Гил молчит. – Они не просто компьютерная программа, которая незаметна глазу. Они двигаются, как мы. Говорят, как мы, – мой голос срывается. – Они хотят походить на нас. В его взгляде мелькает нечто, предвещающее бурю. Кожа горит, ощущая жар его гнева, но назад пути нет. – У них есть мысли и желания. Они хотят жить. Неужели это так отличается от сновидений? Нервное возбуждение пронзает меня насквозь, оседая в груди. Там достаточно места, потому что сердца внутри больше нет. Я самолично вытащила его и выставила на всеобщее обозрение. – Я знаю, каково это, когда тебя лишают жизни без предупреждения. И не могу поступить так с кем-то другим. – Ты не считаешь, что они заслуживают смерти? – Я не знаю, чего они заслуживают. Но уверена, что не мне это решать. Он склоняет голову набок, а его пальцы слегка дергаются: – Поселению нужна информация. Никто не просит тебя убивать Колонистов. У меня все сжимается внутри: – Пока не просит. Его взгляд устремляется ко мне: – Это война. Так или иначе, у каждого на руках окажется кровь. Но если тебя действительно волнует, сколько ее прольется, то поможешь нам как можно раньше. – Я не уверена, что знаю, с чего начать, – тихо говорю я. Гил отступает на шаг. – Начни с выяснения, на чьей ты стороне на самом деле, – бросает он, а затем выходит из зала, оставляя меня одну на ринге. И уже не имеет значения, сколько противоречий раздирало меня минуту назад или как сильно мне хотелось почувствовать себя смелой, храброй и научиться выживать. Сейчас я чувствую себя лишь трусихой, какой меня считает Гил. Глава 16 Дом Анники расположен в стволе массивного дерева, к нему ведет вырезанная на уровне земли дверь. Я захожу внутрь, ожидая увидеть причудливый интерьер из какой-нибудь сказки. Но вместо этого вижу занавески, сшитые из полосок разных цветов, и металлическую мебель. Несколько каменных ступеней ведут в большую комнату, а в дальней стене вырезана арка, за которой – импровизированная стеклянная оранжерея. Аромат цветущего жасмина и жимолости заполняет пространство, а на стенах отражаются оттенки изумрудного и оливкового цветов. – Чаю? – спрашивает Анника из-за стойки из темного дерева с двумя красными кружками в руках. Я киваю. В Бесконечности нет необходимости питаться, но многие люди все еще считают это успокаивающим. Возможно, дело в ностальгии… после идеально приготовленного горячего напитка мир кажется лучше. Она поднимает чайник того же цвета и наливает кипяток в обе чашки, после чего указывает на молочник и сахарницу, стоящие рядом. – Молоко и два кусочка сахара, пожалуйста, – подняв два пальца, говорю я. Улыбка Анники подобна вспышке света… или надежды. – Шура тоже пьет чай именно так. Родительские инстинкты просто кричат во мне сделать ей замечание, но, думаю, нет ничего плохого в том, чтобы чуть подсластить чай. Не убьет же нас это. Я беру кружку и улыбаюсь в ответ: – Спасибо. Она садится на металлический диван с черными подушками. А я опускаюсь на стул напротив нее и осторожно дую на поднимающийся пар. – Я сожалею о том, как ты умерла, – вполне искренне начинает она. – Я серьезно. Ни один родитель не должен терять своего ребенка в таком возрасте. Ни один родитель не должен хоронить своих детей… Этого не должно происходить. Ты заслуживала более долгую жизнь. В глазах Анники мелькает печаль, словно в ее голове всплыли какие-то воспоминания. – У тебя были дети? – спрашиваю я. – Ну, до Шуры? Анника коротко кивает: – Да. Маленькая дочка. Печаль заполняет ее глаза. Я сжимаю кружку в руках. – Она… она здесь? В Бесконечности? Анника качает головой и отхлебывает чай: – Ты заметила, что здесь нет детей? Я хмурюсь: – На самом деле нет. Она проводит большим пальцем по красной керамической поверхности кружки. – Думаю, они попадают куда-то еще. Мы появляемся здесь с нашими телами, воспоминаниями и багажом старой жизни. А малыши? – Она хмыкает. – Очнувшись в Бесконечности, я сразу поняла, что ее здесь нет. Не чувствовала ее. Наверное, именно поэтому я не стала принимать таблетку. Зачем мне рай, в котором нет моего ребенка? – Я сожалею. Возможно, мне не следовало совать нос в чужие дела. – А я нет, – говорит Анника. – Особенно после того, как узнала, что это за место. Мне хочется думать, что моя малышка оказалась там, где ее не сможет достать королева Офелия. Мне бы хотелось утешать себя тем же в отношении Мэй, вот только сестра уже не ребенок. Возможно, в мире живых ее еще считают ребенком, но, думаю, в Бесконечности действуют другие возрастные ограничения. Шура явно умерла до того, как научилась водить машину, а она здесь, с нами. А значит, и Мэй однажды окажется здесь. Я отвлекаю себя от мыслей, делая еще один глоток. – Мы остановим ее, – уверенно говорит Анника. Я поднимаю взгляд и вижу, что ее глаза стали цвета темной бронзы. Глаза бойца. Надеюсь, она права. Меньше всего мне хочется, чтобы пострадал кто-то из жителей Поселения. Если бы не они, меня бы, наверное, отправили в герцогство Войны. Они спасли меня, и я должна им нечто большее, чем благодарность. Но мне бы хотелось отыскать способ помочь им, не предавая собственные убеждения. – Не посчитаешь ли ты наглым вопрос, как ты умерла? – Я опускаю кружку обратно на колени. – Шура сказала, что вы встретились в герцогстве Голода. Анника кивает и перекидывает косы через плечо: – Меня погубил рак, но, если честно, я умерла задолго до этого. Мой мир перевернулся, когда умерла дочь. Казалось… будто кто-то высосал весь воздух из комнаты и лишил меня возможности дышать. Все оставшееся время я просто притворялась живой. Но сердце… сердце давно перестало биться. – Не представляю, насколько это тяжело. – У всех свои испытания, – говорит она. – А Голод… Голод возродил все мрачные мысли. Все, что я когда-либо думала о себе, в чем винила себя, даже если в этом не было моей вины, поглотило меня. Если в Войне хотят сломить физически, то в Голоде воздействуют на разум. Но затем я встретила Шуру. Знаю, мы должны выживать ради самих себя, но возможность вновь стать матерью… Это дало мне цель, которой у меня давно не было. Дало мне стимул бороться дальше. И теперь я сражаюсь за детей, которые заслуживают лучшего. Сражаюсь за загробную жизнь, которую им обещали. Сражаюсь за их мир. Ее голос звучит так уверенно, словно Анника при желании могла бы свернуть горы. Она родилась, чтобы вести за собой людей. А я даже не представляю, в чем мое предназначение, но не думаю, что мне уготована роль предводителя армии. Я даже не уверена, что мне суждено попасть в армию. – Как продвигается твое обучение с Гилом? – спрашивает она, вырывая меня из мыслей. – Прекрасно, – отвечаю я, но при этом невольно кривлюсь так, будто съела что-то горькое. Она смеется: – К Гилу нужно привыкнуть.