– Именно на этот вопрос нам и предстоит получить ответ. Многоквартирный комплекс, который их интересовал, располагался возле реки Чаттахучи, служившей границей между Джорджией и соседним штатом Алабама. Пайн посмотрела на высокое фешенебельное здание, когда они вышли из машины. – Гораздо лучше, чем я могла представить, – сказала она. – Похоже, ее работа хорошо оплачивалась, – заметила Блюм. – Я позвонил Клеммонс, она нас ждет, – сказал Уоллис. Их проверил консьерж здания. Пайн оглядела отделанный плюшем вестибюль и подумала, что здесь гораздо лучше, чем в доме, где жила она в Аризоне. Они поднялись в лифте на шестой этаж, где Уоллис постучал в дверь № 611. Им тут же открыла миниатюрная пышногрудая женщина, крашеная блондинка с покрасневшими глазами. Она была одета в топ с бретелькой через шею и черные лосины, ноги оставались босыми. В одной руке она держала стопку салфеток. Бет Клеммонс выглядела опустошенной. Она отступила назад, позволяя им войти после того, как Уоллис и Пайн показали свои значки. Клеммонс провела их в залитую солнцем комнату с красивым сельским видом на реку Чаттахучи. Пайн отметила, что обставлял комнату профессионал, а мебель и картины подобраны удачно и с воображением. Она сама вела спартанское существование, но за годы расследований ей доводилось бывать в домах людей, обладающих широкими финансовыми возможностями, и знала разницу между хорошим вкусом и выбрасыванием денег на ветер. Когда они сели за большой кофейный стол из дерева и металла, Клеммонс вытерла глаза и посмотрела на них. – Вы уверены, что это Ханна? – хрипло спросила она. Уоллис достал фотографию. – Отпечатки пальцев соответствуют, – ответил он. – Но мы можем показать вам это. – Она?.. – с испугом спросила Клеммонс, глаза которой широко раскрылись. – Да. Но здесь кажется, будто она спит. Он передал фотографию Клеммонс, та секунду смотрела на нее, потом кивнула и вернула снимок. – Да, это она. Ханна. Казалось, она борется с тошнотой. – Я сожалею, – сказал Уоллис. – Никто не должен так умирать. Клеммонс сделала три глубоких вдоха и успокоилась. – Вы сказали, что ее задушили, а потом оставили тело на улице… в каком городе? – спросила она. – В Андерсонвилле, штат Джорджия. – Вы или она когда-нибудь там бывали? – вмешалась Пайн. Клеммонс покачала головой. – Я о нем никогда даже не слышала, – ответила она. – И не думаю, что Ханна бывала там прежде, но полной уверенности у меня нет. – А как именно вы познакомились? – спросил Уоллис, держа наготове блокнот и ручку. – Не стану ходить вокруг да около, – ответила Клеммонс. – Мы познакомились, когда работали… в эскорте. – Она бросила нервный взгляд на Уоллиса. Тот его перехватил. – Я расследую убийство, миз Клеммонс, – быстро сказал он. – Все остальное меня не интересует. И не собираюсь ничего рассказывать людям, которые могут иметь отношение к… эскорту. Она кивнула. – На самом деле мы перестали заниматься эскортом, – продолжала Клеммонс. – Мы были актрисами. Первой начала сниматься я, потом ко мне присоединилась Ханна. У нее была удивительно экзотическая внешность, структура костей лица, за которую я бы умерла. Таких, как я, пруд пруди, но Ханна – совсем другое дело. И она быстро продвигалась наверх. – Речь идет о фильмах для взрослых? – спросила Блюм. – Да, – ответила Клеммонс, дерзко посмотрев ей в глаза. – Снимать порнографические фильмы в штате Джорджия запрещено, – заметил Уоллис, – а здесь? – Верховный суд, – вмешалась Пайн, – этого не запрещает, если всем участникам более восемнадцати лет. Ты ставишь камеру, платишь всем приличные деньги, и то, что ты снимаешь, становится искусством, а не проституцией. Но я плохо знаю законы штата Джорджия. – Это не имеет значения, потому что мы не снимаем фильмы в Джорджии, – сказала Клеммонс. – Каждые два месяца мы летаем в Южную Флориду, съемки продолжаются две недели, потом мы возвращаемся. Уоллис оглядел богато обставленную комнату. – И насколько хорошо вам платят? – спросил он. – Ну, тут все зависит от твоего имени, популярности и опыта. Мы обе поднимались наверх. Ханна получала около трех тысяч за фильм. Мне платили две с половиной, хотя я начала раньше. Причина в ее внешности, о которой я уже говорила. За две недели мы умудрялись снять дюжину фильмов. – Двенадцать фильмов за четырнадцать дней? – воскликнула Блюм. Клеммонс кивнула. – Ну, речь идет не о Шекспире, за такое никто не получит «Оскара». Сценарий и диалоги почти не меняются, вы же понимаете, люди смотрят порнографию не ради диалогов. Прически и макияж занимают часа два. Обычно мы используем комнаты в одном доме, и нам не нужно переезжать. Для разных эпизодов приводят разных парней. Операторы перемещаются, чтобы снять действие со всех точек, так что нам нет необходимости делать паузы и начинать все снова. Дело налажено весьма эффективно. – Значит, Ханна зарабатывала тридцать шесть тысяч за две недели работы? – уточнил Уоллис. – Полагаю, работа была весьма тяжелой, – заметила Пайн. – Да, иногда бывает очень трудно, – с благодарной улыбкой ответила Клеммонс. – Конечно, конечно, – смущенно сказал Уоллис и откашлялся. – Когда вы в последний раз видели миз Ребане? – Четыре дня назад, – ответила Клеммонс. – Через неделю мы собирались на очередные съемки. Здесь мы часто проводили время вместе, но сейчас наши пути несколько разошлись. Конечно, мы оставались подругами и все такое. И продолжали вместе жить. – А как долго вы жили вместе? – спросила Пайн. – Почти два года. По большей части здесь. Мы вместе купили эту квартиру. – Вы сказали, что в последний раз видели ее четыре дня назад? – спросил Уоллис. – И где это было? – Мы поужинали в ресторане, который находится в миле отсюда. Затем я провела ночь у моего друга. Вернулась домой на следующий день. – А вы знали других друзей Ханны? – спросил Уоллис. – Она рассказывала о своем парне, быть может, у нее в последнее время появился кто-то новый? – У нее не было парня, во всяком случае, насколько мне известно. Да и друзей совсем немного. – Но вы только что сказали, что ваши пути стали расходиться, поэтому вы могли просто не знать о ее парне, – заметила Блюм. – Вы правы, – согласилась Клеммонс. – А почему в последнее время вы стали расходиться? – спросила Пайн. Клеммонс смутилась и не ответила. – Мисс Клеммонс, если вы знаете то, что может нам помочь… – вмешался Уоллис. – Пожалуйста, называйте меня Бет. – Она вздохнула и положила руки на бедра. – В последнее время Ханна стала какой-то странной. – В каком смысле, Бет? – спросила Пайн. – Замкнутой и скрытной, – ответила Клеммонс. – Ханна даже начала говорить о том, что намерена уйти из бизнеса. Более того, она прямо мне об этом сказала во время нашего последнего ужина. – А она объяснила причины, поделилась с вами своими планами? – спросил Уоллис. – Прямо – нет. Но у меня сложилось впечатление, что она находилась под чьим-то влиянием. – Клеммонс смущенно улыбнулась. – Ханна была красивой и все такое, но умом природа ее не наградила. Ей было всего двадцать семь, и она не пыталась планировать свое будущее. Она жила одним днем, беспечно наслаждаясь тем, что у нее есть. – Женщина оглядела просторную светлую комнату. – Ханна любила хорошие вещи. Ведь она выросла в бедном районе. – Она приехала из Эстонии, – сказала Пайн. – Я не знала. Ханна никогда не рассказывала о своем прошлом. Говорила лишь, что не отсюда. Но у нее был довольно сильный акцент, иногда я ее не понимала. – У нее достаточно длинный список правонарушений, – заметил Уоллис. – Приставания к мужчинам, наркотики. – Это было много лет назад, – принялась защищать подругу Клеммонс. – Она уже давно не нарушала закон. И мы зарабатывали намного больше, чем раньше… – Тут она смолкла. – Вскрытие показало, что она продолжала принимать наркотики, Бет, – вмешалась Пайн. – Кокаин, мет, и это точно. Я не могу представить, что вы жили с ней и ничего не замечали.