— Но я в мистику не верю, — наконец сказала она. — Поэтому думаю, что проблема у них все же есть, просто Галина даже пьяная не захотела мне об этом говорить. Но я, в отличие от Вали, в чужие дела не лезу. Если проблемы у Галины, то мне ее жаль. Рано или поздно Петр оставит попытки обрюхатить жену и заведет ребенка от другой женщины. А может быть, и уже завел. Он ведь не обязан нам докладывать об этом, верно? Я кивнула. — А когда Юра вернется сегодня вечером, он сможет дать тебе их адрес, — бодро закончила Маша. — Может быть, соседи Галины и ее мужа знают о них больше, чем мы с Юрой. Получив все эти сведения, я наконец спохватилась, что могу опоздать в больницу. Распрощавшись с Машей, я помчалась к Катьке. Успела я буквально в последнюю минуту. Катька уже поднималась со стула, собираясь войти в дверь. Увидев меня, она страшно обрадовалась. — Я уж думала, что ты не появишься, — призналась она мне. Войдя в приемную врача, мы увидели перед собой благообразного старика с зачесанными назад густыми, обильно тронутыми сединой волосами. Старик был высокого роста и костляв. Приветливо поздоровавшись с нами, он пригласил нас садиться. — О какой больной пойдет речь? — спросил он, перекладывая на столе карты больных. — О Татьяне Рюриковой, — сказала Катька. — Рюриковой? — удивился врач. — Не помню такой. Вы уверены, что именно я ее лечащий врач? — Уверены, — решительно кивнули мы. — Правда, эта пациентка лечилась в вашей клинике в восемьдесят первом — восемьдесят втором году. — Больше двадцати лет назад! — воскликнул врач. — Простите, но сейчас мне эта фамилия ничего не говорит. Вообще-то она мне действительно знакома, так что, вероятно, вы правы. И такая пациентка у меня была. Но я ничего не могу про нее вспомнить. — Вот ее портрет, — сказала я. — Может быть, он вам поможет освежить память. Врач настороженно посмотрел на меня, потом взялся за портрет. — Да, — наконец признал он. — Это лицо мне знакомо. Подождите минутку, я попрошу сестру поискать и принести из архива карту этой больной. Тогда все окончательно встанет на свои места. Пока медсестра ходила за картой Рюриковой, врач сосредоточенно изучал портрет Татьяны. — Кажется, я ее вспомнил, — неожиданно сказал он нам. — С ней была еще странная история… Но в этот момент вернулась медсестра с картой. И врач углубился в изучение записей. Наконец он оторвался от чтения и смущенно посмотрел на нас. — Прежде всего, я хочу спросить, кем вы приходитесь Татьяне Рюриковой? — спросил он у нас. Врать, что мы из милиции, было бесполезно. Поэтому мы рассказали врачу правду. О двух убийствах, об аресте Толи и о том, как нервно он реагирует на одно упоминание о своей жене. — Это меняет дело, — сказал врач. — Пожалуй, я могу нарушить наши правила. И хотя вы не родственники и не милиция, я расскажу вам все, что знаю об этой женщине и истории, которая с ней случилась. Врач наклонился поближе к нам, положив сцепленные руки на стол, и начал рассказ: — Татьяна Рюрикова поступила к нам по заявлению ее мужа. Он утверждал, что после тяжелой психологической травмы, нанесенной его жене смертью обоих родителей, у его жены повредился рассудок. Вначале мне показалось, что он прав. Женщина не реагировала на окружающих, полностью уйдя в свой внутренний мир. Но постепенно я начал понимать, что эта реакция вызвана не столько смертью родителей, чему ей пришлось стать свидетельницей, а какой-то более глубокой причиной. Женщине требовалась не медикаментозная помощь. Ей был нужен психоаналитик. — И вы ей нашли такого специалиста? — Да, сначала я хотел работать с ней лично. Но потом понял, что специалист справится с задачей лучше. — И как звали того специалиста? — Максим Бурцев, — ответил врач. — Тогда он был молодой, но чрезвычайно одаренный специалист. Уже через месяц у пациентки наметился положительный сдвиг. А спустя полгода она была практически здорова. Адекватно реагировала на внешние раздражители. И муж сам попросил меня выписать его жену. — А потом? — спросила я. — Вы ведь обязаны наблюдать своих пациентов еще некоторое время? — К сожалению, в назначенный день Татьяна на прием не явилась, — сказал врач. — В районном психиатрическом диспансере, где она после выписки из нашей больницы была поставлена на учет, она тоже не появлялась. Обеспокоенный, я позвонил ей домой. Но там подошли какие-то другие люди. И сказали, что только что переехали в эту квартиру. И сведений о прежних жильцах не имеют. — Очень интересно, — пробормотала Катька. — И это все? — Все, — развел руками врач. — До настоящего дня я не имел больше никаких сведений о Рюриковой. — А тот психоаналитик, который работал с ней? Может быть, она звонила ему? — спросила я. — Конечно, я поинтересовался у Максима. Но он был в такой же растерянности, что и я. После выписки Татьяна и ее муж словно в воду канули. — Но как же так? — удивилась я. — Я даже обратился за помощью в милицию, — сказал врач. — У меня есть свои связи в уголовном розыске. Им удалось разыскать мужа Татьяны. Но он оказался чист. В районном отделении милиции лежало его заявление об исчезновении жены. Муж Татьяны рассказал работникам уголовного розыска, что через неделю после выписки Татьяна снова начала заговариваться. Заставила его поменять квартиру, переехать в другой район. Но ей становилось все хуже. Она снова начала рваться на место аварии своих родителей. И однажды, после того, как муж завел разговор о том, что ей хорошо было бы еще немного полежать в стационаре, она просто ушла из дома. Ушла и не вернулась. — Ушла? — недоверчиво переспросила я. — Но куда? — Этого ни я, ни милиция так и не узнали. Заявление об исчезновении гражданки Рюриковой, написанное ее мужем, лежало на столе участкового. Но поиски пропавшей гражданки ничего не дали. Ни на месте аварии, в которой погибли ее родители, ни на кладбище, где они были похоронены, этой женщины не видели. — Дайте нам на всякий случай координаты Татьяниного психоаналитика, — попросила я. — Мы попробуем поговорить с ним. — Пожалуйста, — согласился врач, что-то чиркнув на бумажке. — Вот его телефон. Домашний и рабочий. Позвоните, узнайте. Но уверяю вас, он ничем не сможет вам помочь. Он знает не больше моего. Даже сомневаюсь, что он сможет вспомнить такую пациентку. Распростившись с врачом, мы отправились на улицу. Совещаться. — Если сейчас поедем к этому Максиму Бурцеву, то наверняка не успеем вернуться в Рощино до приезда Сереги с Прапором, — сказала Катька. Перед этим разговором каждая из нас по два раза попыталась дозвониться до своего любимого. Увы, то ли связь была такой негодной, то ли наши приятели вытворяли что-то немыслимое со своими трубками. Во всяком случае, дозвониться до них мы не смогли. — Ладно, не мотаться же нам двадцать раз в город, — сказала Катька. — А Серега с Прапором если любят нас, то подождут. Ничего с ними не случится. Я пробормотала, что сегодня вообще-то уже понедельник, а значит, у них рабочий день. И наверное, и Серегу и Прапора ждут в фирме. — Вот и нечего по лесам мотаться за девушками! — заявила Катька вопреки всякой логике. После этого мы позвонили психоаналитику. Максим оказался дома. Во всяком случае, телефонную трубку снял он сам. — У меня все часы расписаны, — сообщил он нам, как только мы заикнулись, что хотели бы к нему приехать. — На месяц вперед. — Ну, пожалуйста, — заныла я. — Очень трудный случай. И не терпит отлагательства. Дело, может быть, идет о жизни и смерти человека. — Хм, — послышалось в трубке. — Если и в самом деле все так серьезно, то я бы мог выкроить для вас полчасика. Но вы сами понимаете, придется оплатить двойной тариф. — Разумеется, мы согласны! — закричала я, даже не собираясь выяснять, сколько это «двойной тариф». — Куда подъехать? — А почему у вас нет моего адреса? — внезапно насторожился Максим. — Я его потеряла, — стыдливо соврала я. — Ладно, пишите, — распорядился Максим. Психоаналитик жил в просторной двухкомнатной квартире на Петроградской стороне в старинном доме. Сам Максим нам не понравился. Редкие волосики на черепе, выдающиеся вперед зубы и маленькие глазки никого не способны украсить. Но, кроме всего прочего, у него была еще и какая-то бледная кожа, щедро припорошенная юношескими угрями, которые серьезному человеку иметь вроде бы уже не полагалось. Из юношеского возраста он вышел лет двадцать назад. Как минимум. — Чем могу помочь? — спросил он, проведя нас с Катькой в гостиную. Вообще-то я понятия не имела, из чего складывается беседа психоаналитика со своими пациентами. Но подозревала, что человек, которого ничего не тревожит, не пойдет к врачу. Поэтому я принялась вдохновенно придумывать себе проблемы. А заодно придумала их и Катьке. Чего уж там, раз все равно вместе пришли. Я рассказала про свои отношения с Серегой, Катька рассказала про свои с Прапором. Время от времени психоаналитик задавал нам ничего не значащие вопросы. Но неожиданно для самой себя я вдруг поняла, что, несмотря на все его заскоки и неуемную ревность, Серега необыкновенно дорог мне. Я и раньше догадывалась, что терплю его выходки не просто так, а ради чего-то великого. Но теперь я осознала истину так явно, словно меня залили ослепительным светом, в котором ничего не возможно было скрыть. Кажется, Катька испытывала нечто похожее. — Вот и отлично, — заявил нам психоаналитик. — Рад, что смог вам помочь. Как видите, ваша проблема на самом деле не была никакой проблемой. Просто вам нужно было разобраться в самой себе. А теперь я хочу с вами попрощаться. У меня на сегодня намечены и другие дела. — Постойте! — воскликнула Катька. — У нас к вам есть еще один вопрос. — Какой вопрос? — немного раздраженно осведомился Максим, которого мы явно задерживали. — Вы знаете эту женщину? — спросила Катька, протягивая ему портрет Татьяны. Максим развернул его и изменился в лице. Да что там! У него даже прыщи побледнели. Он молча рассматривал лицо Татьяны. — Ну так что? — спросила я. — Да, — через силу выдавил из себя Максим, опускаясь в кресло, — я лечил ее. Кто вы такие? — Эта женщина замешана в убийстве, — соврала Катька. — Вероятно, даже в двух. — Не может быть! — решительно возразил Максим. — Она пропала больше двадцати лет назад. Скорей всего, она мертва. — Ничуть не бывало, — заявила Катька. — Во всяком случае, ее муж считает, что она жива. — Ее муж? — едва слышно переспросил Максим. — Нет, уверяю вас, эта женщина не может быть виновной ни в чем. — Почему вы так в этом уверены? — спросила я. — Потому что я наблюдал ее лично в течение нескольких месяцев, — сказал Максим. — Она не способна причинить вред кому-либо.