– Хеннесси… Хлоп-хлоп-хлопало кружево ресниц. Это напоминало узоры теней, которые рисовали на стенах светильники в студии ее матери. Опустив стекло, Хеннесси достала из кармана на двери краденый серебряный шарик. Она покатала его в ладони так, как это делал Брайд, когда хотел придать ему большей скорости, а затем швырнула в темноту. На мгновение результата не последовало. Перед ними все так же маячили задние фары автомобилей, оказавшихся более резвыми, чем «Супра». Маленький шар молниносно пронесся над машинами, вырвавшись вперед. Он развернулся. Облако вырвалось на свободу. И воцарился хаос. Машины завертелись. Одна в одну сторону, другая в другую. Они сталкивались. Вылетали в кювет. «Субару» взмыл вверх, перевернувшись в воздухе. «Корвет» сделал резкий разворот и помчался назад, почти с той же скоростью, с которой «Супра» двигалась вперед. На полном ходу преодолевая ярды и ярды дороги. Все это время раздавался пронзительный звук, который становился лишь громче, громче и громче, Хеннесси никак не могла решить, кричит это она, Джордан или визжат шины по асфальту. Сверкающие суперкары оказались разбросаны по шоссе. Некоторые замерли, врезавшись друг в друга, их фары светили во все стороны. – Мы выиграли, – сказала Хеннесси. Она остановила «Супру» и подняла ручник. Джордан мгновенно выскочила из машины и, сцепив руки на затылке, принялась оценивать нанесенный урон. Хеннесси знала наверняка, что девушка в ужасе, и по какой-то причине ее это радовало, это было идеально, именно то, чего добивалась Хеннесси. Дикий восторг намного лучше, чем та загадочная улыбка на губах Джордан. Хеннесси торжественно взмахнула рукой. – Приз – все, что захотим. Которая из них тебе нравится? Джордан повернулась к ней. – Это не сон! – Знаю, – ответила Хеннесси, – иначе я могла бы всем управлять. – Возможно, кто-то из этих людей мертв. – Джордан зашагала, а вскоре и вовсе побежала трусцой по асфальту, наклоняя голову, чтобы взглянуть то на одного, то на другого водителя. Все как один одурманенными взглядами смотрели в пустоту. – Подумаешь, мудак погиб во время уличной гонки, тоже мне сенсация, – пробубнила Хеннесси. – Это не сон! – Как насчет «Ламбо»? – спросила Хеннесси. – Что-то мне подсказывает, что «Ламбо» самый прикольный вариант. Джордан распахнула дверцу симпатичного разбитого «Порше», такого же яркого, как солнечный меч Ронана. Водитель навалился грудью на руль, который смялся настолько, что вдавил его обратно в сиденье. Глаза человека за рулем смотрели в никуда, однако трудно было сказать, из-за присненного Брайдом шара или из-за того, что мужчина был ранен. – Я не хочу угонять машины и вляпываться в неприятности, Хеннесси! – рявкнула Джордан, копошась в поисках рычага управления сиденьем. Она постаралась отодвинуть сиденье, чтобы освободить мужчину. Хеннесси не пошевелила ни единым мускулом, пока Джордан, навалившись всем своим весом, пыталась вытащить водителя. – Здесь, у меня есть своя жизнь. Я хочу жить своей жизнью. Настоящей жизнью. Заниматься искусством и развитием, а не вот этим. – Рада за тебя, – ответила Хеннесси. – Какого черта ты так себя ведешь? – допытывалась Джордан. – Ты для этого приехала? Ради «Игры»? Хеннесси не сводила с нее глаз, когда Джордан прислонила водителя к рулю его машины и направилась к следующему. – Жаль, что ты не умерла. Джордан резко, как волчок на месте, развернулась в ее сторону. – Что ты сказала? – Жаль, что ты не погибла, как остальные, – произнесла Хеннесси. Ужасные слова, но еще ужаснее, что ее губы продолжали их повторять, а выражение лица не теряло своей язвительности. – Я бы хотела, чтобы вы все умерли, чтобы я осталась одна и была свободна делать все, что захочу. Каждую секунду каждого дня я чувствую, как ты тянешь меня вниз. Я так чертовски устала от тебя. Руки Джордан безвольно повисли по бокам. Девушка не выглядела рассерженной или обиженной, она просто смотрела на Хеннесси, стоя посреди свалки искореженных машин. – Ты приехала, чтобы сказать мне это? И если до этого Хеннесси не догадывалась, зачем она сюда приехала, то теперь поняла. Поняла, что хочет, чтобы Джордан ее возненавидела. Она не знала, почему эта идея казалась ей лучше, чем какая-либо еще, но в этот момент четко осознала, что такова была ее цель. – Хотела еще раз взглянуть тебе в лицо и убедиться, что это правда, – ответила Хеннесси. Она пожала плечами. Или скорее почувствовала, как ее плечи дернулись, хотя она и не думала об этом. Это напоминало ощущения после сна, как будто она что-то приснила и теперь, парализованная, наблюдает за собой со стороны. А приснила она ту ужасную Хеннесси, которая изо всех сил пыталась заставить Джордан сломаться и накричать на Хеннесси, чтобы та убиралась прочь. – Вот откуда ты пришла, – сказала Хеннесси, указывая на себя. – Чтобы стать третьесортным живописцем и наделать детишек с тем белым чуваком? Видимо, стоит отдать должное воспоминаниям о моей матери. Они отлично защищают от желания стать обывателем. – Почему ты всегда так поступаешь? – тихо спросила Джордан. Потому что Хеннесси всегда снилось Кружево, вот почему, потому что всегда был один и тот же сон, всегда один и тот же. – Наслаждайся своим кошмаром, – сказала она. 31 Диклан все еще помнил худший сон из всех когда-либо ему приснившихся. Это был последний год его учебы в Агленби. Он сдавал экзамены. И делал все возможное не без помощи друга Ронана – Ганси, чтобы брат не завалил учебу. Он купил рождественские подарки для Мэтью. Составил график стажировок и планировал переехать в таунхаус, оставленный ему покойным отцом. Подсчитал, сколько денег осталось по завещанию, сколько ему нужно зарабатывать и сколько он мог позволить себе тратить в год, чтобы продолжать жить так, как он считал нужным. Он встречался с девушкой по имени Эшли, с тех пор как расстался с предыдущей Эшли. Эта Эшли подумывала о том, чтобы поступить учиться в Вашингтон поближе к нему. Поэтому Диклан уже присматривал менее сообразительную Эшли ей на замену. Кроме того, он делал все возможное, чтобы созданная его отцом тугая петля недоброжелательно настроенных партнеров не затянулась раньше, чем он окончит школу. Все это не было страшным сном. Скорее принадлежало миру бодрствования. А самый страшный был таков: приближалось Рождество. Бесцветную траву вокруг дома в Амбарах сплошь покрывал иней. Ниалл только что вернулся из декабрьской деловой поездки и теперь, как положено в реальной жизни, раздавал сыновьям подарки. Он подарил Мэтью щенка, который был жив, только когда мальчик держал его на руках («Я никогда не спущу его с рук», – заявил присненный Мэтью.). Ронану достался учебник без слов («Все как я люблю», – сказал на это Ронан.). Диклану отец протянул коробку… а в ней способность приносить вещи из снов. – Твоя мать говорила, ты просил об этом, – сказал ему Ниалл. Диклан проснулся от прилива адреналина. По венам в такт сердцу пульсировал ужас. Он в страхе огляделся, но его комната в общежитии выглядела как и прежде, до того, как он заснул. Здесь не было ничего, что не было бы принесено человеческими руками или создано обычным человеческим трудом. Никаких чудес и магии. Не волшебная комната и вещи, необходимые для его не волшебной жизни. Диклан смотрел на «Эль-Халео». Он изучал картину, скрестив руки на груди и склонив голову набок. Приблизившись немного ближе, чем обычно. На самом деле нет, намного ближе, чем обычно. Он перешагнул через цепочку, ограничивающую для посетителей доступ в нишу, и подошел настолько близко, что мог видеть гребни мазков кисти, почувствовать запах старой краски в замкнутом пространстве. Подобный поступок был совершенно против правил, Диклан не представлял, что на него нашло. Вблизи все выглядело немного иначе, чем он помнил. Хватило мгновения, чтобы осознать, что причина его некоторой растерянности не в близости полотна, а в том, что в музее темно. Танцовщицу освещал лишь тусклый свет сигнализаций, который проникал скозь окно справа от картины и отражался в зеркале слева от нее. Также в музее царила тишина. В маленьком, тесноватом здании редко бывало шумно, однако сейчас из соседних залов не доносилось ни единой приглушенной фразы, никаких признаков жизни. Ни вздоха, ни выдоха. Словно в могиле. Он не знал, как здесь оказался. Он не знал, как здесь оказался. Парень оглядел себя сверху вниз. На нем была та же одежда, в которой он уходил от Джордан. Пиджак, ослабленный узел галстука. Та же одежда, в которой он был запечатлен на портрете. Та же самая, что и на Диклане, целовавшем Джордан. Он помнил, как вернулся в квартиру. Так ведь? Возможно, это была картинка другого раза, сохранившаяся в памяти, и все его воспоминания наслоились друг на друга, чтобы скрыть, что одного из них не хватает. Логика сна, а не бодрствования. Он не чувствовал, что спит. Конечно же, он не спал. Но… – Крутой фокус, да? – спросил Ронан. Средний из братьев Линч стоял у входа со двора, небрежно прислонившись плечом к дверному косяку, скрестив руки на груди и наблюдая за старшим. Он изменился с тех пор, как Диклан видел его в последний раз. Не подрос, поскольку Ронан и так был высоким, но как будто стал крупнее. Старше. Похоже, он не брился несколько дней, в его щетине виднелась проседь, мгновенно прибавлявшая ему лет. Уже не мальчик. Не школьник. Он стал молодым человеком. – Ронан, – произнес Диклан. Он не мог придумать, что еще сказать и как сказать, поэтому просто вложил все в это единственное слово. Ронан. – Охрана на некоторое время выведена из строя, – сказал Ронан. – Камеры тоже. Довольно ловкий трюк. Я пытался уговорить его придумать название. ОСЛЕПИТЕЛЬ заглавными буквами, однако он не из таких парней. Что ты хотел здесь посмотреть? Можно увидеть все, что угодно. Прикоснуться к чему хочешь. Никто не узнает. Диклан был совершенно дезориентирован. – Я не понимаю.