Теодорик воскликнул: — Нельзя, чтобы Томас снял свою кандидатуру! — Но он уже это сделал. Казначей произнес: — Нужно найти другого кандидата. — Да, — кивнул Карл. — И я предлагаю Симеона. — Нет! — опять воскликнул Теодорик. — Дайте мне сказать, — раздался голос казначея. — Мы должны избрать того из нас, кто объединит всю братию против Мёрдоу. Я не гожусь. Молодые монахи против меня. Но, мне кажется, есть человек, который получит всеобщую поддержку. Он развернулся и посмотрел на ризничего. — Да! — крикнул Теодорик. — Годвин! Молодые монахи ликовали, старшие, похоже, смирились. Заговорщик покачал головой, словно отказываясь даже отвечать. Все принялись стучать постолам, скандируя: — Год-вин! Год-вин! Наконец выдвиженец встал. Душа его пела, но лицо было строго. Он поднял руки, призывая к тишине. Когда все умолкли, честолюбец тихо, смиренно произнес: — Я покоряюсь воле братии. Все возликовали. 23 Годвин тянул с выборами. Граф Роланд будет недоволен результатом, а ризничий хотел оставить ему как можно меньше времени для контрудара. Свадьба на носу. А еще ризничий боялся. Он вступил в борьбу с одним из самых влиятельных людей королевства — всего тринадцать человек носили титул графа. Англией правили эти графы — около сорока менее могущественных баронов, двадцать один епископ да еще несколько человек. В парламенте, созываемом королем, графы занимали места в палате лордов, а рыцари, мелкие землевладельцы и представители торгового сословия входили в палату общин. Роланд Ширинг являлся одним из самых сильных и влиятельных. И вот с ним схватился и, что еще опаснее, брал верх какой-то монах тридцати одного года, сын вдовы Петрониллы, занимающий жалкую должность ризничего Кингсбриджского аббатства. Поэтому Годвин медлил, но за шесть дней до свадьбы Роланд топнул ногой и рявкнул: — Завтра! Уже съезжались гости. Граф Монмаут поселился в госпитале в соседней с графом комнате. Лорду Уильяму и леди Филиппе пришлось перебраться в «Колокол». Епископ Ричард въехал в дом аббата к Карлу. Менее высокопоставленные бароны вместе с женами, детьми, сквайрами, прислугой и лошадьми наполнили таверны. Город радовался прибылям, которые были так ему нужны после ничтожного барыша с дождливой шерстяной ярмарки. Утром в день выборов Годвин и Симеон отправились в сокровищницу — маленькую комнатку без окон за тяжелой дубовой дверью в библиотеке. Здесь в обитом железом сундуке хранилась утварь, используемая на особо торжественных службах. Ключ от сокровищницы всегда носил с собой казначей. Исход выборов был предрешен — по крайней мере так считали все, кроме графа Роланда. Никто и не подозревал, что события направил в нужное русло Годвин. Сам он пережил лишь один напряженный момент, когда Томас высказал удивление по поводу того, как монах Мёрдоу узнал о хартии Изабеллы. — Болтун никак не мог обнаружить ее случайно: никто никогда не видел его в библиотеке, да и вообще хартия хранится отдельно, — поделился Томас своими сомнениями с Годвином. — Кто-то его навел. Но кто? О ней знали только Симеон и Карл. Однако зачем им выдавать тайну? Не хотели же братья помочь Мёрдоу. Годвин ничего ему тогда не ответил, и Лэнгли так и остался в недоумении. Ризничий и казначей перетащили сундук в библиотеку, на свет. Соборная утварь была завернута в синюю ткань и переложена защитными кожаными прокладками. Монахи перебрали содержимое сундука, кое-что Симеон разворачивал, дабы проверить сохранность. Осмотрели распятие с изображением святого Адольфа, который просил Бога даровать доброе здравие и долголетие всем чтящим его память, — тонкая резьба по слоновой кости шириной в несколько дюймов. Увидели множество подсвечников и других распятий — золотых, серебряных, украшенных драгоценными камнями. В ярком свете, льющемся в высокие окна библиотеки, камни сверкали, золото блестело. Все это в течение веков приносили в дар аббатству благочестивые верующие. Совокупная стоимость драгоценностей внушала трепет: мало кто из простых смертных удостаивался чести созерцать такие богатства. Годвин искал деревянный церемониальный жезл, или пастуший посох, отделанный золотом, с красивым набалдашником, инкрустированным драгоценными камнями. Его в конце церемонии по традиции вручали избранному аббату. Посох лежал в самом низу сундука, его не доставали тринадцать лет. Когда ризничий вынимал его, Симеон вскрикнул. Годвин поднял глаза. Казначей держал большое распятие, которое предполагалось поставить на алтарь. — Что случилось? Тот молча указал на заднюю часть креста: под частичками Честного Креста зияла пустота. Кандидат от братии сразу же понял — не хватает рубина. — Наверно, выпал. — Он осмотрелся: в библиотеке больше никого не было. Оба потревожились. Казначей и ризничий несли ответственность на равных. В пропаже обвинят их. Монахи обследовали каждый предмет из сундука, развернули и протрясли каждую тряпочку, прощупали все кожаные прокладки, обшарили пустой сундук и пол вокруг. Рубина не было. Симеон спросил: — Когда в последний раз доставали распятие? — На службу святому Адольфу, когда споткнулся Карл. От удара оно слетело с престола. — Наверно, рубин тогда и выпал. Но почему же никто этого не заметил? — Камень-то был сзади. Но кто-то должен был увидеть его на полу. — Кто поднимал распятие? — Не помню, — быстро ответил Годвин. — Царила такая неразбериха. На самом деле ризничий прекрасно помнил. Распятие поднимал Филемон. Сначала они с Ото втащили упавший алтарь на помост. Затем Ото принялся собирать подсвечники, а служка подобрал распятие. С нехорошим чувством Годвин вспомнил исчезновение браслета леди Филиппы. Значит, прохвост опять украл? Без нескольких минут аббат задрожал при мысли о том, как это может отразиться на нем. Все знали, что Филемон — правая рука Годвина. Такой страшный грех — кража драгоценного камня со святыни — опозорит всякого, кто хоть как-то связан с преступником. Это запросто может нарушить все его планы. Симеон явно не помнил в точности, как все было, и без колебаний поверил в то, что Годвин тоже не помнит. Но кто-нибудь наверняка видел распятие в руках Филемона. Необходимо как можно скорее вернуть камень, пока подозрение не пало на этого маленького негодяя. Но сначала избавиться от Симеона. — Нужно поискать в соборе, — решил казначей. — Прошло уже две недели, — возразил Годвин. — Рубин не мог так долго незамеченным оставаться на полу. — Маловероятно, но нужно проверить. Ризничий решил пойти с Симеоном, а при первой же возможности ускользнуть и найти Филемона. — Конечно. Монахи вернули утварь в сундук и заперли дверь сокровищницы. Выходя из библиотеки, Годвин принялся как бы размышлять вслух: — Наверно, не стоит никому говорить, пока мы не будем уверены, что рубин действительно пропал. Не имеет смысла позориться преждевременно. — Согласен. Оба торопливо миновали аркаду, вошли в собор, встали в центре средокрестия и осмотрели пол. Месяц назад вероятность того, что рубин мог закатиться в какую-нибудь щель в полу, была выше, но недавно плиты заменили, трещины исчезли. Симеон задумчиво произнес: — Я вот думаю, а не Филемон ли поднимал распятие? Годвин взглянул казначею в лицо. Подозревает? Трудно сказать. — Может, и так, — ответил ризничий и решил этим воспользоваться. — Пойду поищу его. Вдруг ему удастся вспомнить, где он стоял в тот момент. — Хорошая мысль. Я подожду здесь. Симеон опустился на колени и принялся шарить по полу, как будто на ощупь было вернее. Годвин торопливо прошел в дормиторий. Комод с одеялами стоял на месте. Монах отодвинул его от стены, нащупал и вынул незакрепленный камень, просунул руку в тайник, где Филемон прятал браслет леди Филиппы. Ничего. Кандидат в аббаты выругался. Дело оказалось не таким-то легким. Придется выгнать Филемона, думал он, разыскивая его по аббатству. Если это служка украл рубин, повторно прикрыть его не получится. С ним покончено. Но вдруг он с ужасом и отвращением понял, что не сможет избавиться от Филемона — ни сейчас, ни потом. Ведь именно прохвост сказал монаху Мёрдоу про хартию Изабеллы. Если его выгонят, он может признаться в этом, как и в том, что действовал по наущению Годвина. И ему поверят. Ризничий вспомнил недоумение Томаса, который никак не мог понять, кто и зачем выдал тайну Мёрдоу. Филемону поверят, поскольку нечистый на руку служка ответит на этот вопрос. Такое интриганство не вызовет симпатий. Даже если разоблачение произойдет после выборов, оно все равно подорвет авторитет нового аббата и помешает ему на новой должности. Ужасная правда открылась монаху: теперь ему придется вечно покрывать Филемона, чтобы не поставить под удар себя. Он разыскал воришку в госпитале — тот подметал пол. Годвин кивком велел ему следовать за ним, прошел за кухню, куда редко кто заглядывал, и посмотрел Филемону в глаза. — Пропал рубин. Служка отвернулся. — Какой ужас. — Из алтарного распятия, которое упало, когда споткнулся Карл. Филемон был сама невинность. — Куда же он мог подеваться? — Рубин, должно быть, выпал от удара. Но на полу его нет, я смотрел. Кто-то нашел камень — и припрятал. — Этого не может быть. Годвин разозлился. — Идиот, все видели, что ты поднимал распятие! — Я ничего не знаю! — запищал вор.