— Что вы видели? — повторил я. Голос у меня охрип. — Они появились вдруг, как бы ниоткуда. Я видела их со спины, но точно знаю, это был Мио. Я узнала его по курточке и по шапке. Но в первую очередь по желтым резиновым сапожкам. Он шел рядом с высокой женщиной, которая держала его за руку. — Шел сам? Она не несла его на руках? — Нет, а с какой стати? Он ее знал. Я больше не мог усидеть в постели, встал. — Кто она? — Ее зовут Ракель, она изредка подрабатывала в “Тролльгордене” той осенью, когда пропал Мио. Я старался осмыслить услышанное. — И вы никому об этом не сказали? — Я почувствовал прилив ярости. — Меня никто не спрашивал, — почти выкрикнула она, защищаясь. Я спросил о другом: — В котором часу он пропал? — В половине четвертого. Полиция приехала в четыре. А я как раз ушла. Я глубоко вздохнул. — Господи боже мой, почему же вы не подняли тревогу, когда его уводили? — Так я же не поняла, что это похищение! В ту пору все вокруг Мио было очень странно. А Ракель и раньше у нас работала. Я верила, что у нее есть какие-то уважительные причины забрать Мио. Вера делает с людьми поистине диковинные вещи. Например, они становятся явно неразумны. — Ладно, но вы ведь наверняка слышали сообщения по телевизору и по радио? — сказал я. — Мио объявили в розыск по всей стране. Сюзанна ответила так тихо, что я едва расслышал: — Я боялась сказать, что́ видела. — Почему? — По той же причине, по которой с трудом рискнула позвонить вам. Я боюсь, что для меня это плохо кончится. — Вам угрожали? — Нет. Но… Все это сложно. — Так не пойдет, — сказал я. Тут Сюзанна не выдержала. Ударилась в слезы, черт побери. — Она видела, как я совершила большую глупость, — прошептала она. — Кто? — Ракель. — Значит, вы боялись, она сообщит про вашу глупость, если вы расскажете, что видели, как она увела Мио? — Да. Я вздохнул. — Вы меня чертовски заинтриговали. Выкладывайте, что ж такого ужасного вы натворили, раз не посмели сказать, что видели похищение маленького мальчика. — Я совершила кражу. Одна из воспитательниц переезжала, и ей разрешили на время оставить кой-какие ящики в пустой конторе. Я случайно видела, как она копается в одном из ящиков. И там в деревянной шкатулке лежали замечательные украшения. Не могу рассказать, почему так поступила. Но вечером я вернулась и стащила шкатулку. А Ракель меня видела. За окном пролетела какая-то птица, совсем близко. Терпеть не могу птиц, с самого детства. Окно было открыто, и я знаком попросил Люси закрыть его. — Что Ракель делала в садике после работы? — спросил я. — Не знаю. Знаю только, что она видела, как я стащила шкатулку. И на следующий день заявила мне: “Я видела, что ты совершила кражу. Помни об этом”. — Прямо так и сказала? — Да. Я подумал вслух: — Она не сказала, что сообщит другим, что вы воровка? Ведь, как я понимаю, когда кража обнаружилась, поднялся большой шум. — Да, конечно. Я боялась ходить на работу. Почему же Ракель не сообщила ни полиции, ни коллегам, что стала свидетелем кражи? Вывод напрашивался сам собой. По какой-то причине она не хотела говорить, что тоже находилась тогда в садике. Или не хотела привлекать внимание к своей персоне. — Я не знала, что делать, — сказала Сюзанна. — Но… мне правда были очень нужны деньги. И я продала все украшения. В общем, за хорошую цену. Решила свои проблемы. Решила одни проблемы и создала новые, подытожил я. Вдобавок ее поступки вызывали вопросы. Очень много вопросов, а времени у меня, как я чувствовал, маловато. — К сожалению, мне по-прежнему трудно понять ваше поведение, — сказал я. — Ракель еще чем-то напугала вас, чтобы заставить молчать? Сюзанна помедлила с ответом. — Как раз перед тем, как пройти с Мио через калитку парковки, она остановилась под уличным фонарем. Потом обернулась, будто знала, что я стою там и гляжу на нее. Она посмотрела прямо на меня, подняла руку и приложила палец к губам. Клянусь! Если бы взгляд мог убить, я бы умерла на месте. Мне стало так страшно, что я бросилась прочь от окна. И не сказала никому ни слова. Потому что поняла: если пикну, попаду в скверный переплет. На секунду-другую я задумался. В ее рассказе были логические пробелы, придется нам еще побеседовать, и не раз. — Несмотря на все страхи, вы явно по-прежнему там работаете, — сказал я. — И несмотря на кражу. Черт, неужели вам ничуточки не стыдно? — Детскому саду был предписан режим строгой экономии. Я, понятно, думала, что мне не придется больше там работать, что они откажутся от почасовиков. А они, наоборот, предложили продлить договор. Я не могла не согласиться. Слова слетали с ее губ так легко. Не могла не согласиться. Не могла сказать “нет”. Так уж вышло. Не помню, когда я последний раз сталкивался с настолько безответственным человеком. — Вы никому словом не обмолвились. Пока в детский сад не явился Бобби. И тут вы вдруг надумали с ним поговорить. — Только познакомившись с ним, я поняла, что натворила. И больше не могла жить по-прежнему. Как я ни боялась, мне было необходимо кому-нибудь рассказать. И я рассказала ему. После этого мы поддерживали контакт. Он говорил, что ходил в полицию, но они ему не поверили. Мне надо пойти самой. А я опять струсила. В следующий раз, когда я разговаривала с Бобби, он назвал ваше имя. Сказал, что вы со мной свяжетесь. Но этого не случилось. В конце концов я позвонила Бобби. Ответил какой-то мужчина, полицейский. От него я узнала, что Бобби нет в живых. И положила трубку. Я вздохнул. — Полиция вас еще не навестила? Они ведь могут в случае чего отследить ваш телефон. — Вряд ли. Я звонила по мобильнику с незарегистрированной симкой. Как и сейчас. Настал мой черед помедлить. — Сюзанна, как мне быть с вашей историей? — сказал я немного погодя. — Своего настоящего имени вы не назвали. И контактов с полицией не хотите. — Но вы же найдете способ использовать мой рассказ! — Ладно, говорите, как вас зовут, черт побери. Я же знаю, что не Сюзанна. — Нет, не скажу. — А Ракель? Ее-то фамилию вы можете мне назвать. — Миннхаген, — ответила Сюзанна. — Ракель Миннхаген. Я записал. — Я вам позвоню, — сказал я. — Давайте ваш номер. Она отказалась: — Не воображайте, что вы решаете, как мне быть. Тут решаю только я сама.