Обо всех этих подробностях и слухах Будищев был прекрасно осведомлен и теперь с интересом наблюдал за офицером, пытаясь понять, зачем тот пришел и чего хочет добиться. – Повезло же кому-то, – ухмыльнулся Дмитрий. – Выкуп получат. Или наше начальство чем другим возьмет? – Вы правы, – не стал спорить офицер. – Командование надеется, что открывшиеся обстоятельства помогут удержать жителей Мерва от помощи текинцам, ослабив таким образом последних. И будьте покойны, если все получится, один беспокойный моряк, проявивший столько человеколюбия, не останется без награды. – Медаль на шею дадут? За спасение утопающих… – Ха-ха-ха, – жизнерадостно рассмеялся Щербина. – Вы неподражаемы! Впрочем, если говорить по совести, то от начальства поощрения можно ждать довольно долго, однако совсем без вознаграждения ваш милосердный поступок не останется в любом случае. Дело в том, что как только Ибрагим-бек узнал, кому юный Али обязан жизнью, он немедля пожелал вознаградить спасителя. Собственно, мы здесь как раз по этому поводу. Окончив свою речь, подполковник что-то сказал по-туркменски своему спутнику, и тот разразился длинной речью, которую Щербина в общих чертах перевел. Дмитрий внимательно выслушал все, что ему сказали, после чего, с интересом взглянув на сверток в руках слуги, сказал: – Передайте своему другу, что я проникся. Судя по всему, посланник и без перевода понял, что именно сказал моряк, потому что немедля хлопнул в ладоши, после чего слуга с поклоном передал ему свою ношу. Будищев принял дар со всей возможной учтивостью, тут же развернул, едва при этом удержавшись от того, чтобы присвистнуть. Внутри свертка находились явно изготовленные одним мастером сабля и кинжал, но… бог мой, что это было за оружие! И рукояти и ножны были целиком украшены причудливыми золотыми узорами, кое-где перемежавшимися довольно крупными драгоценными камнями. Дмитрий не слишком разбирался в холодном оружии вообще и в ювелирном искусстве в частности, но даже ему было очевидно, что подарок поистине царский! – Скажите Ибрагим-беку, что я в восторге! – изобразил улыбку на лице кондуктор, одновременно прикидывая, сколько может стоить этот набор у столичного антиквара. Улыбающийся подполковник охотно перевел его слава туркмену, после чего они дружно поднялись и стали прощаться. – Сейчас нам пора, уважаемый Дмитрий Николаевич, однако я уверен, что мы еще не раз встретимся. – Непременно, Николай Аристархович, непременно, – отозвался Будищев, провожая гостей. – Ишь, какая красота! – благоговейно прошептал Шматов, разглядывая подаренное «барину» оружие. – Генералу не зазорно носить… – Вот-вот, – усмехнулся Будищев, – а поскольку нам с тобой генеральство не светит, прибери эту красоту подальше. Потом подумаем, как ее в Россию отправить. – Это верно, – охотно согласился Федька, заворачивая сверток. – Не ровён час украдут, или еще какая беда приключится. – Покаркай мне тут, – отмахнулся Дмитрий, одергивая мундир. Сегодня он собирался зайти в офицерский клуб, а потому следовало хотя бы минимально привести себя в порядок. Где-нибудь в центральной России, флотскому кондуктору или армейскому подпрапорщику путь в подобные заведения был заказан, но в Закаспийском крае нравы были куда свободнее. К тому же Будищев слыл человеком храбрым, небедным и при том хорошим товарищем. И судя по всему, куда более известным, чем он сам до сих пор о себе думал. Обычно подполковники в гости к унтерам не ходят… Вы никогда не обращали внимания, что выражения лиц погонщиков неуловимо напоминают выражение морд их верблюдов? Они так же величаво безмятежны, так же полны презрительного равнодушия к окружающим видам и людям. Отличие, по сути, только одно. Животное может безнаказанно плюнуть в проходящего мимо солдата, а вот его вожатый на это вряд ли решится. Потому как верблюд – скотина хоть и неразумная, но все одно божья, а вот погонщику за такое дело тут же по мордасам прилетит от всей широты рязанской или псковской души. Впрочем, конфликты между русскими военными и киргизами – редкость. Каждый из них делает в походе свое дело, а в иное время они почти не соприкасаются. Вот и сейчас на привале солдаты развели костерок, на котором артельно варят кашу. Погонщики собрались в свой кружок и тоже что-то там соображают на обед. Офицерам готовят денщики, и только две сестры милосердия, не принадлежа ни к какому сообществу, предоставлены сами себе. Цель их путешествия – Бами, где развернут госпиталь, в котором они будут служить, а вот зачем они непременно желали попасть в действующую армию, вопрос не просто интересный, но и весьма деликатный. В самом деле, зачем двум девицам дворянского сословия с образованием ехать в забытые богом и цивилизацией места, преодолевая множество трудностей, не говоря уж об опасностях? – Люси, ты скоро? – нетерпеливо позвала свою товарку Катя Сутолмина – миловидная барышня двадцати двух лет от роду. – Уже иду, – отозвалась вторая, выходя из своего укрытия. Да простит меня читатель за такую подробность, но женский быт в походе очень не устроен. Если солдату придет нужда, так он просто выйдет из строя, да и расстегнет ширинку. А вот что делать барышням, восседающим на верблюдах? Только терпеть да надеяться, что на привале найдется какое-нибудь укромное местечко, где их девичья стыдливость не пострадает. Внешне барышни полная противоположность друг другу. Светловолосая Екатерина невысока ростом и несколько, что называется, широка в кости. Нет, назвать ее толстухой, не погрешив при этом против истины, пока что нельзя, но вот что будет лет через пять, кто знает? При этом она была весьма жизнерадостна и любопытна, отчего иной раз попадала в забавные и не очень ситуации, из которых, впрочем, выпутывалась без каких-либо потерь, благодаря природной смекалке и живости характера. Родители ее умерли, когда она была еще в довольно нежном возрасте. Родственники не захотели слишком уж обременять себя заботой о сироте и отдали в провинциальный пансион, где она получила воспитание и образование. При всех этих обстоятельствах выросла юная барышня весьма здравомыслящей и рассудительной, а потому идти в приживалки или гувернантки, а скорее всего в содержанки, не пожелала и неожиданно для всех окончила сестринские курсы, после чего поспешила отправиться в Закаспийский край. Жгучая брюнетка Люсия Штиглиц, напротив, телом была суха, а ростом несколько выше среднего. Отец ее был все еще жив и к тому же весьма и весьма не беден, хотя отношения в их семье было трудно назвать сердечными. Еще у нее был нежно любимый брат Людвиг, служивший раньше в гвардейской артиллерии, а теперь переведшийся в Ташкент. Образование баронесса получила в самом блестящем из женских учебных заведений империи, а именно в Смольном институте, слывя среди ее воспитанниц барышней замкнутой и несколько меланхоличной. Несмотря на несходство характеров, девушки быстро сошлись между собой, а когда стало известно, что в ближайшем к передовой госпитале требуются сестры милосердия, без колебаний вызвались отправиться туда. – Люсия Александровна, Екатерина Михайловна, идите сюда, – позвал их начальник каравана подполковник Мамацев. – Мои архаровцы тут немножко приготовили, не угодно ли? – Право, Дмитрий Осипович, нам так неловко утруждать вас, – жалобным голосом отозвалась Катя. – Отказа я не приму! – решительно заявил офицер и подкрутил пышные по кавказской моде усы. Надобно сказать, что происходил подполковник из старинного грузинского рода Мамацашвили, а имя и фамилию на русский лад переиначил его отец – генерал-майор русской армии Осико Хойхосрович, став таким образом Осипом Христофоровичем. На вид ему было около сорока лет, участник войн с горцами, турками и Хивинского похода. Георгиевский кавалер за осаду Карса. Была ли у него семья, история умалчивает, но сестры милосердия, в особенности мадемуазель Сутолмина, пользовались его неизменным вниманием и покровительством. С одной стороны, из-за кавказского темперамента господина Мамацева это было несколько утомительно, но с другой, служило надежной защитой от назойливого внимания других офицеров, забывших после долгого отсутствия общения с женским полом, что такое рыцарское отношение к дамам. – Благодарю за приглашение, Дмитрий Осипович, – вежливо поблагодарила подполковника баронесса Штиглиц, – вы очень любезны. Но скажите, скоро ли окончится наше путешествие? – Вах, совсем чуть-чуть осталось! – Помнится, третьего дня вы говорили то же самое, – не удержалась от колкости мадемуазель Сутолмина. Мамацев обычно не лез за словом в карман, но не успел он открыть рот, как подбежавший к нему солдат неуклюже приложил к кепи руку и начал докладывать: – Ваше высокоблагородие, так что, их благородие господин подпоручик докладают, что хтось едет! – Ничего не понял, – выпучил глаза сбитый с толку офицер. – Кто едет, куда едет? – Как кто? – изумился посланец. – Едут конные в нашу сторону. – Какие конные? – Да кто же их разберет, мабуть, текинцы! – Тьфу, дурак! Так бы сразу и сказал, – разозлился подполковник не то на бестолковость нижнего чина, не то на невозможность допустить более сильные выражения при дамах. – Прошу прощения, служба! – извинился он перед спутницами, после чего вскочил в седло и, не забыв галантно козырнуть барышням на прощание, дал своей лошади шенкеля. – А я как сказал? – пожал плечами солдат и побежал следом за начальством, не слишком, впрочем, торопясь. – Мы вас подождем, Дмитрий Осипович! – запоздало крикнула вслед бравому офицеру Катя, после чего вздохнула и, выбрав на подносе самый большой шампур, унизанный хорошо прожаренными, но сочными кусочками мяса, вонзила в крайний из них свои перламутровые зубки. – Подождем? – вопросительно подняла брови Люсия. – Вот еще, – пробурчала с набитым ртом подруга, – эдак, чего доброго, мясо совсем остынет. – Что же, в этом есть свой резон, – одними уголками губ улыбнулась баронесса. – Бесподобно! – промурлыкала Сутолмина, покончив с первым куском. – Право, шашлык у Мамацева куда лучше, чем у маркитантов, не говоря уже о том, что готовят для офицеров их денщики. Люси, ты почему не ешь, остынет же? Словами сестра милосердия не ограничилась, и перед ее спутницей тут же материализовался еще один шампур. Сопротивляться подобному напору не было никакой возможности, а потом мадемуазель Штиглиц сняла с него вилкой мясо на тарелку и, отрезав от него небольшой кусочек, отправила в рот. – Действительно, очень вкусно! – А я тебе что говорила? – пробурчала с набитым ртом Катя, продолжая безжалостно расправляться с угощением. – Ты вся вымазалась, – заметила Люсия, впрочем, без тени осуждения в голосе. – Умоюсь, – хладнокровно отвечала ей товарка. И впрямь, когда Мамацев вернулся в сопровождении двух людей, одетых более чем живописно, мадемуазель Сутолмина вполне успела привести себя в порядок и сидела теперь с постным видом перед блюдом с овощами и зеленью, отщипывая то от одного, то от другого маленькие кусочки. – Наконец-то вы вернулись, Дмитрий Осипович, – проворковала она. – А мы вас так ждали… – Прошу прощения за вынужденное отсутствие, милые дамы, – извинился подполковник. – Служба! Но позвольте представить вам настоящих героев-охотников. Барон фон Левенштерн и кондуктор Будищев. Баронесса Штиглиц и мадемуазель Сутолмина. – Здравствуйте, Дмитрий Николаевич, – любезно улыбнулась сестра милосердия. – Вы знакомы? – изумилось большинство присутствующих. – Добрый день, Люсия Александровна, – поклонился в ответ Будищев. – Надеюсь, ваше путешествие прошло благополучно? – Благодарю, все хорошо. – Как сказала Елизавета Дмитриевна, как только вы оставили нас, закончились и приключения, отчего стало невыносимо скучно, – немного томным голосом произнесла Катя, едва заметно стрельнув глазами в сторону Мамацева. – Могу вас успокоить, Екатерина Михайловна, – пожал плечами Дмитрий, едва вспомнивший, как зовут эту сестру милосердия, – тут вам скучать не придется. – Так значит, ви знакомы, – еще раз повторил подполковник, в речи которого от волнения стал еще заметнее грузинский акцент. – Я имел честь сопровождать ее сиятельство графиню Милютину и ее очаровательных спутниц до Астрахани, – пояснил Будищев. – И у вас там были приключения? – Да так, – неопределенно пожал плечами кондуктор. – Пустяки. – Ну да, – обрадованно проворковала Катя. – Просто когда мы ехали на поезде, он всего лишь сошел с рельсов, а когда плыли на пароходе, там всего лишь поймали шулера. – Вот как? – Было дело, – развел руками Дмитрий. – Могу сказать, что здесь жизнь не менее увлекательна. Если вам приходилось слышать о славном деле у Бендессен, то вот его герои! – немного напыщенно провозгласил совершенно успокоившийся Мамацев. – И барон, и господин Будищев участвовали в этом знаменитом бою. В ответ на это плохо говоривший по-русски фон Левенштерн поклонился, а его товарищ скромно заметил: