же ее словах насторожился и счел необходимым остаться. – Дмитрий, молю вас, не убивайте моего несчастного брата! – Люся, что вы такое говорите? – широко распахнул глаза никак не ожидавший подобного наезда Будищев. – Да, я знаю, он оскорбил вас, но ради бога пощадите его! Вы ведь хороший, добрый, вы уже однажды спасли его. Я на все готова ради этого, вы слышите меня? Речь ее показалась Дмитрию несколько сумбурной, но главное он все же понял и, подождав, когда девушка выдохнется, спросил: – С чего вы взяли, будто я собираюсь убить его? – Но ведь у вас будет дуэль! – С какого перепуга?! – Прошу прощения, мадемуазель, – не выдержал Шеман, – о какой дуэли идет речь? – Ах, это вы, – узнала его, наконец, Люсия. – Николай Николаевич, какое счастье, что вы здесь! Умоляю, отговорите их от этого безрассудства! Вы же умный, добрый, они вас послушают! – Да что за нахрен вокруг творится?! – едва не взбеленился ничего не понимающий Будищев. – Между вами и подпоручиком Штиглицем была ссора? – быстро спросил лейтенант. – Какая еще, к черту, ссора?! – удивился прапорщик. – Но вы встречались? – Вообще-то да, – поразмыслив, ответил Дмитрий, – он вчера заявился в изрядном подпитии и плел какую-то чушь. – Дмитрий Николаевич, пожалуйста, – снова начала баронесса, но Шеман деликатно, но вместе с тем решительно прервал ее. – Мадемуазель Штиглиц, великодушно прошу простить меня, но теперь вам лучше уйти. Клянусь честью, я разберусь в этом деле и сделаю все от меня зависящее, чтобы все разрешилось наилучшим образом! – Вы обещаете? – в глазах барышни вспыхнула надежда. – Самым твердым образом! – Благодарю вас. – Пока не за что, но умоляю, идите к себе, чтобы не вызывать лишних пересудов. – Мне нет дела до людской молвы! – едва не зарыдала она, но все же нашла в себе силы послушать доброго совета и устало побрела к госпиталю. – Твою ж дивизию! – только и смог сказать Будищев, глядя ей вслед. – А теперь отвечайте на мои вопросы быстро и по возможности точно, – вернул его в реальность лейтенант. – Имело ли место оскорбление действием? – Что?! – изумленно протянул Дмитрий. – Он вас ударил? – переформулировал вопрос Шеман. – Николай Николаевич, – даже опешил прапорщик, – я похож на человека, которому можно просто так набить морду? – А вы его? – невозмутимо продолжал командир батареи. – Не было такого! То есть он, конечно, махал клешнями, но так ловко, что сам брякнулся наземь. Ну, я и велел матросам отнести его баиньки. – Это нехорошо, – нахмурился лейтенант. – Нижние чины уже наверняка разнесли эту историю, приукрасив такими подробностями, что здравому человеку даже в голову не придут. – Я им приказал не трепаться, – не слишком уверенно возразил Дмитрий. – Конечно-конечно, – хмыкнул Шеман, а затем, как будто вспомнив про что-то важное, осторожно спросил: – Из-за чего была ссора? – Да не было никакой ссоры, – отмахнулся Будищев. – Ну, он сказал, типа, я его сестру, то есть Люсю, скомпрометировал или вроде того. – Этого следовало ожидать. – Да с чего бы?! – С того, что ваши отношения с баронессой и впрямь довольно странные. И какой-нибудь ловкий, но при этом злонамеренный человек вполне может представить как нечто неприличное. – Я, кажется, знаю, кто этот «злонамеренный человек», – пробурчал Дмитрий. – Я тоже догадываюсь, а потому настоятельно рекомендую воздерживаться от необдуманных действий. – Вы о чем? – состроил невинную физиономию прапорщик. – Ни о чем, Дмитрий Николаевич, – тяжко вздохнул лейтенант. – Просто я видел, какое у вас лицо, когда вы целитесь. – И что? – Когда вы говорите о нашем общем знакомом Бриллинге, оно у вас как раз такое. – Кстати, а вы не помните, в чьей сотне служит этот бывший гвардеец? – Нет, а что? – А я помню, – расплылся в улыбке Дмитрий. Всякое большое дело в русской армии традиционно начиналось с молебна. Штурм Янги-Калы не стал в этом смысле исключением. Войска, выделенные для боя, были построены посреди лагеря, после чего началась служба. Будищев, в отличие от большинства своих подчиненных, прослушал напутствие священника без особого интереса. В положенных местах он широко осенял себя крестным знамением, клал поклоны, и со стороны могло даже показаться, что прапорщик истово молится, но на самом деле мысли его были целиком и полностью заняты стоящими рядом с моряками таманцами. Дело в том, что рядом с кривоногим крепышом Коханюком находился его субалтерн[52] – хорунжий Бриллинг, отчего-то все время косившийся в сторону своих соседей. Наконец служба закончилась, и войска стали сниматься с места. Первым выступила колонна полковника Куропаткина, за ней пошли солдаты и казаки генерала Анненкова и только после них главные силы под командованием самого Скобелева. Дмитрий все время ждал, что тот не удержится от ободряющей речи перед выступлением, но обошлось. Генерал-адъютант ограничился инструкцией, содержание которой офицерам довели накануне. Особенно ему запомнились слова, что «артиллерия в решающий час должна беззаветно лечь вся, если это нужно для успеха атаки»[53]. – Ну что, морячки, тронулись? – осклабился Коханюк, поигрывая нагайкой. – Только после вас, – хмыкнул в ответ Будищев, забираясь в тачанку. – Глядите, не отставайте, – ухмылка таманца стала жесткой, как наждак. – Не отстанем, – пообещал прапорщик, устраиваясь поудобнее рядом со Шматовым. Федька сегодня выглядел особенно импозантно. На перепоясанной крест-накрест пулеметными лентами груди георгиевский крест, из воротника выглядывает ворот чистой рубахи, на поясе револьвер, а в руках винчестер, подаренный в свое время доктором Студитским. Дмитрий даже хотел одолжить у какого-нибудь матроса бескозырку для полноты образа, но денщик, никогда не видевший фильмов о Гражданской войне, решительно воспротивился этому. – Ну что, махновцы, погнали? – усмехнулся Будищев, обведя взглядом свое воинство. – Слушаю, ваше благородие, – равнодушно воспринял новую кличку Егорыч, давно привыкший к закидонам своего прапорщика, и легонько тронул вожжи. Двигаться позади шедшей на рысях казачьей сотни было удовольствием ниже среднего, уж больно много пыли поднимали копыта коней. В другое время Дмитрий, недолго думая, приказал бы выйти вперед, но сегодня он отчего-то скромничал. Их маленький отряд уже обошел Янги-Калу, когда забухала русская артиллерия и раздался противный вой падающих снарядов. Сегодня четвертую батарею против обыкновения не раздергали на отдельные взводы, а дали работать в полном составе, и подчиненные подполковника Мамацева не подвели. Причесав для начала всю территорию текинской крепости шрапнелью, они вскоре стали сосредотачивать огонь на отдельных участках, быстро превращая их в груды развалин. Покончив с одним опорным пунктом, артиллеристы тут же брались за другой, смешивая и его с землей. – Красота! – подкрутил усы наблюдавший за этим Коханюк. – Не случилось бы перелета, – поежился Бриллинг. – Как раз по нам прилетит!