– Ты же знаешь, что его здесь нет, человека, отнявшего твою жизнь. Я сглатываю. Как же бесит, что мне все еще хочется плакать, стоит только подумать о своей смерти. – Ты этого не знаешь, – тихо отвечаю я. – И, что самое обидное, мне этого тоже никогда не узнать. Я не видела его лица, так как оно скрывалось за маской. А значит, он может быть где угодно. И кем угодно. В голове всплывают воспоминания о застывших людях в подвале дворца. Что, если он один из них? Что, если я пыталась спасти своего убийцу? Мне хочется верить, что важна каждая жизнь. Хочется верить, что каждый заслуживает право на загробную жизнь. Но это не означает, что мне хочется находиться со своим убийцей в одной комнате. Это не значит, что я готова помочь ему в чем-то. У меня нет никакого желания рисковать собой ради человека, который забрал меня из семьи. Который отнял у меня жизнь. – Все жители Поселения появились там до тебя. Так что ты, по крайней мере, можешь быть уверена, что его нет среди нас, – напоминает Гил с мягкими нотками в голосе. – И, если тебе от этого станет легче, не думаю, что плохие люди когда-нибудь становились Героями. – Как ты можешь быть в этом уверен? – Интуиция. Люди, которые причиняют другим боль, считают, что имеют право на что-то. И если бы кто-то подарил им билет в загробную жизнь, где они могли бы получить все, что захотят, сомневаюсь, что они стали бы раздумывать. Так что, думаю, они принимают таблетку без лишних вопросов. Я вытираю лицо, надеясь, что он не заметил моих слез в темноте. – Какой была прежняя Бесконечность? – Не знаю, – признается Гил. – Меня здесь еще не было. – Тогда откуда ты знаешь, что сейчас хуже? Ветер взметает листья вокруг нас. На лице Гила застыло нечитаемое выражение, так что трудно понять, рассердился он или нет на мои слова и вообще, задавался ли подобным вопросом. Ответит ли он мне что-то? Или мне вообще не стоило высказывать эти мысли? – Потому что нам суждено быть свободными, – наконец говорит он. – И все, что меньше этого, заведомо плохо. – А что произойдет, когда мы вернем себе контроль над Бесконечностью и все плохие люди обретут свободу? Ему требуется некоторое время, чтобы обдумать ответ. А когда наконец он отвечает мне, его голос еле слышен. Словно он боится произнести эти слова. Боится надеяться. – Возможно, мы создадим свое собственное герцогство, где злодеи не смогут до нас добраться. Гил серьезен, но на его лице проступает беспокойство и что-то еще, что мне не удается разобрать. И на мгновение я забываю, что мы в Бесконечности. Он обычный парень с карими глазами, который так же упрям, как и я. Парень, которого я повстречала в лесу, мечтающий о лучшем будущем. И, кажется, на мгновение он открывается мне с той стороны, с которой я его не знаю. Мы оба чувствуем эти изменения и тут же отступаем, стараясь защитить свои сердца. Гил потирает шею сзади и пожимает плечами: – Или, возможно, мы начнем очередное восстание и отправим всех убийц в Лабиринт, где они смогут убивать друг друга сколько душе угодно. С моих губ срывается безудержный смех. И, несмотря на окружающую нас темноту, я не сомневаюсь, что он тоже ухмыляется. – Пошли, – говорит Гил, ставя ногу на первую ступень лестницы. – И закрой за собой люк. Мы спускаемся по туннелю. Воздух наполнен запахом земли, а вокруг так холодно, что меня пробирает озноб. Спустившись до низа, я медленно поворачиваюсь вокруг в полнейшей темноте. Гил щелкает выключателем, и маленькую комнату наполняет свет. И я тут же узнаю прибор Ена – тот, к которому подключили меня, чтобы просмотреть мои воспоминания. Он стоит чуть поодаль рядом с черным стулом с металлическими кандалами в тех местах, где должны находиться руки и ноги. И все это ограждает от нас стеклянная стена. Я в тюрьме. Но для кого? Сердце колотится в груди. – Что это за место? – Ты же знаешь, что Ахмет создает оружие. – Гил обводит взглядом комнату, остановившись прямо под бронзовым фонарем. – И здесь мы хотим его проверить. – Вы собираетесь схватить Колониста? – широко раскрыв глаза, спрашиваю я. Он кивает: – Это лучше, чем везти его в Поселение. Не стоит спрашивать, что он имеет в виду. Вдруг ничего не получится. Я протягиваю руку к стеклу, но в последний момент отдергиваю ее. Это клетка. Мы посадим Колониста в клетку. – Я думал, тебя это порадует сильнее, – говорит Гил, и в его голосе вновь появляются жесткие нотки. – Если у Ахмета все получится, то, возможно, тебе больше не понадобится играть роль главного шпиона. А мы сможем все закончить без твоей помощи. Я опускаю руку и поворачиваюсь к нему лицом. Не ему осуждать меня. – Я хочу не этого. С оружием или без, но для меня посещение дворца намного безопаснее, чем для вас. – Я поджимаю губы. – И кого бы вы ни поместили сюда… хочется надеяться, что он того заслуживает. – Еще какие-то пожелания? Я обдумываю пару мгновений ответ: – Вообще-то есть. Не попадись им в руки. Я слышала, в Поселении не проводят спасательных операций в Зимней Крепости. Я поворачиваюсь к лестнице и делаю несколько шагов, когда за спиной раздается мрачный смешок Гила. Когда мы вновь оказываемся в лесу, Гил закрывает люк и засыпает его землей и листвой. А затем мы шагаем в полнейшей тишине, если не считать шороха травы под ногами. Видимо, доки недалеко от нас, потому что слышно шепот волн, хотя в полнейшей темноте разглядеть удается мало что. Что-то острое цепляется за подол моего платья, и мне приходится приложить все свои силы, чтобы освободиться. Разозлившись, я дергаю сильнее, отчего ветка ломается, а мое тело устремляется назад, прямо в Гила. С губ срывается вскрик, когда я поддаюсь гравитации, но Гил успевает схватить меня за руку и помогает вернуть равновесие. Успокоившись и поняв, что порвала платье, я уверенно встаю на ноги. – Спасибо, – еле слышно выдыхаю я. – Если бы ты не бросила уроки танцев, – говорит он, – то возвращалась бы домой целой и невредимой. – Я прекрасно умею ходить, – шиплю я. – Просто здесь темно. – Ах, точно. Все дело в темноте. Сколько погорело шпионов из-за нее. – Да перестань. Гил продолжает удерживать меня. – Тебе нужно научиться управлять разумом в своих интересах. Если вокруг темно, сделай все не таким темным. – Я не умею возвращать солнце на небо, – парирую я. – И не всем дана способность превращать свои руки в фонарики. Взгляд Гила пристальный и настороженный. Но через мгновение он протягивает мне руку: – Позволь научить тебя. Пару секунд я обдумываю его слова, но затем накрываю его ладонь своей. И Гил выводит меня на поляну, после чего накрывает наши руки второй рукой. – Если ты сейчас попросишь, чтобы я подумала о чем-нибудь успокаивающем… – Я поджимаю губы. – На самом деле я хотел попросить, чтобы ты вспомнила какой-нибудь счастливый момент, – говорит он. – Знаешь, бывает такое чувство, которое внезапно возникает в тот момент, когда представляешь то, что доставляет тебе радость, и в груди будто включается свет? Вспомни такой… сконцентрируйся на чувстве, которое вырывается из тебя. И направь его на ладони. – А как же пыльца фей? – тихо шепчу я наполненным сарказмом голосом. – Ужасный шпион и еще более ужасный комик, – шепчет он в ответ. Я сжимаю губы и сосредоточиваюсь на наших руках. Интересно, чувствует ли он, как колотится мое сердце? Но чем больше проходит времени, тем сильнее я морщу лоб. – Мне… мне ничего не удается придумать, – признаю я. Гил пристально смотрит на меня. – Должно же быть какое-то воспоминание, от которого ты испытываешь счастье? – Конечно, такие есть. Но все мои хорошие воспоминания кажутся… – Я обрываю себя. Они кажутся испорченными. Искаженными. Ведь того, что раньше вызывало у меня радость, больше не существует. Музыкальный проигрыватель пластинок. Молочные коктейли и картофель фри. Просмотр с кем-нибудь передач о сверхъестественном. «Токийский цирк». Семья. Все это было частью моей земной жизни, но пропало после смерти. И я все еще сомневаюсь, что после смерти есть поводы для радости.