Подолом юбки Лотхен отирает с него кровь. Это девочка. Долго трет макушку, но тщетно – головка красна от тонких волос. Алых, как кумач. И вновь видение меркнет. Лотхен только что вышла замуж. У супруга ее есть некоторые сбережения. Но работать на земле он не хочет. Он присмотрел трактир за добрую цену, в Гамельне. Если прибавить к накоплениям приданое супруги, он сможет купить его. Молодожены переезжают. Подметая порог, Лотхен вдруг вздрагивает. Перед ней, согнувшись под полными водой ведрами, проходит девочка. Волосы ее алеют. Лотхен крестится в страхе. Видения растаяли. Мирелла словно вынырнула наружу. Пред взором ее теперь были лишь темные стены комнаты, где умирала Лотхен. Сердце юницы колотилось, вырываясь из груди. Прошло какое-то время. Мирелла собралась с силами и встала. Она обернулась на кровать. Лицо Лотхен застыло и опустело. Трактирщица была мертва. Мирелла вышла прочь. Она была в смятении, в голове теснились неясные мысли. Выйдя на улицу, она пошла куда глаза глядят и сама не заметила, как покинула город и знакомой дорогой дошла до реки, а там уселась на берегу. Картинки из воспоминаний Лотхен метались в Миреллином мозгу, сталкивались, бились о своды черепа, и она никак не могла привести их в порядок. Мирелла встала. Ей нужно было наяву увидеть то, что открылось ей в тех странных видениях. Она вернулась к городской заставе и спросила у стражника, в какой стороне Коппенбрюгге. Он, удивившись, указал ей дорогу. Она двинулась в путь бодрым шагом, и вскоре от Гамельна осталась лишь крохотная черная точка позади. На подступах к Коппенбрюгге Мирелла оказалась еще засветло. Она утомилась и изголодалась. Сюда ее вел порыв, нужда увидеть город, в котором она родилась. Теперь же, пред незнакомыми стенами, она заколебалась. Что она сделает? Придет к отцу, господину сего града? Мысль показалась ей до того безумной и дерзкой, что она отринула ее тут же. Однако она чувствовала, что, если остановится и станет раздумывать, сомнения скрутят ее волю и она не сделает больше ни шага. А потому подошла к окружавшей город крепостной стене. У ворот стояли двое стражников. Завидев Миреллу, они скрестили алебарды. – Никому нет входа, – сказал один. – В соседнем городе чума, – добавил другой. У них был приказ не впускать чужаков. Мирелла отступила. Она ушла от городских ворот, но осталась бродить поблизости. Нельзя же, зайдя так далеко, воротиться ни с чем. Она села на обочину, уперев взор в крепостные стены, будто они заговорят с ней. Так просидела она долго, давая телу отдохнуть, а мозгу – свыкнуться с тем, что открыла ей Лотхен. Издали она видела, как стражники расступились, отворяя ворота. Из них показалась роскошная карета с гербом Коппенбрюгге. Еще богаче, чем у гамельнского бургомистра, как показалось Мирелле. Она поднялась на ноги. Как и в Гамельне, улицы были здесь слишком узки, чтобы проехать целой упряжкой. Кучер вел коней за узду. Следом шли слуги с бессчетной поклажей. Теперь, за городской стеной, места было довольно, чтобы снарядить упряжку. Все принялись за дело. Карету готовили к долгой дороге. Мирелла наблюдала, на расстоянии. Дверца кареты открылась. Из нее вышел мужчина. Она узнала сеньора. Отца. Он обернулся и протянул руку. На нее оперлась, спускаясь с подножки, женщина, а следом спустились и два мальчугана. Мирелла жадно глядела на них. Волосы у сыновей правителя были светлые, в отца. Оба миловидны, с нежными розовыми личиками. Мать ласкала их беспрерывно. Рука ее касалась то плеча одного, то головы другого. Она улыбалась им. Под покрывавшей ее волосы материей виднелись темные локоны. Малыши вились вокруг ее юбки, ласкаясь, щебеча, выпрашивая сладости, коими мать одаривала их в обмен на поцелуи. Вскоре всё было устроено и уложено, и они поднялись в карету. Кучер хлестнул лошадей. Верно, семейство рассчитывало укрыться в каком-нибудь загородном имении, подальше от черной чумы. Мирелла смотрела, как исчезает карета. Ей и в голову не пришло подойти и заговорить со столь восхитительными созданиями. Они, благородные, были до того чисты и нежны, что казались ей совершенно далекими. Никогда ее не гладили по голове. Она будто узрела иной мир поверх стены, которую не перелезть. Об отце она теперь и думать забыла: с ним не было у нее ничего общего. Но вспомнила, что остается еще мать. Мать, которая не станет сбегать от чумы и не покинет город в тот самый миг, когда дочь пришла ее проведать. Мирелла направилась к погосту. Как во многих городах Империи германской, коппенбрюггское кладбище вынесено было за крепостные стены. Мирелла ступила на него без труда. Она приметила колокольню той самой церкви и направилась к ней меж могил. Вокруг не было ни души. Стемнело. Лучший час для прогулок средь мертвецов. Она узнала склеп. Вот где покоится ее мать и где сама она явилась на свет. На всякий случай она стукнула в двери гробницы, дабы учтиво сообщить о своем приходе. Необычайно плотный туман заструился из-под дверей. Мирелла отступила на шаг. Но вовсе не из страха. Ей почудилось что-то родное, и успокоительное, и возбуждающее сразу, будто после долгого странствия она вернулась наконец домой. Туман клубился всё больше. Он поднялся уже, точно тесто, до верха дверей. И в нем неспешно сложились очертания рук и ног. Явился ладный и нежный женский облик. Призрак матери улыбнулся Мирелле. Туманное тело светилось молочным, звездным светом. Мать ее была простоволоса. Пряди парили в воздухе вкруг ее лица. Мирелла была уверена, что локоны ее, отражай они свет, сверкали бы кроваво-алым. Стоя так, свободно и гордо, мать ее походила на ведьму. Мирелла восхищалась ее красотой. Призрак поднял руку и погладил ее по щеке. Водоноска не ощутила ничего, даже движения воздуха. И всё же зажмурилась от счастья. Робкая музыка послышалась в тиши. Это призрак говорил с ней, по-своему. Мирелла узнала в неспешной мелодии колыбельную: ту, которую мать пела бы ей, малютке, укачивая. Под конец звуки стали веселей и отрывистей. Начинался новый напев. Забавная считалочка, под которую мать с дочкой, уже девчушкой, играли бы, взявшись за руки и скача по классикам. Заиграла третья, последняя песнь. Простая и однообразная, для долгих зимних вечеров. Мать пела бы ее своей уже взрослой дочке, расчесывая и заплетая волосы или вышивая приданое. Умолкла последняя песнь. Призрачные очертания таяли. Вскоре Мирелла осталась одна. Она посмотрела вниз. Туман исчез. На земле, там, откуда вырос призрак, теперь лежала палочка, тонкая и белая. Мирелла подняла ее. То была кость. Гладкая на ощупь, полая внутри. Мирелла поднесла ее к губам и поцеловала. Она чуть вздохнула, и вздох ее скользнул внутрь кости. Раздался мелодичный звук. Мирелла ушла с кладбища, прижимая кость к груди. Когда она подошла к Гамельну, утреннее солнце было уже высоко. Она шагала всю ночь. И от усталости валилась с ног. Накануне стражники у ворот стояли вдвоем. Теперь же лишь один держал пост, и на лице его читался страх. Мирелла миновала укрепления. Мертвая тишина стояла в Гамельне. Он нравился Мирелле таким. Бояться смерти нечего. Она вернулась в сарай. Пан ждал ее там, в крайнем беспокойстве, снедаемый тревогой и готовый уже исковылять все улицы города в поисках ее чумного трупа. Мирелла ободрила его: ему больше не надо бояться чумы. Теперь она, Мирелла, берется выгнать ее из Гамельна. XI Девице вновь встретился враг Мирелла проспала весь следующий день. Едва придя в себя и набравшись сил, она уединилась в углу сарая. Там она долгие часы просидела, скрючившись, с костью и ножом в руках, так что даже Пан не ведал, чем она столь поглощена. Потом она повязала лоскут, коим скрывала обыкновенно свои волосы, и решительно вышла из сарая. Она направлялась навстречу незнакомцу в черном. Солнце садилось над траурным градом. Мирелла петляла по улицам легким шагом, но навострив глаз. Она надеялась заметить его издали. Выпрыгнуть сзади. Напасть со спины, застать врасплох. Но внезапно он сам возник меж двух домов, прямо у нее перед носом. Она подскочила с испугу. Незнакомец играл с ней, как кошка играет с воробьем: цепляет когтем, но так, чтоб не прикончить сразу. Мирелла отступила назад. Но лишь на шаг. Она присогнула ноги, вздернула подбородок и смело взглянула на него. Она была готова. Она вступит с ним в бой. Но, поскольку Мирелла ничего не смыслила в том, как вызывать на поединок, она сказала: – Доброго дня, сударь. Трудно ей было отделаться от учтивых и угодливых привычек, кои всю жизнь уберегали ее от насилия. Незнакомец улыбнулся. Любезность девицы была ему по нраву. Он ответил: – И вам. Мирелла была поражена: ей и в голову не приходило, что демон может поддержать разговор. – Вы – Диавол? – спросила она дрожащим голосом. Может, следовало прихватить святой воды? Незнакомец в черном презрительно усмехнуться. – Диавол – людская выдумка, – сказал он. – Я – Чума, один из посыльных Смерти. Он взялся за капюшон, дабы обнажить голову в знак приветствия. Судорога сковала плечи Миреллы. Наконец она увидит его лик. Главное, не закричать. Даже если узреть предстоит пустые глазницы и оскал скелета, или жуткую рогатую харю, или даже огромную крысиную голову на человечьих плечах. Она подняла взгляд. У Чумы было лицо красивого юноши. Волосы, глаза и кожа его были черны. На голове – щетка коротких густо курчавых волос. Черты прямые и дерзкие. В черных как смоль зрачках сверкали смеющиеся искорки. Облик его дышал силой и уверенностью, превосходящими людские. Мирелла не вскрикнула. От неожиданности она лишилась дара речи. Она словно оцепенела. Кажется, ей было бы легче бросить вызов нелюди. Теперь же, когда пред ней стоял человек, она не смела и шевельнуться. Превосходно, нечего сказать. Сейчас противник нападет, повергнет ее, и быть ей сожранной полчищем крыс. – Вы прекрасно меня видите, верно? – спросил юноша-Чума с любопытством. Мирелла видела его прекрасно. Видела его точеные скулы, приметила полные губы, угадывала под плащом широкую ладную грудь. – Да. Вы еще ужаснее, чем я могла помыслить, – ответила она. Он рассмеялся, обнажив зубы безупречной белизны. Он забавлялся от души. А эта оборванка была не робкого десятка!