— Понятно, — сказал я. — Думаете, она лгала? Татуировка означала что-то другое? Я развел руками, как плохой врач, который хочет создать видимость, что, несмотря ни на что, пациент прав. — Да нет, — сказал я. Малин теребила браслет часов. Я заметил, что стрелки не двигаются и время показывают неправильно. — Я знаю, что Бобби через Элиаса просил вас оправдать Сару, — сказала она. — Как далеко вы продвинулись? Весьма далеко. Я добрался до суровой и грязной правды: Сара была не серийной убийцей, а проституткой, которую использовали. — Не так далеко, как хотелось бы. — Но после смерти Бобби вы прекратили работу? Я хлопнул ладонями по столу, наклонился вперед. — Да. Прекратил. — Они говорят, Бобби убили. Вы, наверно, испугались. — Еще как. — Бобби тоже испугался. Потому и не сказал никому, что едет в Стокгольм. Вот опять. Сигнал, предупреждающий, что я снова готов упустить что-то существенное. — Кто-то наверняка знал, — сказал я. — Иначе он бы не погиб. — Он, конечно, говорил Элиасу. Но не матери. И никому другому из своих приятелей. — Кроме Эда, я полагаю? — Нет, даже ему не говорил. Эд связал Бобби с Элиасом. А после уже не участвовал в происходящем. Держится в сторонке, всегда обтяпывает уйму собственных делишек. Я снова воочию увидел перед собой Элиаса. Как он трясся от нервозности. Воспоминание вызвало такой страх, что подо мной буквально разверзлась пропасть. Я едва не вцепился в стол, чтобы не рухнуть туда. — Элиас умеет держать язык за зубами? — спросил я. — Да, безусловно. Он производит несколько грубоватое впечатление, но мы с Бобби ему доверяли. Хотя он сидел в тюрьме, хотел сказать я. Хотя в юности — причем совсем недавней — обожал избивать людей в городе и за это загремел за решетку. Так что грубоватый — весьма мягкая характеристика. — Малин, кто-то наверняка знал, — сказал я. — Наверняка. Подумайте хорошенько. Что было, когда Бобби приехал в Стокгольм? Он постоянно прятался в какой-то квартире или с кем-то встречался? Он рассказывал об этом? У меня зазвонил мобильник. Громко, пронзительно. — Извините, — сказал я и отключил сигнал. Открыл верхний ящик стола и бросил туда телефон. — Нет, он почти не рассказывал, чем занимался после смерти Сары, — тихо сказала Малин. — Но я понимала, что он не прекратил разыскания. Потратил бог знает сколько дней отпуска, мотаясь в Стокгольм. Я думала, он все сообщит вам, особенно то, что выяснил в садике Мио. Волоски у меня на шее встали дыбом. — А что он там узнал? — Он пообщался с одной из воспитательниц. Она утверждала, что видела, как увели Мио. Волоски снова улеглись. Это я уже знал. Почему же Бобби не сообщил мне все, что успел выяснить, ни через Элиаса, ни раскрыв свой обман и встретившись со мной лично? Непонятно. — Вы же сказали, Мио вас не интересует, — тихо сказала Малин, словно прочитав мои мысли. — Бобби так боялся, что вы не поймете, какую важную роль он играет во всем этом. — Почему же он не рассказал все, что знает? — спросил я. — Хотел сперва убедиться, что вы работаете, — сказала Малин. — А вдруг бы вы его надули. Тогда бы он понапрасну выдал вам слишком много информации. Такое объяснение я не готов был принять, но промолчал. — Значит, он встречался с Сюзанной. А с кем еще? — С Сюзанной? — Если это та же женщина из детского сада Мио, с которой контактировал я, то она так себя называет. Малин покачала головой. — Я не знаю, как ее зовут. Тут я вспомнил, что еще не просмотрел материалы о сотрудниках детского сада, собранные Люси. — Так или иначе, он встречался с одной из воспитательниц, — сказала Малин. — Она утверждала, что знает, кто увел Мио. Некая Ракель, по-моему. Голос у Малин сорвался, а я затаил дыхание. — Он ее нашел? — спросил я. — Виделся с ней? Малин несколько раз сглотнула. — Нет. Он погиб и не успел выяснить, как ее найти. Трудно не пожалеть Бобби. Он хотел так много и не сумел ничего добиться. Кто-то задавил его. На моей машине. Или на похожем “порше”. Об этом Малин не знала, и пусть так и останется. — Вам что-то от меня нужно, — сказала Малин. — Потому я и пришла. Я приготовился закончить разговор. — Мне нужна фотография Мио, если у вас она есть. — Значит, Элиас не врал. Он так и сказал: вам нужна фотография. Зачем? Вы ведь больше не работаете над делом Сары. — Верно. Это слишком опасно. Но Бобби очень хотел выяснить, что случилось с Мио. Думаю, все-таки не помешает осторожно покопаться в этом деле. Беззастенчивая ложь. Она горела на языке. Бобби нет в живых. С какой стати мне беспокоиться о том, чего он хотел и чего не хотел? Малин открыла сумочку и достала маленькую фотографию. — Ее сделали в садике за несколько недель до его исчезновения, — сказала она, положив фото передо мной. Хоть и знал, что́ увижу, я все равно удивился. Цветом Мио совсем не походил на мать. — Можно подумать, он приемный ребенок, правда? — сказала Малин. Она не имела в виду ничего плохого, просто констатировала факт. Сам я не мог оторвать взгляд от фотографии. Призрачный мальчик Мио наконец-то обрел лицо. Он был куда меньше, чем я думал. Серьезными, широко раскрытыми глазами смотрел прямо в объектив. Вполне аккуратный. Клетчатая рубашка, вышитый жилет, чуть великоватый. — Какой симпатичный, — сказал я. — Можно я оставлю снимок себе? — Конечно. У меня их несколько. Малин закрыла сумочку и встала. Я тоже встал. — Знаете, Бобби возмущало, что Мио отдали в приемную семью. Опека сочла, что Бобби недостаточно взрослый и не сумеет позаботиться о ребенке, а меня они вообще в расчет не принимали. Бобби больше нет, но я есть. Если Мио жив… я хочу, чтобы у меня был шанс дать ему дом. Вот тут я мог бы заплакать, но не стал. — Я не волшебник. Однако постараюсь что-нибудь сделать. Малин протянула руку, я пожал ее. — Сара тоже очень на вас надеялась, — сказала она. — Словно вправду считала волшебником. — Сара? Малин выпустила мою руку. — Да.