— Как она жила последние двадцать лет, я знать не знаю, — очень искренне сказала Ирина. — Знаю лишь, и то совершенно случайно, что она в институт поступила, выучилась. И замуж вышла. — Видите, вы про нее много знаете, — сказала Катька. — Но никаких подробностей она мне про себя не рассказала. Мы с ней один-единственный раз за эти двадцать лет встретились. И то случайно получилось. В одном вагоне метро ехали. И я к ней первая подошла. И Ирина, усадив нас за стол, на котором все было приготовлено для уютного чаепития, начала рассказывать, одновременно разливая всем чай и подвигая то вазочку с конфетами, то блюдо с домашним печеньем. История ее встречи с Галиной вкратце была такова. Подойдя к бывшей подруге в вагоне метро, Ирина рассчитывала хотя бы на легкую сердечность, какую испытываешь, встретив друга юности. Но на деле все оказалось иначе. Галина чуть ли не шарахнулась от бывшей подруги. На вопросы отвечала сквозь зубы. И Ирина, несмотря на обуревавшую ее радость, наконец заметила, что Галина ее чувств отнюдь не разделяет. — Что-то ты не больно рада меня видеть, — сказала женщина бывшей подруге. Галина метнула на нее странный взгляд и пробормотала что-то о том, что спешит, что ей пора. И выскочила из поезда на первой же остановке. — Вот и вся история, — сказала Ирина. — Честно говоря, я здорово удивилась. Мы когда работали с Галькой на заводе, то очень дружили. До того жуткого случая прямо не разлей вода были. — Какого случая? — спросила я. — Когда Галина свалилась в чан с раствором хлорки? — Вижу, вы уже об этом знаете, — сказала Ирина. — Да, вот после этого Галина и изменилась. Вообще-то я ее понимаю, тяжело потерять ребенка. Но… — Потерять ребенка? — хором воскликнули мы с Катькой. — Да, — кивнула Ирина. — Когда Галька свалилась в чан, она была беременна. И в больнице, куда ее привезли, врачи сказали, что придется ей от ребенка избавиться, потому что существует вероятность того, что ребенок родится уродом. Что ни говори, а раствора Галька наглоталась. — И Галина согласилась избавиться от ребенка? — С радостью, — кивнула Ирина. — Я к тому и веду, не совсем понимаю, чего Галька потом переживать стала. Ведь она не хотела этого ребенка. И врачи ей выбор предлагали. Можно было и рискнуть, понадеяться, что ребенок родится нормальным. Но Галька сама ребенка не хотела, потому и согласилась на аборт. — Почему не хотела? — Ну, сами посудите, мужа у нее не было. Жила она в общаге. Куда бы она делась с грудным младенцем на руках? Для нее он был бы серьезной обузой. Это ведь настоящая жизнь, а не кино какое-нибудь. Мы с ней много раз обсуждали, как бы ей выкрутиться. И каждый раз приходили к мнению, что первенцем придется пожертвовать. — Ясно, — кивнула Катька. — Бывает… — А после больницы Галину словно подменили, — сказала Ирина, кладя себе на тарелку кусок бисквитного тортика. — На завод она вернулась, но проработала совсем недолго. Потом сказала, что подала документы на юридический и что ее приняли. Уволилась и переехала из нашего рабочего общежития. И больше я ее до той случайной встречи в метро не видела. — Она вам что и телефона не оставила? — удивилась я. — Нет, — покачала головой Ирина. — Какой телефон? Говорю же, она в студенческое общежитие переехала. — А в какую больницу увезли Галину после несчастного случая? — спросила я. — Вы ведь ее там навещали? — Действительно, — кивнула Ирина. — Навещала. В больницу Красина ее увезли. Знаете, где такая? — Знаю, там же, на Ржевке, находится, — обрадовалась я. — Вот, вот, — кивнула Ирина. — Там Галька и лежала. Выйдя от Ирины, мы с Катькой переглянулись. Время было уже восемь часов вечера. Но Прапор с Серегой еще не звонили. А значит, мы вполне могли перед встречей с ними успеть смотаться в больницу и узнать там насчет Галины. Что мы и сделали, верней, попытались сделать. По причине позднего времени в справочном больницы все данные о двадцатилетней давности больной нам выдать отказались. — Приходите завтра, — увещевала нас вся накрахмаленная молоденькая медсестра. — Сегодня все равно никого из врачей нет. — Но дежурные же есть, — настаивали мы. — И компьютеры уже выключены, — убеждала сестричка. — Компьютеры можно включить. Девушка, поймите, дело идет о жизни и смерти. Для нас очень важно поговорить с лечащим врачом нашей подруги. Можно сказать, он наша единственная зацепка. — Ладно, — наконец сдалась медсестра и подсела к зашумевшему компьютеру. — Как фамилия врача, у которого лечилась ваша знакомая? Мы растерянно молчали. Фамилию врача мы у Ирины спросить не догадались. Да и что толку, если бы и спросили. Женщина наверняка ее давным-давно забыла, если когда-нибудь и знала. Медсестра выжидательно подняла на нас глаза. Поняв по нашим лицам, что фамилии врача ей от нас не видать, она вздохнула. — Ладно уж, — сказала она. — Все равно из тех врачей, кто проработал тут больше двадцати лет, осталось всего два человека. И вам повезло, один из них сегодня как раз должен остаться на ночном дежурстве. Пухов Иван Алексеевич. — А как нам его найти? — спросила Катька. — Я провожу, — откликнулась медсестра. Она провела нас на второй этаж и, остановившись перед окрашенной белой краской дверью, деликатно постучала в нее. — Иван Алексеевич, простите за беспокойство. Вы не заняты? — Ну что вы, Лидочка, — откликнулся из-за двери приятный мужской голос. — Совсем не занят. А для вас я и вообще всегда свободен. Дверь открылась, и на пороге возник симпатичный мужчина сорока с хвостиком лет. С умным, немного усталым лицом. Кожа на щеках и подбородке была аккуратно выбрита, а небольшие аккуратные усики ничуть доктора не портили. С некоторым недоумением он воззрился на нас с Катериной. — Эти девушки к вам, — порадовала Ивана Алексеевича медсестра и испарилась. — М-да? — задумчиво проблеял врач, глядя вслед удаляющейся девушке. Затем он снова перевел взгляд на нас. — И чем могу быть вам полезен? — поинтересовался он. — Что, дело такое срочное, что до утра подождать не может? — Очень срочное, — горячо заверили его мы. — Что ж, — пожал плечами врач, — тогда я вас слушаю. — Лет двадцать назад у вас в больнице лежала одна пациентка, — начала Катька. — Мухина Галина. Нам нужно побеседовать с ее лечащим врачом. — Двадцать лет назад, говорите? — задумчиво повторил врач с легким сарказмом в голосе. — А теперь срочно понадобился ее врач? И чем же могу помочь, милые девушки? — Ну, вы же тут самый старый сотрудник, — сказала Катька. Ее слова почему-то обидели Ивана Алексеевича, и он надулся. — Совсем я не самый старый! — возмутился он. — Есть и постарше меня сотрудники. — Ой, мы не то хотели сказать! — смутилась я. — Простите. — Нет, но действительно, чем могу быть полезен? — продолжал дуться Иван Алексеевич. — Даже если двадцать лет назад среди моих больных и была эта пациентка, то как я могу ее помнить? Какой у нее хоть диагноз-то был? Селезенка, желудок, аппендицит? Если аппендицит, то сразу могу предупредить, что я ее точно не помню. У меня этих операций только за первый год ординатуры было без малого три десятка. — Дело в том, что это был не совсем обычный случай, — сказала я. — Девушка работала на химическом заводе и случайно упала в чан с раствором хлорки. После чего ее, конечно, немедленно госпитализировали. И привезли к вам, потому что и завод этот находился неподалеку. Уже в середине моей тирады по лицу Ивана Алексеевича мелькнуло странное выражение, словно он вспомнил, о ком идет речь, но радости ему это не доставило. Но вслух он лишь коротко сказал: — Проходите! Посторонившись, он пропустил нас в свой кабинет. Сам плотно прикрыл за нами дверь, сел в кресло возле стола и закурил. Жадно сделав несколько затяжек, он спросил: — Прежде чем мы начнем разговаривать, скажите, зачем вам это нужно? Вы что, ведете профессиональное расследование? Так я сразу же хочу вас предупредить, что тот человек уже давно не работает по специальности. Теперь он педиатр в районной поликлинике. Не думаю, что и педиатр из него получился хороший, но все же… все же непоправимый вред, работая педиатром, причинить трудно. Поэтому мне не хотелось бы называть фамилию этого врача. Он и сам понял, что ошибся, пойдя работать хирургом. И как мог, исправил эту ошибку. — Нет, нет, — помотала головой Катька. — Если вы в курсе того, что произошло двадцать лет назад, то нам нет дела до фамилии лечащего врача Галины. Нам просто необходимо знать, что же произошло с Галиной. Иван Алексеевич молчал. Нужно было его дожать. И я произнесла: — Видите ли, произошло убийство. Мухина одна из подозреваемых. И нам с коллегой поручили в мельчайших подробностях проверить всю подноготную ее и остальных причастных к этому делу. — Впервые вижу, чтобы наша милиция работала с таким тщанием, — недоверчиво пробормотал Иван Алексеевич. — Времена меняются, — ответила я. — И очень несовременно думать, что в милиции все работают спустя рукава. Уж чего-чего, а несовременным Иван Алексеевич показаться не хотел. Поэтому он поспешно согласился, что хорошие работники встречаются везде. В том числе и в милиции. Он так и остался при своем мнении, что мы с Катериной явились к нему из милиции. Не понятно, кстати, почему. Уже и раньше прослеживалась закономерность: стоит упомянуть о том, что мы занимаемся расследованием убийства, как люди автоматически начинают считать, что мы с Катькой работаем в милиции. Видно, в голове среднего обывателя просто не укладывается мысль, что расследованием убийства можно заниматься не по долгу службы, а просто так. Из желания найти разгадку. — Я помню этот случай, — наконец признался Иван Алексеевич. — Девушка была совсем молоденькая. Сама она почти не пострадала. Вытащили ее быстро и к нам доставили тоже оперативно. Во всяком случае, до летального исхода там было далеко. Но вот ребенком пришлось пожертвовать. — Ее ребенком? — уточнила Катька. — Так это правда, что Галина была беременна? — Да, но насильно делать аборт никто ее не заставлял, — сказал врач. — Ей просто предложили это как один из вариантов. Существовала вероятность, что ребенок может родиться с отклонениями. Примерно двадцать процентов. Но врачебная этика требовала от нас, чтобы мы проинформировали женщину о такой возможности. И мне показалось, что она согласилась избавиться от ребенка с большой охотой. — И что было дальше? Ей сделали операцию? — Да, — кивнул Иван Алексеевич. — К сожалению, не очень удачно. — Что значит, «не очень удачно»? — переспросила я.