Она должна узнать, что задумала декан. Все утро она провела, прячась под плащом и поджидая Эвелин перед залом Добра, надеясь проследить за ней на переменах. Начался новый урок, и Агата, чуть приоткрыв дверь, заглянула в класс. Сегодня Эвелин рассказывала девочкам о Синей Бороде – леденящую кровь историю о муже, который убил шесть своих жен. К концу урока девочки выглядели неважно. – Я показываю вам это не для того, чтобы напугать, – каждый раз говорила декан классу. – А только для того, чтобы напомнить, как жестоки будут мальчики во время Испытания. Не рассчитывайте, что они станут спокойно ждать, пока вы выкинете свой белый платок и приготовитесь сдаться. Она кротко улыбнулась: – Но и вы не должны давать им никакой пощады. На одной из перемен декан выскользнула из зала, и Агата попыталась проследовать за ней, однако маневрирование в невидимом плаще в битком набитых коридорах требовало ловкости и изящества, которые никогда не были сильными сторонами Агаты. После того как она четвертый раз потеряла след декана, сломленная Агата облокотилась о стену. – Серьезно, Поллукс, я в состоянии съесть свой обед самостоятельно, – где-то рядом раздался голос профессора Доуви… Агата огляделась и заметила пушистую голову Поллукс, сидящую на дряхлом тельце старой совы, истово машущей крыльями в попытке догнать профессора в зеленом платье. – Происходит что-то подозрительное, – тяжело дышала Поллукс, – голоса в канализации, бабочки, съеденные крысами, призраки, толкающие девочек в коридорах… Декан посоветовала мне приглядеть за вами и Лессо до начала Испытания. – Может быть, если бы Эвелин не захватила мой кабинет, меня всегда можно было бы найти там и приглядывать за мной было бы проще! – взорвалась профессор Доуви и поспешила вниз по лестнице. Поллукс, пыхтя, понеслась следом. Глаза Агаты широко распахнулись. До начала следующего урока оставалось еще тридцать минут, и она стремглав бежала по спиральной лестнице из хрусталя к старому кабинету профессора Доуви. Она искала одинокую белую дверь на шестом этаже, украшенную изумрудным жучком. Теперь на его месте красовалась синяя бабочка. Агата окинула взглядом лестничный пролет, чтобы убедиться, что за ней никто не шел. Она потянула за серебряную дверную ручку, но дверь была заперта. Агата выставила свой горящий палец и послала в замочную скважину оглушающее заклятие, затем расплавляющее заклинание, а потом отчаянно пульнула замораживающим… Замок щелкнул. Возбужденная своей удачей, Агата схватилась за ручку – и вдруг поняла, что дверь открывается изнутри. В панике она успела спрятаться под лестницу. Дверь широко распахнулась, и оттуда высунулся сначала длинный нос, а затем и все веснушчатое лицо девочки. Ее глаза шныряли туда-сюда, осматривая коридор, а затем она поспешно выбежала из комнаты и ловко спустилась вниз, съехав по перилам. Агата, свернувшаяся на полу, глазела на рыжеволосую девочку, исчезавшую из поля зрения. Что делала Яра в кабинете декана? Вдруг Агата услышала скрип у себя за спиной и обернулась. Дверь кабинета закрывалась и вот-вот была готова защелкнуться на замок… Она еле успела просунуть свою ногу между косяком и дверью. Профессор Мэнли дважды заходил в комнату Страха до ужина, обещая покормить Тедроса, если тот расскажет ему, где находится Сториан. Тедрос уверял, что не знает… И другого ответа у него не было. И Мэнли снова оставлял принца голодным. Свет появлялся в канализации лишь на закате, когда отражение заходящего солнца в озере разбивалось на тысячи лучиков, неся оранжево-рыжее свечение из тоннелей Добра в тоннели Зла. Тедрос сидел на металлическом каркасе своей кровати в кромешной тьме, слушая, как бурлящая у этого берега Озера-на-Полпути грязь бьется о камни. Прошло шесть дней с тех пор, как он ел последний раз. Его сердце билось медленно и вяло, словно сломанный механизм часов. Пустой желудок болел так, что он не мог стоять. Зубы стучали от холода даже в жарких и душных тоннелях. Сегодняшнего наказания он не выдержит. Кто-то отпер дверь темницы и со скрипом открыл ее, но принц даже не поднял глаз. До тех пор, пока не почувствовал запах мяса. Филип поставил перед ним плошку с бараньей отбивной и пюре и отошел назад. – Я сказал Мэнли, что это для Кастора, – произнес он нарочито низким голосом. – А Кастору – что это для Мэнли. Тедрос вылупился на этого загадочного принца, который был так силен и в то же время так не-уверен в себе, словно мальчик, который не знал, как себя ведут мальчики. Он слишком много улыбался, слишком близко стоял к остальным мальчикам, слишком много играл со своими волосами, ел подозрительно маленькими кусочками, постоянно ощупывал свое лицо, будто проверяя, не вскочил ли там прыщик… А самым странным в нем были его глаза – большие изумрудные глаза, иногда ледяные, иногда глубокие и беззащитные, будто он колебался, как маятник, между Добром и Злом. Давным-давно Тедрос был очарован такими же глазами… И тот урок он усвоил. Тедрос схватил плошку с едой и швырнул ее в каменную стену, запачкав Филипа разлетевшимся жиром. Плошка упала на пол с мерзким клацаньем, а Тедрос, еле дыша, снова сел на свою кровать. Филип ничего не сказал, лишь присел на краешек своей кровати. Сокамерники, сгорбившись, сидели друг против друга в гробовом молчании… Пока дверь снова не скрипнула и над ними не нависла тень. – Нет… – выдохнул Филип, взглянув на Арика и хлыст на его поясе. – Ты же его убьешь! – А ты не опоздаешь на дежурство в башню? – усмехнулся Арик. – Посмотри на него! – настаивал Филип срывающимся голосом. – Он не выдержит… Но лиловые глаза Арика опустились на пустую плошку у кровати Тедроса. – Воруешь еду, как я погляжу, – он злобно посмотрел на принца, разматывая свой хлыст. – Пожалуй, мы начнем применять дополнительные наказания, раз уж тебе мало. – Нет! – вскричал Филип. – Это моя вина! Тедрос, скажи ему! Тедрос холодно посмотрел на него и молча отвернулся. Он слышал, как Филип затаил дыхание позади него, и вдруг понял то, чего не мог понять раньше. Тень Филипа еще мгновение колебалась на стене, а затем выскользнула из камеры. – Руки на стену, – приказал Арик принцу. Тедрос повернулся и положил руки на прогнившую стену. Он услышал, как Арик щелкнул хлыстом, – и страх сжал его сердце, нашептывая ему, что один из ударов его прикончит. Он не хотел умирать – только не так. Только не еще хуже, чем отец! Тедрос взглянул на тень Арика на стене с хлыстом в руке… Рука тени поднялась еще выше, размахнулась, и хлыст, с гудением рассекая воздух, понесся к его спине… Вдруг тень Арика пошатнулась, а хлыст ударил кого-то другого. Тедрос обернулся. Филип, держа Арика за горло, прижал его к стене, хлыст обвил окровавленную руку мальчика. – Скажи учителям, что если кто-нибудь захочет снова его ударить, им сначала придется ударить меня, – прорычал он. Тедрос с усилием заморгал, не понимая, жив он или уже мертв. Арик, почти задыхающийся в хватке Филипа, казался испуганным, но все-таки сумел выдавить коварную улыбочку и вывернуться из захвата: – Ты именно тот, кто нам нужен на Испытании. Тот, кто ставит верность на первое место, – сказал он, отступая к выходу. – Я поговорю с учителями о том, что тебе пора найти более подходящую комнату. – Мне и здесь хорошо, – рявкнул Филип ему в ответ. Глаза Тедроса стали размером с куриное яйцо. Он осторожно повернулся к Филипу, который улыбался, а щеки его яростно пылали. – Или ты сейчас поешь, или я тебя сам убью, – свирепо процедил Филип. В этот раз Тедрос не возражал. Агата разглядывала часы в углу кабинета. Десять минут до конца следующего урока. Она осмотрела кабинет декана, который оказался на редкость скучным. У профессора Доуви стол всегда был завален сломанными перьями, школьными журналами и манускриптами под тыковками – пресс-папье. А вот рабочее место Эвелин – стол из красного дерева был пуст. На нем стояла лишь тонкая высокая свечка цвета пергамента. «Зачем сюда приходила Яра?» – спрашивала себя Агата. Она была уверена, что именно Яра разговаривала с деканом в музее Добра. Эвелин говорила что-то о том, чтобы девочка продолжала… Агата отбросила посторонние мысли. Ей нужно сосредоточиться на декане, а не на какой-то чокнутой девчонке, которая может ей ничего и не рассказать… Агата устроилась в кургузом деревянном кресле за пустым столом. Минуты шли. Она отстраненно уставилась на фитиль свечи. Декан появилась в тот день, когда школа Добра и Зла стала школой для мальчиков и школой для девочек. Значит, их с Софи сказка не только уничтожила Директора школы, но и каким-то образом сумела вернуть обратно злого учителя истории. Но зачем? Агата вспомнила, что ей сказали Доуви и Лессо. Симптомы Софи могли появиться из-за самой девочки или их могла спровоцировать Эвелин. Эвелин и раньше обвинялась в преступлениях против учеников. Она была рядом с Софи при каждом проявлении ее симптомов… Чудовище… Бородавки… испорченный могриф… Почему я не могу выкинуть все это из головы?.. Конечно, это должна была быть Эвелин… Это и была Эвелин… И все же… А что, если это не она?.. Агата закрыла глаза, позволяя сну увлечь ее… Тедрос выглядел таким спокойным и счастливым, копна его золотых волос блестела, как корона… Она смотрела на его улыбку, на рубашку, не застегнутую до конца, как в тот день, когда он пригласил ее на бал в этой самой школе… Их сказка словно свернула не на ту дорожку… Будто все это было одной большой ошибкой… Она снова и снова прикасалась к его губам, ощущала их вкус, а он держал ее в объятиях. Сердце отчаянно билось в ее груди, и она, прижавшись к принцу, чувствовала, как его сердце вторит ее собственному. Глаза Агаты распахнулись в пустом холодном кабинете. Теперь это был не сон. Ее сердце все еще желало быть с Тедросом. И желало этого еще сильнее, чем раньше.