Машина мягко катила по городу. Я слушал музыку, слишком громкую. Сперва Брюса Спрингстина, потом Игги Попа. Музыка — это бальзам, необходимый всякой душе, чтобы оставаться в форме. Я пытаюсь научить Беллу таким премудростям. Музыка очень важна, как и книги. Все, что, подобно музыке и книгам, переносит человека в альтернативную реальность, идет только на пользу. Я припарковался в нескольких кварталах от бара, где должен был встретиться с приятельницей Бориса, Марией. Я не знал, как она выглядит, но думал, что это не имеет значения — она наверняка сама меня узнает. Как выяснилось, предположил я правильно. Едва я вошел в бар, как одновременно произошли два события. Во-первых, молодая женщина, сидевшая в углу зала, слегка взмахнула рукой. А во-вторых, бармен крикнул мне: — Я уже принял последний заказ. Через полчаса мы закрываемся. — Спасибо за предупреждение, — сказал я. Человек, который не хочет, чтобы его запомнили, не должен выделяться. Его одежда не должна бросаться в глаза, он не должен пить слишком много или слишком мало, не должен говорить слишком громко. В сольнском баре все пошло не так. Один я был в рубашке. И ухоженным выглядел один я. Но ничего уже не поделаешь, раз я открыл дверь и шагнул в помещение. Когда я подошел, женщина встала, протянула руку: — Мария. — Мартин, — представился я. Мы сели. — Вы явно чем-то важны для Бориса, иначе, думаю, вас бы сейчас не было в живых, — сказала она. Деловито, будто говорила о погоде. — Вот как? — Такие хреновые заказы, как нынче вечером, либо выполняют сами, либо не выполняют вообще, вот что я вам скажу. О чем она говорит? — Полагаю, вы знали, что я найду, когда попаду внутрь, — продолжала она. Я покачал головой: — В том-то и штука. Я не знал, что найдется в том доме. Потому и хотел, чтобы кто-то проник туда и все осмотрел. Я хотел знать, есть ли там следы присутствия детей. — Следы присутствия детей, — повторила она, вскинув голову. Волосы у нее были длинные, собранные в хвост. Лицо без косметики. Ресницы светлые, чуть ли не прозрачные. Нос в веснушках. Глаза светлые, как льдинки. Точно завороженный, я искал объяснение, почему именно она стала членом Борисовой организации. Она не походила ни на кого из тех, кого я видел с ним рядом. В ней не было ничего от их грубости, от их закалки. Правда, мое знакомство с Борисовой сетью было весьма ограниченно. — Ладно, с этого и начнем, — сказала она. — Со следов детей. Она достала из сумочки мобильник. Внимательно глядя на дисплей, нажала несколько кнопок. — Вот. — Она протянула мне мобильник. — Один из двух детских следов. Я взглянул на дисплей. Фотография упаковки с лекарством. Стесолид — ректальный раствор для лечения, например, разных форм судорог. — А при чем тут дети? — спросил я. — Увеличьте фото, — коротко бросила она. Я увеличил. Снимок уже не умещался целиком на маленьком дисплее. Я водил пальцем туда-сюда, скользил взглядом по фотографии. И наконец увидел. Прочитал про себя: Дозировка: детям с весом 5–12 кг (от ок. 3 мес. до 2 лет): 5 мг; детям с весом более 12 кг (примерно от 2 лет и старше): 10 мг; взрослым: 10 мг. Предпоследняя строчка была подчеркнута. — Ребенок, о котором идет речь, страдал эпилепсией или иной спазматической болезнью? — спросила Мария. — Понятия не имею, — ответил я. Но постараюсь выяснить, и как можно скорее. Мио пропал, когда ему было четыре года. Вряд ли речь шла об эпилепсии, возможно, судороги у него случались от высокой температуры. У Беллы такое было однажды, в двухлетнем возрасте. Я думал, она умрет прямо у меня на глазах. Воспоминание о тогдашней панике заставило меня отложить мобильник. — На упаковке не было имени? — Увы, нет. Его оторвали. — А фамилии врача, который выписал рецепт? — Она была на том же оторванном клочке. В упаковке оставалось только две ампулы. Она лежала в шкафчике в ванной. — А что еще вы нашли? — спросил я, стараясь скрыть нетерпение в голосе. — Вы говорили, что следов два. Она снова взяла в руки телефон. — Вот. Еще один снимок. Пара желтых резиновых сапожек. Я сразу вспомнил слова Сюзанны, воспитательницы из детского сада. В окно она видела, как Мио уводили. Двор был освещен плохо. Но при свете фонарей она узнала его желтые резиновые сапожки. Пульс у меня участился. Впервые я вышел за пределы шатких теорий и сомнительных свидетельских показаний. Передо мной — конкретное доказательство, подтверждавшее то, что я слышал от свидетельницы, которая даже не назвала своего настоящего имени. — Размер? — спросил я. — Двадцать шестой. Я нашла их в дальнем углу гардероба. На размер больше, чем у Беллы. — А как вообще выглядел дом? На ваш взгляд, там кто-то живет? Мария кивнула. — Да. В корзине грязное белье, под мойкой ведро с мусором. Без запаха, значит, стоит там недавно. Тем не менее в полдень, когда я там побывал, дом пустовал. Как и недавно, когда туда наведалась взломщица. — В доме была и мужская, и женская одежда? — Вся одежда, какую я видела, была дамских размеров. А в шкафу — несколько пар туфель на высоком каблуке. — Детской одежды не было? — Нет. Если не считать резиновых сапожек. Я незаметно глянул на часы. Не стоит засиживаться слишком долго. — Вы даже не представляете себе, как вы мне помогли, — сказал я. — Непременно сообщу Борису, и вы получите хорошее вознаграждение. Я… — Мы еще не закончили. — Она говорила тихо, но отчетливо. — Помните, что я сказала, когда вы пришли? Разумеется, я помнил, хотя предпочел бы забыть. — Вы сказали что-то о хреновом заказе. И что меня бы не было в живых, но об этом я умолчал. — Кто-нибудь знал, что вы собираетесь вломиться в этот дом? — спросила Мария. — Отвечайте честно. На секунду я подумал, не вооружена ли она, но обе ее руки лежали на столе. Ногти коротко подстрижены и не накрашены. — Никто не знал, — сказал я. — Кроме Бориса. Даже Люси не знала, подумал я. — Проникнуть в дом, не нанеся определенного ущерба, было невозможно, — сказала Мария. — Поэтому я решила совершить весьма топорный взлом. Повреждения довольно серьезные, я хотела, чтобы все выглядело по-любительски. — О’кей, — сказал я, просто чтобы не молчать.