Вмятина на капоте. О которой я понятия не имел, откуда она взялась. — Что вы о ней скажете? В смысле, о вмятине. — Сложный вопрос, — отозвался Йокке. — Полиция тоже про это спрашивала. Думаю, у них есть свои специалисты, но они хотели узнать и мое мнение. — Они хотели знать, не появилась ли вмятина в связи с наездом на человека? — Не они, а он. Приходил только один полицейский. А спрашивал действительно об этом. Только один полицейский. Не несколько. — Как его звали? — Дидрик, кажись. Понятно. — И что вы ему сказали насчет вмятины? — Что я не уверен. Но больше всего похоже, будто кто подпрыгнул и плюхнулся задницей на капот. Типа того. — Крепкая задница. — Я постарался непринужденно рассмеяться. Йокке хмыкнул. — Еще какая крепкая. Ну а гнилым апельсином больше не воняет. В смысле, в машине. Никогда я не вел машину с такой осторожностью, как когда выехал из мастерской. Двинул прямо домой и поставил “порше” в гараж. Я не собирался им пользоваться. И на всякий случай не стал выключать джипиэс. Чтобы, если кто спросит, не осталось сомнений касательно передвижений машины. Когда я вернулся в контору, Люси не было, ушла по делам. Мне не давало покоя, что Дидрик ездил в сервис сам. Логичнее было бы послать кого-нибудь из подчиненных. Вдобавок меня тревожило, что несимпатичный Герман Нильсон предоставлял свой дом Ракель Миннхаген. Наверняка в этой неразберихе есть какой-то общий знаменатель. Только вот я никак его не найду. Я снова перелистал детсадовские материалы Люси. Если Герман Нильсон замешан в заговоре против меня, звонить ему будет чертовски глупо. Да, чертовски глупо. Тем не менее позвонить необходимо. После некоторых колебаний я позвонил Мадлен Россандер. Поняв, кто звонит, она ответила довольно холодно. — Только один короткий вопрос, — сказал я. — Ты помнишь Германа Нильсона? — Конечно. Мы работали в одной конторе, всего несколько месяцев назад. Эврика. — Отлично. Если я хочу встретиться с ним, но так, чтобы встреча выглядела как чистая случайность… где мне его найти? Мадлен перевела дух: — Зачем тебе это? Я подавил вздох. Понял, конечно, почему она спрашивает. Не хочет толкать своих знакомых и друзей в горящий костер. Даже если они не вызывают у нее симпатии. — Мне надо выяснить у него кое-что. Голос у меня звучал куда тише обычного. — Не по душе мне это, Мартин. Что тебе надо выяснить? Когда я перебирал бумаги на столе, пальцы у меня были совершенно сухие. — В прошлом году он некоторое время сдавал свой летний домик одной женщине. Во всяком случае, она была зарегистрирована по этому адресу. Я хочу выяснить, откуда он ее знает. — И ты собирался вот так прямо спросить об этом, якобы случайно столкнувшись с ним в городе? В ее голосе сквозило столько оттенков сомнения, что у меня вспыхнули щеки. — Охотно признаю, что удачные идеи у меня иссякли, — сказал я. Я услышал, как она тихонько рассмеялась. Приятный смех. Как-то раз я пытался свести ее с одним своим приятелем. “Что в ней самое лучшее?” — спросил он. “Она ужасно смешливая”, — ответил я. У меня самого никогда даже мысли не возникало приударить за Мадлен. Слишком она хороша для меня. Или слишком умна. — Эта женщина, — сказала Мадлен. — Имя у нее есть? Я помедлил. — Предпочту не сообщать его прямо сейчас. — Ладно. Но ты все-таки держи Германа на расстоянии. Он человек ненадежный, как с мужчинами, так и с женщинами. — А подробнее? — Да все просто. Он спит со всеми женщинами, которые случаются поблизости от него, а друзей-мужчин у него по пальцам перечтешь, потому что он склонен только всех использовать. Я здорово удивилась, когда однажды он не пошел на совещание, чтобы съездить в детский сад за своим крестником. И не куда-нибудь, а во Флемингсберг. Кто, черт побери, выбирает такого, как Герман, в крестные отцы? Крестник в детском саду. Во Флемингсберге. Я усиленно старался обуздать волнение. — Как это? У Германа Нильсона — крестник в детском саду во Флемингсберге? Мне казалось, его кореша — сплошь богачи вроде его самого. Богачи во Флемингсберге не живут. Людям с доходами такого же уровня, как у Нильсона, там не место. — Увы, на этот вопрос у меня нет ответа, — сказала Мадлен. — Может быть, помнишь фамилию родителей крестника? — Нет, но если это важно, могу выяснить. Важно? Настолько важно, чтобы Мадлен снова копалась в этой чертовой каше? Мне позарез надо соединить все обрывки информации, разбросанные вокруг меня. — Будь добра, — сказал я. — Я перезвоню, — сказала Мадлен. — Наверно, и я тоже. Если мне в самом деле понадобится Герман Нильсон. * * * Когда Мадлен положила трубку, в конторе повисла тишина. Я снова принялся просматривать газетные заголовки. Об убитом Элиасе ни слова. Мне стало не по себе. Где труп? И где, черт побери, Мио? Он ведь тоже был в доме Ракель, а потом исчез и оттуда. Только бы Мио был жив. Мысль, что он тоже мог умереть, привела меня в отчаяние. Я не знал Мио и видел в нем просто средство, и только. Либо я найду его и все будет хорошо, либо не найду и тогда мне впору застрелиться. Нестерпимые обстоятельства. Нестерпимо, что от меня ожидали полного равнодушия к маленькому человеку. Тревога зудела во всем теле. Мне хотелось так много сделать, но я не знал как. Хотелось поговорить с родственниками журналиста Фредрика Уландера, но я не смел. Наши встречи с ним и разговоры были тайной. И пусть так и остается. Раньше ради нас обоих, теперь ради меня одного. Еще мне хотелось побольше разведать о том человеке, который мог знать о моем грехе, погребенном в Техасе, но я понятия не имел, у кого спросить. В телефоне у меня была краткая запись насчет стесолида. Чем страдал Мио — эпилепсией или судорогами от температуры? На этот вопрос могли бы ответить его бабушка или тетка. А после его исчезновения полиции не мешало бы удвоить розыскные усилия. Мне вспомнилось, что тогда в “Пресс-клубе” Дидрик сказал: в полиции, мол, совершенно уверены, что, прежде чем покончить с собой, Сара убила своего сына Мио. Неужели эта уверенность была настолько сильна, что препятствовала нормальной поисковой работе? Выходит, так. Это подтверждали и материалы полицейского расследования. Там даже фотография мальчика отсутствовала. Такого просто не может быть. Нужно поговорить еще с кем-нибудь из полицейских. Кто-то наверняка был недоволен ходом расследования, имел иные соображения. Но полиция для меня под запретом, там я ничего не добьюсь. И мне на ум пришла Сюзанна. Та, что звонила среди ночи и хотела остаться анонимом. Я не знал ни как ее зовут, ни как она выглядит. Знал только, что она по-прежнему работает в “Тролльгордене”, и этого достаточно. Я решительно встал и пошел к прокатной машине. Немного погодя я уже катил в детский сад Мио. 25 — Ты кто и что тебе нужно? Если б детям моложе десяти разрешили работать, они стали бы отличными полицейскими. Девчушка практически перекрыла дверной проем, уперев руки в косяки. — Хочу повидать одну воспитательницу.