— Знаю, что в психбольницу людей направляют принудительно, — задумчиво произнес брюнет. — А вы, как нам сказали, пробыли там полгода по доброй воле. Простите, что спрашиваю прямо… Нам ведь не надо беспокоиться? У вас всё в порядке с головой? Ну, конечно, олух ты эдакий, у меня не всё в порядке с головой, мысленно сказал я силачу. У меня там внутри весы. Как, впрочем, и у вашего покойного шефа Льва Ильича. — Каждый из нас чуть-чуть не в своем уме, — ответил я вслух. — Так говорил великий диагност Чеширский кот… А если серьезно, то мои способности — штука утомительная, особенно на холостом ходу. И глушить их по-настоящему можно только с помощью хороших транквилизаторов. Что я, собственно, и делал, пока был там на отдыхе. Эти лекарства дороги, пациентам их дают бесплатно. Видите, никаких тайн… Димитрий? — Лев Ильич много рассказывал нам об отце, — сказал компьютерщик. — Но никогда не упоминал, как тот справлялся со своим… необычным даром. Он ведь у него тоже был? — Нет. — Я помотал головой. — Мы вычислили, что это передается по мужской линии, но через поколение. Дед наш, Григорий Евстафьевич, был человеком довольно скрытным. С братом он почти не общался, а мне, малышу, иногда рассказывал всякие байки… и это всё, что я о нем помню. Отцу, считай, пофартило. Прожил жизнь обычного человека. Никому не дано предугадать, когда и в какой последовательности «включатся» подобные свойства, мысленно добавил я. Это просто случается, вдруг и навсегда. У моих соседей по седьмому уровню, Влада Туватина и Славки Шерензона, дар проснулся аж через три поколения. Если бы мне и Левке повезло так же, весы продремали бы в наших генах до появления у нас гипотетических детей или внуков. И жил бы я себе спокойно, как все… — Вы нарочно отпустили бороду, чтобы быть похожим на брата? — спросила Ася. Ох, девочка, мысленно вздохнул я. Черт бы побрал твое любопытство! Сейчас мне придется соврать. Не рассказывать же им всем, что я прячу под бородой? Еще не хватало, чтобы моя команда в первый же день знакомства меня пожалела! — Борода — всего лишь необходимость, — объявил я. — Это фамильное. У нас с братом, знаете ли, очень чувствительная кожа на лице. Бриться для нас всегда было мукой. И как только мы дорастали до бород — сперва Лев Ильич, потом я, — мы их сразу же заводили… Ответ был честным только в отношении Левки. Моя кожа не боялась бритья. Настоящая причина была иной. В разное время я то удлинял бороду, то ее укорачивал, но обойтись без нее совсем с некоторых пор уже не мог. Спасибо Лубянке — шрамы на шее у меня оттуда, с того же подземного уровня номер семь. Однажды я сделал кое-что не так, и это очень не понравилось экспериментаторам. В наказание и в назидание мою голову месяц фиксировали шипованным ошейником для непослушных бультерьеров: сволочнейшая штуковина, когда шипы остриями внутрь. И всё же я тогда поступил правильно — по-другому было нельзя… — Ну всё. — Я решительно поднялся с табуретки. — На три вопроса я дал три ответа. Знакомство продолжим завтра. И без крайней необходимости прошу меня не будить… Номер, куда меня поселили, был стандартным: кровать, кресло, столик, телевизор на стене. Приземистая тумбочка возле кровати. Утюг и гладильная доска в отдельной секции стенного шкафа. Окно, забранное плотными серыми шторами. Большое зеркало в прихожей — оно сразу же отразило мою бороду. В санузле, облицованном голубоватым кафелем, висело второе зеркало, поменьше, — и в нем мелькнула та же борода. Любопытно, думал я, умываясь, новое начальство тоже считает, будто я копирую Левку? Почему все уверены, что младшие братья неосознанно подражают своим тиранам? А по-моему, любой младший брат сделает что угодно — лишь бы не походить на старшего! Или у нас просто такая семейка, а в других местах растут совет да любовь? Мысль была интересной, но я решил, что додумаю ее завтра. Сейчас же я хотел только одного — спать. Но стоило мне прилечь и закрыть глаза, как в дверь номера сразу же забарабанили. Граждане дорогие, это против правил — беспокоить меня после отбоя! Я приоткрыл дверь и высунул голову наружу, уже готовясь сердито ворчать… и тут только заметил, что повсюду светло. Оказывается, я мирно продрых всю ночь. Наступило утро моего второго рабочего дня, а за дверью меня ждал подтянутый Сергей Петрович. — Сожалею, что разбудил, — сказал он и сунул мне в руки плотно набитый конверт. — Но время не ждет. У нас только что нарисовался очередной клиент. Вот ваш новый паспорт, авиабилет и наличные. Через пять часов вы все четверо вылетаете в Доминиканскую Республику. Курс местного песо к доллару — ноль целых и две сотых. Тигровые ракушки там очень дешевы, но не покупайте — могут отобрать на границе. Счастливого пути! Эпизод в Санто-Доминго Торговый центр New Agora Mall днем похож на лайнер, а ночью на акулу: все окна средних ярусов изнутри подсвечены бледно-розовым, и кажется, что огромный океанский хищник разевает пасть. На верхних этажах — четыре кафе, кинозал и боулинг, а внизу — продовольственный магазин и сувенирные лавки. Ежедневно сюда заглядывают тысячи туристов. Самые неискушенные сметают с прилавков куколок вуду и пластиковые гребни — имитацию черепаховых. Те, что поопытнее, берут сигары и доминиканский ром. А для посвященных имеется сеть магазинов, в которых торгуют украшениями из ларимара. Сеньор Артуро Вальдес — истинный ценитель прекрасного. Он приходит сюда по средам, за час до закрытия, когда наплыв покупателей особенно велик. Он любит толпу, потому что в ней легко затеряться. С чувством тайного превосходства наблюдает он за лохами возле витрин, где выставлен ларимар. Уж ему-то хорошо известно, что самое интересное не здесь, а в дальних скучных ящиках, куда мастера сваливают образцы, не пошедшие в серию. Хотя сеньор Вальдес богат, он не разбрасывается деньгами. Ведь если повезет, оригинальную авторскую брошь или кулон можно будет сторговать буквально за гроши… Глава одиннадцатая — Стоп, дорогие мои, стоп! — прервал я. — Спасибо! Вижу, что проделана работа, и ценю ваши усилия. Мне нравится язык и стиль сценария, и всё такое. Вот только локация нам не подходит никак. Толпа? Наплыв туристов? Да вы что! Хотите, чтобы за компанию с клиентом пострадали посторонние? Вы бы еще на городском стадионе место выбрали… — Но разве кара не настигает клиента персонально? — Димитрий посмотрел на меня с удивлением. — Мы думали, что это всегда работает без промаха, как боевой дрон. Ах, сволочь Левка! Мышцы моего лица заныли: я еле-еле удержался от раздраженной гримасы. В отличие от меня, старый позер мог себе позволить точечный режим, не опасаясь последствий. А чего ему бояться? Его весы были в разы компактнее моих. — Я не знаю, как это работает, — устало сказал я. За окном жарило доминиканское солнце, кондишен в отеле «Барселона» тянул на пределе, а у колы местного розлива был почему-то привкус мыла. — Друзья, не забывайте: это не техника, а природа. Она непредсказуема — нам известен только алгоритм. Наш клиент так много и разнообразно грешил, что я не представляю, какая из случайностей его укокошит. Вы досье внимательно читали? Чтобы выкроить себе пару миллионов на пентхаус, он, например, в позапрошлом году урезал финансирование строительства трех объектов. Получилось не по СНиПам, а на глазок. И когда на стройплощадке обвалилась кровля, погибли десять рабочих и бригадир. Если в торговом центре его накроет такая же ответка, мне страшно вообразить последствия. В глазах Димитрия, Аси и Нафталина я видел отблеск сочувствия, смешанного с легким разочарованием. Они сравнивали нас — и, конечно, не в мою пользу. Лев Ильич был крутой мужик, а его младший брат оказался трусоват. Ладно, пускай. Не стану же я им объяснять, почему Левка, ускользнув от конторы, остался тонкой вязальной спицей, а из меня на седьмом уровне сотворили кувалду. Во что же они хотели меня превратить? В живое цунами? В ходячую эйч-бомб? Понятия не имею, каким способом меня в случае форс-мажора собирались доставлять в Вашингтон. Неужто на баллистической ракете? Слава Богу и Горбачеву — уберегли нас от третьей мировой. — Короче говоря, Лев Ильич был гений, а я просто талант, — не вдаваясь в детали, подвел я итог. — В новом сценарии прошу сделать на это поправку. Сейчас расходимся, еще раз прорабатываем распорядок сеньора Артуро и ищем безопасную локацию. Встречаемся здесь, в моем номере, через два часа. Если будут идеи, можно и раньше. Аста ла виста!.. Выйдя из отеля, я первым делом купил у пожилого гаитянина в киоске путеводитель и сомбреро. После чего, оглядевшись, стал искать глазами какое-нибудь уличное кафе. Ближайшее нашлось в ста метрах, неподалеку от странного памятника: я не заметил его раньше, потому что такси позавчера привезло нас к «Барселоне» с другой стороны. На низеньком, с уклоном вверх, каменном пьедестале стоял бронзовый макет легкового автомобиля в натуральную величину. Все дверцы были распахнуты настежь — казалось, это не машина, а огромная божья коровка, готовая взлететь. Подойдя к памятнику, я обнаружил на постаменте медные цифры 1, 9, 6 и 1, а под ними — такую же медную надпись «LIBERTAD». Слово переводилось с испанского как «свобода», а что означала дата, я не знал. Едва ли таким способом здесь отметили подвиг Гагарина, но еще меньше это смахивало на год рождения местной автомобильной промышленности. Скорее уж на год ее смерти: бронзовые корпус, дверцы и ветровое стекло были покрыты десятками декоративных отверстий, похожих на пулевые. Да и машина при внимательном взгляде оказалась не какой-то экзотической доминиканской маркой, а просто старым «шевроле». Солнце припекало затылок даже сквозь сомбреро, поэтому я решил, что с памятником разберусь позже, и поскорее нырнул под белый зонтик кафе. Тощий, как вобла, мулат-официант с нескрываемым воодушевлением притащил мне меню: в час сиесты я был единственным посетителем. Я выбрал себе — по картинке — порцию кокосовых оладий, выдержал небольшую словесную баталию за бутылку простой минеральной воды без газа («но, сеньор, но рон, но капучино, но кола!»), а пока ожидал заказ, открыл путеводитель. Нашелся там и текст на русском. Вся история Доминиканской Республики умещалась в пятнадцать строк и сводилась к перечислению войн за территорию. Сперва ею владели индейцы, которых изгнали испанцы, которых вытеснили французы, которых опять побороли испанцы, которых одолели американцы, которые тоже не задержались надолго. Уже через пять лет им надоело отвечать за местную чехарду. Они погрузились на корабли и уплыли с острова, позволив здешним военным устраивать перевороты самостоятельно… — Пор фавор, сеньор! — Официант притащил тарелку с оладьями и зеленоватую бутылку «перье», а в качестве бесплатного приложения включил музыку. Он опознал во мне туриста, но не понял, откуда я, и составил ретро-репертуар наугад, на все случаи жизни. Первой мне спела Пиаф, за ней в очередь выстроились Азнавур, Челентано, «Битлз», «Модерн Токинг» и кто-то вроде Бритни Спирс, только писклявый. Разноязыкий вокал отбил у меня охоту к чтению. Я принялся лениво листать путеводитель с конца и вскоре убедился в полной победе мировых брендов — ими были усеяны последние пять страниц. Бренды величаво парили над местной пестротой. Они даже никого не заманивали — просто были. Любой турист, чей желудок сопротивлялся морским гребешкам, жареным с эстрагоном, или мясной похлебке санкочу, знал, что всегда утешится чизбургером с картошкой фри в «Макдональдсе». Покатавшись на велорикше, гость мог затем взять напрокат «мерседес». Без боязни можно было провести незабываемую ночь в бамбуковой хижине с видом на термитник, а затем вернуться обратно в пятизвездочный «Хилтон». Я уже знал, что в особую зону комфорта попадали те, кто решил остаться в тропическом раю насовсем и кое-что вложить в экономику страны. К транснациональным благам — бытовой электронике от «Самсунга», компьютерам от «Эппл», мебели от «Икеи» и далее по списку — добавлялся здешний бонус: гражданство. Если вклад гостя в экономику был солиден, паспорт ему вручали через неделю. После этого райскую жизнь приезжего было уже нельзя поколебать извне: Доминиканская Республика своих граждан не выдавала. Я достал из кармана и переложил в книжечку путеводителя два сложенных листа с выжимкой из досье на нашего клиента. Никаким Артуро Вальдесом этот любитель украшений из ларимара, конечно, не был. Всего год назад в его документах значилось другое имя — Демид Ерголин. Когда-то худенький студент Демидка удачно женился на однокурснице — дочери сотрудника аппарата ЦК КПСС, и с той поры тело Ерголина стало быстро округляться, набирая административный вес при всех режимах. До поры он особо не светился, но уже в конце 90-х легко оттеснил двух фриков, Погодина с Чвановым, от руководства патриотической партией «Почва». Пролез в Думу с лозунгом «Гаси чурок!», был замечен самим Дорогиным и ловко обменял свое полумаргинальное партийное лидерство на солидный пост вице-премьера по военному экспорту. На этой должности он поправился еще килограммов на десять, а сколько там украл — никому в точности не известно. Ходили слухи о выгодной продаже каких-то противотанковых мин, под которые маскировались запретные противопехотные. Они взрывались под ногами аборигенов — но кто считает жизни африканцев? Говорили еще о бракованных зенитных комплексах, будто бы отправленных сразу в две воюющие страны где-то в жопе мира. Зенитчики промахивались по геликоптерам противника, зато с завидной регулярностью сбивали гражданские самолеты, пролетавшие высоко над местом схватки. Торговцы убийственным железом пожимали плечами: при чем тут вообще мы? Этим криворуким макакам надо, мол, было заучивать инструкцию потверже и целиться поточнее. В последние восемь лет Ерголин заведовал Главкосмосом. При нем спутники перестали выходить на заданные орбиты, а нашим космонавтам на МКС приходилось постоянно клянчить всякие бытовые мелочи у американцев. При нем новенькие с виду ракеты оказывались ржавым мусором и взрывались уже на старте, а ядовитый гептил лился на головы тем, кому не повезло жить вблизи недостроенного космодрома «Источник». Зато у самого Демида Альбертовича дела шли отлично: после каждой аварии он покупал себе то особняк в центре Москвы, то дачу на Рублевке, то участок на Истре, и к концу прошлого года его круглая морда не влезала в кадр протокольной съемки. После 4 декабря российская недвижимость нашего клиента, понятно, ушла с молотка, но сам Ерголин успел вовремя слинять из страны и унести в жирном клюве изрядно бабла. И вот теперь я тупо брожу указательным пальцем по карте Санто-Доминго из путеводителя и гадаю: где к Вальдесу можно подобраться поближе, но при этом не подвергая риску окружающих? Ведь даже если Великая Вселенская Справедливость бросит на чашу моих весов всего один сюжет с минами, никому вокруг не поздоровится… От размышлений меня отвлек визг шин: яркий желто-белый экскурсионный автобус съехал с шоссе и резко затормозил метрах в десяти от кафе. Из салона высыпались туристы, по виду японцы — все в синих джинсовых костюмчиках, серых бейсболках и солнцезащитных очках, все с одинаковыми смартфонами в руках и рюкзачками на плечах. От толпы отделилась дама-экскурсовод в униформе под цвет автобуса. Она поманила своих подопечных за собой, ближе к памятнику, и на ходу начала что-то им рассказывать через мегафон. К счастью для меня, языком взаимного общения был английский — ни для кого здесь не родной, а потому простенький. Даже я понимал смысл каждой фразы. Как оказалось, «шевроле» на постаменте — бронзовая копия машины Рафаэля Леонидаса Трухильо, диктатора Доминиканской Республики, а по-здешнему хефе. Придя к власти в первой половине XX века, генерал Трухильо присвоил себе звание генералиссимуса, превратил страну в доходный семейный бизнес, ввязался в несколько войн и за тридцать лет правления уже совершенно сбрендил: он рассорился со всеми соседями по региону, с оппозицией и с церковью, а у рядовых доминиканцев давно сидел в печенках. При этом он часто ездил без охраны, с одним только шофером, поскольку был уверен, что народ его обожает. Но никто особенно не расстроился, когда машину хефе в упор расстреляли четверо заговорщиков — однажды майской ночью 1961 года, аккурат на этом месте. Я невольно усмехнулся: ну что за беспечность! Матерый отец нации обязан во всем видеть угрозу своей драгоценной жизни. Невозможно представить, чтобы какой-либо маршрут нашего бывшего П. П. Дорогина, к примеру, не зачищали бы на километр вокруг и на три метра вглубь, а сам Пал Палыч не отправлялся бы куда-то — хоть в сортир — без кортежа бронемашин. Эх, Трухильо, галифе на лямках, босоногое детство диктатуры… Впрочем, даже к самому осторожному из вождей костлявая может явиться без спроса и пропуска. И тогда никакая броня, никакая армия вооруженных охранников ничего не смогут поделать с одной сердечной мышцей, вдруг переставшей сокращаться… «Гоп-стоп, мы подошли из-за угла. Гоп-стоп, ты много на себя взяла…» Господи, а это еще зачем?! Похоже, у официанта закончился запас Азнавура, Челентано и «токингов» и из загашника был извлечен русский шансон — громогласный и беспощадный. Мой столик находился на полпути между динамиком кафе и мегафоном экскурсовода, так что я на себе испытал эффект стереофонии: в одно ухо влетали одесские бандюки, а в другое — доминиканские пистолерос. «Теперь расплачиваться поздно, посмотри на звезды… a lone dictator is killed… видишь это всё в последний раз». От сочетания двух стихий трещала башка, но я терпел: уже через несколько секунд в диком месиве звуков мне внезапно почудилось нечто, похожее на подсказку. Это еще было как щекотание в ноздре, которое предвещало возможный — хотя не обязательный — чих. Истина пряталась где-то рядом, но где именно? «There were no outsiders around… гоп-стоп, у нас пощады не проси, гоп-стоп, и на луну не голоси…» Ну-ка, ну-ка, погоди секундочку… Звезды, луна… и без посторонних… Так вот же оно! Ап-чхи! Воображаю, как удивлялся официант, глядя на меня: одинокий посетитель, забывший об оладьях и минералке, что-то старательно замеряет зубочисткой на карте путеводителя. А еще больше он, наверное, удивился, получив небывалую — при эдаком скромном заказе — сумму чаевых. Что ж, заслужил. За своевременную случайность приплатить не грех. К себе в номер я вернулся раньше назначенного срока и сразу же эсэмэсками вызвал свою команду. Когда же Ася, Димитрий и Нафталин примчались на зов, я без предисловий объяснил им идею. Поначалу они скептически переглядывались между собой, но я был терпелив и специально повторил для них замеры дважды — второй раз уже на большом плане Санто-Доминго с помощью полотна рулетки. Постепенно недоверие стерлось с их лиц: младший брат их кумира тоже оказался не промах. Он, понятно, не перепрыгнул планку старшего, но уже заметно к ней приблизился. На большее я пока и не претендовал. — А мы-то даже не рассматривали этот вариант, — покаялся Димитрий. — Думали, дело дохлое, по расстоянию не проходит. Там ведь всё огорожено, и телохранители у него… — Как видите, проходит даже сейчас, но впритык. Если же здесь, — ткнул я пальцем в план города, — помогут Нафталин и Ася, мы срежем угол и дотянемся вообще с запасом. О том, что у моих весов и радиус действия поболее, чем у Левкиных, я нарочно умолчал. Не стоит выкладывать на стол сразу все карты. Прибережем важный козырь до поры. — И как вы додумались, если не секрет? — почтительно спросила Ася. — Озарение нашло? «Музыкой навеяло», — ответил я. Про себя, конечно. А вслух небрежно произнес: — Да так. Вовремя вспомнил старика Канта. Про звездное небо и нравственный закон. Эпизод в Санто-Доминго. Новая локация Самое высокое место парка Мирадор-дель-Сур — рукотворное. Это вам, конечно, не пик Дуарте, но тоже кое-что над уровнем океана. Рамон Касерес, тридцать первый президент Доминиканской Республики, распорядился насыпать холм, с которого жители и гости столицы могли бы полюбоваться ее красотами. Работы начались в 1910 году, а через несколько месяцев Касерес был убит повстанцами и проект застопорился. Гражданская война, оккупация, быстрая смена правителей — всё это мешало довести дело до конца. При генералиссимусе Трухильо холм получил статус национального проекта и обрел гордое имя «Эверест Антилиано». Из бюджета были выделены средства, но поскольку строительный подряд отошел компании брата диктатора, Эктора, холм за тридцать лет подрос всего на шестьдесят метров. Каждый следующий президент, вступая в должность, клялся не бросать начатое, однако затем отвлекался на что-то более важное. При Хоакине Балагере высота холма увеличилась только на три метра, при Хуане Боше — на пять, при Франсиско Кааманьо — на два. Лишь в конце 70-х, когда у власти находился Антонио Гусман Фернандес, долгострой завершился: двухсотметровая высота была взята. Всю территорию, прилегающую к возвышенности, обнесли высокой железной оградой. На вершине холма установили три мощных бинокуляра — чтобы глядеть вниз, на город, а также один длиннофокусный телескоп-рефрактор — чтобы смотреть вверх, на небо. Через день после торжественного открытия смотровой площадки газетчики выяснили масштаб взяток, которые дочь и зять президента вымогали у компаний, возводивших «Эверест Антилиано». Для главы государства это тоже стало новостью, и он покончил с собой… «Вот идиот! — думает о Фернандесе сеньор Артуро, пока лифт возносит его к смотровой площадке. — Нашел, из-за чего стреляться! Тоже мне проблема — репортеришки». Обычно Вальдес наезжает сюда по пятницам, резервируя время с двадцати трех до полуночи. Две его охранные гориллы, двухметровые Эрнесто и Хуан, сторожат подножие холма и отшивают случайную публику из числа гуляющих. Вальдесу нравится быть частью толпы — но только в шумных торговых центрах. Здесь, в тишине, он предпочитает одиночество. Телескоп хоть и старенький, полулюбительский, однако всё еще неплохой: азимутальная монтировка, объектив с переменным фокусом и лунным фильтром — на случай, если кому-то из публики приспичит взглянуть на спутник Земли. «С Луны, пожалуй, и начнем», — говорит себе сеньор Артуро. Добавив светофильтр, он направляет в нужную сторону трубку искателя и вдавливает правый глаз в резиновую «юбку» окуляра. Последнее время прильнуть совсем вплотную не получается: мешают щеки. В будущем году Вальдес даже запланировал раскошелиться и сделать парку небольшое целевое пожертвование — для телескопа, на покупку бинокулярной насадки с увеличенной двойной «юбкой». Иначе ему придется срочно худеть, а сеньор Артуро не любит в чем-то себя ограничивать. Луна со времени их последней встречи совершенно не изменилась: всё такой же серо-голубоватый шершавый кругляш в неопрятных шрамах от кратеров. Спасибо тебе, кормилица! Три года назад он пообещал в обозримые сроки построить во-он там, левее кратера Шредингера, российскую базу плюс космодром для посадки сверхтяжелых ракет плюс хотя бы один экземпляр такой ракеты. Средств на это ухнули не скупясь — отложили строительство трех мостов в Сибири. Но кто виноват, если дорога от двери Центробанка до двери космического НПО так ухабиста? Пока деньги везли, они просыпались с телеги, и в итоге их хватило только на треть ракеты. Ясно, что на трети никуда не долетишь, а раз нет транспорта, то и с прочим можно не спешить. В конце концов, Луна четыре миллиарда лет обходилась без российской базы — вот и дальше как-нибудь просуществует. Сеньор Артуро убирает светофильтр и привычным жестом передвигает искатель в сторону оранжевой точки в небе. Салют, дружище! Как жизнь, как сам? Вулкан Никс Олимпик не жмет? Плато Большой Сырт не чешется? Среди многих его обещаний экспедиция на Марс котировалась еще выше, чем проект лунного поселения. Русская Геральдическая Коллегия даже присвоила ему титул князя — авансом, за обязательство умыть НАСА. А уж сколько бабок закачали в марсианскую эпопею! Папаша Тускуб с его сокровищами нервно курит в сторонке. Жаль, что недостроенный тренировочный модуль будущих марсонавтов выгорел из-за короткого замыкания и восстановлению не подлежал. Причем журналюгам необязательно было знать, что вместо пяти манекенов внутри сгорели пять курсантов ВКА имени Можайского: все парни — сплошь добровольцы, урна с прахом — одна на всех. В его ведомстве слово «погиб» вообще было под запретом. Естественная убыль персонала по коду «Д» (несчастный случай) официально считалась нулевой. Того, кто пытался своими жалкими жизнями поколебать волшебную статистику Главкосмоса, увольняли задним числом без компенсации. Захоронения производились на закрытой территории — родным без спецпропуска не пройти. Да и глядеть там было не на что: все могилы безымянные… Пообщавшись с прочими планетами Солнечной системы и сделав дежурный выговор Венере и Меркурию за участие в исследовательской программе пиндосов, сеньор Артуро подкручивает винт регулировки широты и берется за рукоятку фиксации азимута, чтобы изменить положение объектива. Пора, наконец, заглянуть в дальний космос. В том полушарии, где он жил прежде, еще не будучи Артуро Вальдесом, не каждое из прекрасных созвездий было доступно — и прежде всего Южный Крест. Здесь же он виден отчетливо, и всякий раз, когда попадает в объектив сеньора Артуро, у того сосет под ложечкой: даже на сытый желудок он испытывает чувство, похожее на голод. По форме созвездие смахивает на орден «За благородство», который ему должны были вручать в конце прошлого года. Обычным наградам-штамповкам он уже потерял счет, но эта была штучной. В той же последовательности, в какой на небе теперь сияют звезды Акрукс, Бекрукс, Гакрукс и Декрукс, дизайнер расположил на кресте из белого золота четыре крупных сапфира. К этим камням сеньор Артуро питает тайную слабость. Чтобы пролезть в наградной список, ему пришлось даже прикинуться, смешно сказать, благотворителем. Подавив природное отвращение, он поехал за МКАД в обшарпанную детскую больницу. Там он сфоткался с какими-то наголо бритыми вонючими засранцами и раздал им конфеты с воздушными шариками, а сразу после этого выкинул нехилую сумму в фонд мадам Чунько, русской версии Терезы-санта-мадре. Интуиция у цепкой сучки была отменная — профессионалка, ничего не скажешь. Едва она учуяла его интерес, плата за орден выросла вдвое. Он и это стерпел — лишь бы получить заветную награду. Вручение ордена было назначено на 6 декабря, и всего за два дня до церемонии шеф устроил всей своей команде мечты такую гнилую подлянку! Ну что ему стоило крякнуть хотя бы неделей позже — без сюрпризов, плавно, с объявлением законного наследника? Сеньор Артуро вздыхает и смотрит в небо на Южный Сапфировый Крест. Сегодня он особенно красив. Как будто даже звезд там прибавилось: между Бекруксом и Декруксом сверкает яркая точка — пятый, ранее не учтенный сапфир. Слегка удивившись такой новации, Вальдес достает из нагрудного кармана льняной платочек и промокает заслезившийся правый глаз, а потом извлекает из жилетного кармана припасенную одноразовую бархотку и протирает окуляр. Снова глядит в небо через телескоп. Ошибки нет, пятая звезда продолжает сиять и вроде бы увеличилась в размерах. Ах вот оно что! Кажется, небесная механика дарит ему возможность увидеть вооруженным глазом приближение падающей звезды, то есть метеорного тела. Обычно небольшие осколки комет сгорают в верхних слоях атмосферы Земли за считаные мгновения. Но отдельные крупные экземпляры могут продержаться в пределах видимости до пятидесяти минут.