– Да, я тебя понимаю. – А к северу и к западу вид еще лучше; северная терраса в летнюю ночь – просто волшебное место. Айзенменгер уже давно не слышал в ее голосе этих ноток и не сразу понял, что они означают. И, лишь кинув взгляд на ее бледный профиль, он догадался, что она просто расслабилась. И он вдруг поймал себя на том, что невероятно счастлив. – Может, разберем вещи? – отворачиваясь от окна, спросила Елена. Айзенменгер остался стоять на месте, вглядываясь в даль. Однако вид справа заслоняла одна из сказочных башен, и, сколько он ни старался, ему не удавалось увидеть мрачный плюмаж дыма, который сопровождал их при подъезде к замку. Душ был наслаждением, но в последнее время, какую бы горячую воду ни включала Беверли Уортон, как бы та ни обжигала ее кожу и ни захватывала дух, ей все казалось мало. И она уже с горечью начинала думать, что теперь ее устроит лишь жар преисподней. Она выключила воду и спустилась на влажный коврик, который показался ей холодным и вызвал у нее отвращение. Это был знак постороннего вторжения в ее замкнутый мирок, а также знак эгоизма. Почему он не воспользовался полотенцем? Почему он лишил ее ощущения этой теплой мягкости? Она встала перед зеркалом, доходившим до самого пола, и начала вытираться. Несмотря на пар, она смогла довольно отчетливо – и не без удовольствия – разглядеть свое тело; затуманенное стекло сглаживало несовершенства и скрывало изъяны, о существовании которых она догадывалась, и заставляло ее поверить в то, что возраст над ней не властен. Может быть, на ней лежало проклятие и она была обречена на вечную юность? И на жизнь с вечным ощущением вины? – К черту! – устало улыбнулась она, но мутное стекло исказило улыбку, превратив ее в карикатуру. Однако Беверли слишком устала, чтобы злиться, и слишком хорошо себя знала, чтобы по-настоящему радоваться. Облачившись в купальный халат, Беверли направилась на кухню, где, как она догадывалась, ее ждали грязные кофейные чашки и немытые стаканы из-под вина. Неужто в этом и заключалась разница между случайным мужчиной и постоянным ухажером? Последний удосуживался вымыть за собой посуду, поскольку расчитывал вернуться даже в том случае, если ему не нужен был секс. Некоторое время назад ее любовником был Питер, и, вероятно, он мог бы стать для нее спутником жизни. Кроме любви, ей ничего не было нужно от него, и он не претендовал ни на что, кроме близости и дружеского участия. Но случай дал ей понять, что она ошибается, и Беверли ощутила знакомое горькое разочарование оттого, что ее вновь лишили душевного спокойствия. Запихивая грязную посуду в посудомойку, она несколько раз чихнула. Неужели она, ко всему прочему, умудрилась простудиться? Прежде с ней этого не случалось. Наверное, она перенапряглась на работе. Или не на работе, но перенапряглась. Закончив с посудой, она протерла тряпкой стол, налила себе стакан холодной воды и подошла к окну, из которого открывался вид на городской ландшафт, – своему любимому месту для размышлений. Она понимала, что занимается самообманом. На самом деле ей следовало быть благодарной случаю. Возможно, Питер действительно любил ее – ей по-прежнему хотелось верить в то, что их связывало нечто большее, чем биологический ритуал, – но чувство это было слабым и рухнуло при возникновении первых же трудностей. Она сделала несколько глотков. На востоке поднималась почти полная луна, однако ее сияние было замутнено отблесками заходящего солнца и грязно-оранжевым мерцанием уже зажигавшегося уличного освещения. Куда же подевались все достойные мужчины? Она чуть не рассмеялась, догадываясь о том, что является не первой женщиной, которая задает себе этот вопрос. Однако ответ на него не становился от этого очевиднее. Некоторым женщинам удается найти себе идеального спутника с удручающей легкостью – что это, удача или самообман? Другие же, подобно ей, обречены на бесплодные поиски. Невезение? Повышенная требовательность? Или опять-таки (помоги, Господи) самообман? Может, все дело в нем? Может, она специально выбирает не тех мужчин, чтобы чувствовать себя несчастной? Может, она получает удовольствие от разочарований, доказывающих ее правоту? В последние годы даже работа не могла заполнить ощущаемый ею зияющий черный провал. Ряд неудач и промахов, многие из которых случились по ее собственной вине (она всегда была честна с собой, хотя в общении с другими и допускала ложь ради пользы дела), замедлил ее стремительный взлет по служебной лестнице. Даже оказываемые ею сексуальные услуги перестали приносить ей успех в конкурентной борьбе и всего лишь удерживали ее от рокового падения. И лишь недавно она вновь начала обретать увереность и видеть перспективу продолжения своей карьеры. Нынешняя операция должна была этому поспособствовать. Через несколько дней Беверли предстояло возглавить рейд по трем предприятиям, в которых, как ей было известно, находилось оборудование для изготовления фальшивых кредитных карт. Это могло вернуть ей былую славу отличного полицейского. Она допила воду, а луна зашла за легкое облачко. Может, Джон Айзенменгер был бы другим? Эта мысль пришла из ниоткуда, но Беверли уже не в первый раз ловила себя на том, что в ее памяти неожиданно всплывает его имя. «Да неужто?» – фыркнула она. Наверняка он оказался бы таким же, как и все остальные. Его интересовало бы лишь то, что интересует всех мужчин, он обращал бы внимание лишь на внешнюю сторону вещей, не стараясь вникнуть в их суть. Все мужчины одинаковы, а все женщины кардинально отличаются от них; вот почему ей никогда не удастся найти подходящего человека. Она способна привлечь мужчин лишь своей красотой и никогда – интеллектом. А когда ее привлекательность пойдет на убыль, у нее не останется ничего, и она не могла этого допустить. Некрасивые женщины могут не бояться своего возраста, потому что болваны, вступающие с ними в связь, никогда не бывают ослеплены их красотой. Она отошла от окна, вновь наполнила стакан водой и села на корточки перед телевизором. Это была модель с большим плазменным экраном, под котором лежали стопки DVD – в основном конфискованные пиратские копии, изъятые в ходе полицейских рейдов. Вечер у нее был свободным, и она решила что-нибудь посмотреть. Она уселась на диван, вывела на экран меню, и ее вновь охватили сомнения. А вдруг он оказался бы другим? Она явно вызывала интерес у Джона Айзенменгера – она всегда умела определять это, – и тем не менее он не проявлял слабохарактерности и зависимости от собственного пениса, присущих большинству мужчин. Он продолжал хранить верность Елене, хотя следовало признать, что она была менее привлекательна… Фильм начался. На экране замелькали титры, и Беверли попыталась изгнать Джона из своих мыслей. К тому же им вряд ли было суждено еще когда-либо встретиться. Поднявшись по еще одной лестнице, располагавшейся в дальнем конце площадки, они оказались в уютной гостиной. Правда, человек посторонний начинал испытывать в ней головокружение, потому что казалось, что она расположена на самом краю крутого обрыва. Из окон было видно уже совсем потемневшее небо. Вдоль стен были развешаны рождественские гирлянды, а в углу стояла украшенная елка, которая переливалась разноцветными огнями, вызывая ностальгические воспоминания о детстве. Некоторые игрушки действительно были очень старыми – настоящими фамильными драгоценностями. – Чай? Кофе? – Тереза изображала гостеприимную хозяйку с восхитительной беззаботностью. Айзенменгер быстро догадался, что перед ним находится опытная светская львица, искушенная в правилах этикета, который предполагал избирательность реакций и сплошное лицемерие. Ему уже неоднократно доводилось встречаться с такими особами, в равной степени восхищавшими его и повергавшими в уныние. – Чай, пожалуйста, – ответила Елена, и Айзенменгер тоже что-то пробормотал в знак согласия. Кресла были старыми, потертыми и уже не такими удобными. Гостиная была маленькой и захламленной, в камине покорно полыхало полено, а свет из настенных бра, казалось, лился откуда-то из прошлого, из тех времен, окрашенных сепией, когда только что была одержана победа в войне, а англичане лучше всех играли в крикет. Им подали чай «Граф Грей», а бутерброды, хотя и не были украшены огурцами, выглядели настолько домашними, что Айзенменгер тут же вспомнил о своем детстве. Яйца, кресс-салат, ветчина с горчицей и острый чеддер. – Как твои дела, Елена? – Угощение было съедено, и Тереза устроилась в кресле напротив их глубокого просиженного дивана, уткнув локти в колени. На лице ее была написана искренняя озабоченность. – Неплохо. – Наверное, это было ужасно. Мы были так потрясены, когда узнали! Мне ужасно неловко, что мы не смогли навестить тебя в больнице – Тристана пригласили преподавать в Балтимор… Балтимор – ужасный город, но мы не могли отказаться, ведь это такая честь… Ты когда-нибудь была в Балтиморе? С тех пор как Тристана назначили президентом коллегии, мы его почти не видим. Кажется, в это Рождество мы впервые за год собрались все вместе… даже Хьюго. Он должен приехать завтра. Ее речь, изредка прерываемая замечаниями Елены, текла без малейших пауз, оказывая усыпляющее воздействие на слушателей. И Айзенменгер поймал себя на том, что медленно погружается в этот гипнотический мир, где отец семейства – светило в области пластической хирургии, недавно стал президентом Королевской коллегии хирургов, его жена активно участвует в местной благотворительности, а сын следует по стопам отца, и все они живут в замке… – Как в сказке. Елена задумалась. – Да, похоже, – согласилась она таким тоном, словно внезапно увидела все с новой точки зрения. – В детстве я проводила там так много времени, что это казалось мне совершенно естественным. Хирургическая операция и последующие химио- и рентгенотерапия тяжело дались Елене и Айзенменгеру. Даже сейчас, спустя три месяца с момента окончания последнего курса, она была такой бледной, словно одной ногой стояла в могиле. И когда он глядел на нее, то видел перед собой человека, вернувшегося к жизни, но утратившего всю свою жизненную энергию, и это очень его тревожило. Он надеялся, что эта поездка в замок Вестерхэм на Новый год прояснит ситуацию, и вначале ему казалось, что все идет хорошо. Елена была искренне рада, когда получила письмо от Терезы Хикман. – А как ты познакомилась с Хикманами? Он уже знал это из ее прежних рассказов, но ему хотелось, чтобы она вновь погрузилась в счастливые воспоминания. Эта хитрая уловка пришла ему в голову, когда он прочитал в воскресном приложении статью о достопримечательностях Вестерхэма. Но даже после того, как он узнал, что ей хорошо знакомо это место, ему потребовалось провести подробное расследование, чтобы сложить все части истории воедино. – Папа и Тристан Хикман вместе учились в колледже. Тереза тоже там училась. И они оба были в нее влюблены – до смерти… Но в конце концов она отдала свое сердце Тристану. Еще одна сказка… – Однако папа воспринял это довольно спокойно, и они остались друзьями. Он был свидетелем у них на свадьбе, а потом пригласил Тристана на ту же роль, когда женился на маме. В детстве нас каждый год на все лето отвозили в замок. – И у Хикманов тоже было двое детей? Елена кивнула. – Хьюго – ему, наверное, сейчас лет двадцать семь – пошел по стопам Тристана. Кажется, он работает в Ноттингеме. – А дочь? Кажется, Элеонора? – Нелл, да. Она по-прежнему живет в замке. Голос ее изменился, и Айзенменгер различил в нем напряженные нотки. «Видимо, в прошлом что-то произошло», – подумал он и решил не останавливаться на этом. – Так когда ты в последний раз приезжала в замок? – О, сто лет назад. Конечно, Тереза писала мне – она очень любит писать письма, – но сама я не была здесь очень много лет. Елена снова погрузилась в воспоминания. – А как они стали владельцами замка? – помолчав, спросил Айзенменгер. Она не сразу отреагировала. – Он всегда принадлежал семье Тристана. Но ты же понимаешь, это не настоящий замок, – добавила она, словно это имело какое-то значение. – Скорее дешевая поделка. Дом восемнадцатого века, выстроенный в замковом стиле. Он никогда никого не защищал, и его никто никогда не осаждал… – Она снова погрузилась в воспоминания. – И все же мы очень любили играть здесь в принцесс и рыцарей. Джереми обычно был сэром Ланселотом, Хьюго – королем Артуром, а я – Гвиневерой.[1] – А Нелл? Елена нахмурилась. – Знаешь, не помню. Она ведь была намного младше нас. Елена еще никогда не рассказывала ему о своей жизни так подробно, и теперь она казалась ему трогательной и удивительной. Ему всегда казалось, что она твердо намерена забыть о своем прошлом, где было столько боли и страданий, но теперь оно представало вполне идиллическим, по крайней мере до тех трагических событий, которые произошли восемь лет назад. Поэтому он решил дать ей возможность насладиться приятными воспоминаниями и поднялся с дивана. – Пожалуй, пойду сочиню какой-нибудь ужин. На маленькой кухне он опустился на корточки перед холодильником и начал разбирать овощи, позволив себе ненадолго расслабиться. Мысль организовать приглашение в замок Вестерхэм пришла ему несколько недель тому назад в минуту отчаяния, когда он понял, что Елена безвозвратно погружается в пучину депрессии. Его тайные звонки Терезе Хикман в конце концов возымели действие – та прислала письмо, которое и было однажды утром получено Еленой. Однако все оказалось непросто. У него сложилось отчетливое впечатление, что Терезе совершенно не хотелось принимать гостей, и лишь теплая привязанность к Елене заставила ее прислать это приглашение.