Глава двадцать седьмая Ася грустно вздохнула и сказала мне: — Ах, если бы, Роман Ильич! Ах, если бы… Мы вдвоем сидели на кухне. Сообразив, что у нас с ней затеялся не просто треп, а какой-то серьезный разговор, тактичные Нафталин с Димитрием не стали мешать и быстренько разбежались по своим номерам. Нам были оставлены чай и почти полный пакет сушек. — Нравился он мне? Тут и спрашивать нечего! — Ася окунула свою сушку в кипяток и несколько секунд наблюдала, как твердое превращается в мягкое. — Даже если бы он был страшен, как Квазимодо, только в один его голос можно было влюбиться… а Лев Ильич к тому же был совсем не Квазимодо. Возраст? Да чихать нам, женщинам, на возраст! Такие мужчины — как коллекционное вино: чем старше, тем лучше. Нонне дико повезло. Но думаете, она ценила его так, как надо? Да хрен там! Он был чудом, музыкой сфер, а Нонне были нужны только многоуважаемый шкаф и каменная стена… Конечно, я с большим удовольствием отбила бы его у Нонны. Без всяких угрызений. И глазом бы не моргнула. — Бы? — переспросил я. — Бы! — удрученно подтвердила Ася. — Когда он тем утром постучался ко мне в номер и вызвал поговорить… сюда же, на кухню, как мы сейчас с вами… я-то губу раскатала сдуру. Подумала, он наконец заметил, что я к нему неровно дышу, скажет сейчас, что и он тоже, а после позовет меня куда-нибудь на настоящее свидание. Так-то мы с ним часто болтали, но это было по работе или по дружбе… короче, не то. Выбрала для разговора парадный прикид, босоножки вместо наших обычных шлепанцев, кулончик на шею как будто случайно, брови влегкую подвела, духи парижские открыла… Ох, идиотка какая… — То есть вы обсуждали не свидание, — на всякий случай уточнил я. — Даже близко не. — Ася машинально съела сушку, которая уже наполовину превратилась в кашу. — Он всего-навсего попросил меня о прикрытии — как будто мы с ним очередной эпизод готовили. Сказал, что у него намечается встреча. Он отъедет на несколько часов, и я в команде остаюсь за главного — на связи. Свой телефон он выключит, а если вдруг Нонна начнет его искать, я должна буду ей что-нибудь соврать поубедительнее. — И она что, действительно его искала? — заинтересовался я. — Звонила? — Целых три раза, мне на мобильный. — Для наглядности Ася показала три пальца. — Третий раз примерно за час до той аварии, и голос у нее был сердитый и несчастный. Ну как же — ее каменная стена куда-то подевалась, а она не знает куда. Первые два раза я, если честно, немножко позлорадствовала, мысленно, а на третий мне ее жалко стало. Правда, жалко. Как женщине женщину. Но я все равно соврала — Лев Ильич же просил. — Убедительно врали? — Не очень, — печально усмехнулась Ася. — Она ревновала, а я подыграла ее страхам — невольно и ненамеренно… Хотя чего я сейчас-то придуриваюсь? Вольно и злонамеренно. Чтобы ей тогда показалось, будто бы я — с ним. То ли из зависти я это сделала, то ли из вредности… Я, Роман Ильич, сама не замечаю, каким бываю говном, — мне потом перед собой стыдно… Кто же знал, что для вашего брата это будет последний день? Сквозь занавески просвечивало летнее солнце. На телеэкране у Аси за спиной беззвучно открывала рот певица — знойная красотка в сиреневом платье, обсыпанном блестками. Надо было выключить телевизор, но пульт лежал далеко от меня — на другом конце стола. — А что, если он поехал на свидание с другой женщиной? — предположил я. — Ну уж нет! — убежденно ответила Ася. — Какое, к чертям, свидание? Что вы! Если бы там намечалась другая женщина, я бы почувствовала — по выражению его лица, по интонации хотя бы. Не настолько же сдулась моя интуиция. Там никаким сексом и не пахло… Нет, встреча была точно деловая. И определенно не дружеская. Такое, знаете, исполнение неприятного долга. Что-то вроде визита к зубному — и идти неохота, и не идти нельзя. — Он не говорил, с кем встречается? — спросил я, не слишком надеясь на ответ. — Может… Даже не дослушав меня, Ася энергично замотала головой: — Без всяких намеков. Единственно, что я поняла: там у него намечалось что-то важное. А как только поняла, сразу сложила два и два. Вспомнила, что у него уже недели за две до того дня настроение стало смурное и нервное. Шуток не шутил, и тут, — девушка показала пальцем на переносицу, — морщина была все время. Он обычно такой толерантный был — здоровенные косячищи прощал нам играючи. Типа, ладно, ничего, сойдет, проехали. А на последнем общем эпизоде, в Австралии, устроил Димке с Нафом жуткий бенц — вообще за ерундовую фигню. После сам же извинялся за срыв. Я тогда думала, это он из-за Нонны стал ненормально дерганый. Женщина, если вцепится в мужика, такой адище умеет устроить — хоть на стенку лезь, хоть на Луну улетай. А здесь это прямо заметно было… — Заметно, что из-за Нонны? — переспросил я. В молодые годы братец мог распсиховаться по десятку поводов: от проигрыша любимой футбольной команды до сломанного ногтя. — Там были четкие моментики, — подтвердила девушка. — Только не подумайте, что я за ним специально наблюдала. У нас же тут просто всё на виду, как в советской коммуналке. Раньше он, как возвращался из нашей командировки, — так сразу ей звонил и вечером к ней, до утра. А в последний месяц — уже нет. Он в музей, который на Охотном ряду, ездил чаще, чем к ней. Какие-то бумаги оттуда все время приносил, ксерокопии. Запрется у себя в номере и шелестит ими. Выйдет из номера за чаем — и до утра снова шелестит. Я однажды спросила его, что это за бумаги. Веселая, отвечает, история России. Только вид у него был совсем невеселый… Да, чуть не забыла: в тот последний день, когда мы с ним разговаривали тут, он, между прочим, вас похвалил, мимоходом. Сказал, что вы бы, в отличие от него, смогли бы легко разгадать какую-то там его головоломку. — Меня? Похвалил? — растерялся я. Никогда он меня не хвалил. Никогда не доверял своих проблем, даже мелких. Сдается, что братец и впрямь был не в себе. — Точнее не помните? — Нет, — уныло ответила Ася. — Подробности, если и были, пролетели у меня мимо ушей. Я же тогда переживала по поводу моего облома… А позже, ближе к вечеру, когда мы узнали про ту аварию, стало, сами понимаете, вообще не до всего. Мы с Нафом тогда как раз ходили в заведение на улице Фрунзе. Там до вируса ресторан «Лотос» был, а после боулинг открыли. Наф мне ставил удар. У меня уже почти стало получаться, и тут звонок. Думаю, опять Нонна, огрызаюсь: «Я же вам сказала!», а оказалось — Сергей Петрович, с этой новостью… Вы, может, будете меня считать глупой козой, но я ведь сначала даже подозревала Нонну в нехорошем: может, это она перерезала тот ремень безопасности — из ревности? Даже тайком проверяла, где она была в тот день. А вдруг, думаю, она мне звонила для отвода глаз? Но потом я узнала, что из конторы Нонна в тот день не уходила — чистое алиби. А ремень в его машине — целый. Это был все-таки несчастный случай. — Ремень никто не резал, — подтвердил я. — Он не был испорчен — просто не застегнут. Про свои подозрения я говорить не стал, хотя и врать, что я верю в несчастный случай, мне тоже не хотелось. Поэтому мы еще минут десять перемывали косточки Нонне, затем я рассказал пару случаев из школьной жизни юного Левки, выставив братца в наилучшем свете, а после этого разговор окончательно сошел на нет. Я допил холодный чай, отпустил Асю, вернулся в свой номер, лег на кровать поверх одеяла и задумался. Итак, насколько я продвинулся в своем расследовании и что узнал нового? Самым интересным была Левкина внезапная похвала, но что он имел в виду, я даже представить себе не мог. Все прочее тем более терялось в зыбком тумане. То немногое, что я выудил у Нонны и Аси, больше всего смахивало на старый анекдот про Ленина: жене сказать, что идешь к любовнице, любовнице — что остаешься с женой, а самому убежать в свой шалаш — и работать, работать, работать. Левка же наверняка неслучайно маскировал ту встречу, чтобы никто — ни ближние, ни дальние — не узнал о ней ничего конкретного. Но с кем же он виделся в тот день? И не был ли этот человек каким-то образом связан с его смертью? И почему ты, Левка, черт тебя подери, все-таки не застегнул чертов ремень? Оттого, что мыслей было слишком много, они меня утомили, и я неожиданно для себя заснул. Во сне обычно ты не сразу понимаешь, что спишь, но сейчас мне всё было ясно с первой же секунды: рядом вдруг снова оказался Славка Шерензон, вместе с которым мы опять летели. Только теперь под нами был не океан, а город Катманду. Я раньше не видел столицу Непала сверху, однако сразу узнал. Потому что центр города занимал огромный, как Годзилла и Кинг-Конг вместе взятые, Вадим Сильвестрович Кенарев. Он крушил дома вокруг себя — молча, сосредоточенно и бесстрастно, как будто план выполнял. Обломки зданий и маленькие фигурки людей разлетались в разные стороны, а я знал, что с Кенаревым весы не сработают. У меня было всего одно оружие — музейные ножницы Марка Шагала. И только один шанс — попасть точно в глаз чудовищу. «Бросай!» — заорал Славка, и я метнул ножницы. Те полетели вниз с вибрирующим металлическим звоном… …и тут я проснулся — от звона. Откуда он взялся? У меня здесь не было никакого будильника или городского телефона, а на моем служебном мобильнике рингтоном служила мелодия — гитарная тема из фильма «Десперадо». Лишь через пару мгновений в голове моей прояснилось настолько, что я сообразил: звон доносится из верхнего ящика тумбочки. Именно там валялась дешевая Nokia — одна из двух, купленных в день выхода из клиники. Второй экземпляр я, помнится, подарил Петруше — на случай форс-мажора. Я поскорей нажал кнопку с нарисованной зеленой трубкой и спросил: — Алло, это ты, Петр Алексеич? Что у тебя стряслось? — Слава богу, ты здесь! — услышал я знакомый голос. — Я боялся, эта чухонская игрушка не сработает. Ромыч, приезжай быстрей! Спасай царя! Не знаю, кто подослал тех двоих, но они хотят меня убить. А у меня ни мушкета, ни пищали, ни даже паршивого бердыша. Глава двадцать восьмая — Сиди тихо, но не отключайся! — велел я царю, сунул ноги в тапки и выскочил на кухню. К счастью, Димитрий был там — по обыкновению, уткнулся в свой ноутбук. «Сы-ы-ыр!» — донесся до меня боевой клич, а следом зазвучала знакомая мелодия: похоже, наш хакер подсел на старый мультсериал про спасателей — двух бурундуков, двух мышей и муху-разведчика. Хорошо его понимаю — зрелище затягивает. Когда сериал показывали у нас по телевизору, я уже вышел из детского возраста, но все равно старался не пропустить каждую новую серию, запоздало завидуя Чипу и Дейлу: эти братья были ровесниками и в любое время могли поиграть друг с другом. В отличие от нас с Левкой. — Проблемы? — Димитрий торопливо убрал мультик с экрана. — Могу я помочь? Петруша был, конечно, не в себе, но галлюцинациями не страдал, а обострения у него случались лишь в полнолуние, до которого было далеко. Значит, там и впрямь происходит нехорошее. Как и положено царю-реформатору, мой бывший сосед любит строить людей и давать им указания. Все полгода, которые я провел в психушке, я учил царя сидеть тихо и не нарываться. Но теперь, наверное, активная натура преобразователя взяла свое. Надо было спешить. Не вдаваясь в детали, я изложил Димитрию задачу: найти мою клинику, вывести на экран картинку, ждать дальнейших указаний. И пока наш хакер колдовал над клавиатурой, усмиряя чей-то спутник, я опять вышел на связь с царем. — Ты где сейчас находишься? — спросил я. — Надеюсь, в укрытии? Драматическим шепотом Петруша доложил мне, что усвоил заветы Сунь Цзы: половина искусства войны — это мастерство маскировки. Поэтому он на заднем дворе, прячется за мусорными баками. Те, однако, воняют так архипаскудно, что если я вскоре не приеду… — Спокойно, величество! — прервал я императорские стенания. — Полдела сделано: я уже понял, где твоя фортеция. Не надо лишних подробностей, побереги силы. Обещаю, от вони ты не умрешь. Ответь мне на второй вопрос: где сейчас эти двое? Далеко от тебя? Всё тем же шепотом царь ответил, что оторвался от преследователей где-то в районе клумбы с памятником лошади Глафире. Теперь он сам не знает, где они, а выглянуть из-за баков не хочет, опасаясь выдать свое присутствие численно превосходящему противнику. Этого Сунь Цзы бы не одобрил. Я подумал, какими новыми яркими красками заиграла бы знаменитая книга древнего китайца, живи он в эпоху спутникового слежения и интернета. — Готово, Роман Ильич, — сказал Димитрий. — Есть картинка. Кого мы ищем и где? Как и в прошлый раз, спутник не подвел — показал вид клиники сверху. Я подсел рядом к ноутбуку, и мы с Димитрием общими усилиями укрупнили панораму заднего двора и нашли нужный квадрат. За темно-зелеными мусорными баками действительно что-то голубело — цвет пижамы в нашей клинике. На мою просьбу пошевелить правой рукой Петруша отозвался ворчанием, но после уговоров все же согласился. Голубое пятно на экране распалось на два, большое и поменьше: царь показывал то ли кулак, то ли кукиш. — Молодец! — похвалил я его. — Теперь снова затаись. Забудь про запах и думай о чем-нибудь хорошем. Например, о замечательной повести Пушкина «Арап Петра Великого». Как я и надеялся, Петруша проглотил мою наживку и зашептал в ответ, что повесть не такая уж замечательная, точнее — совсем не замечательная, а если начистоту — то дрянь, особенно по сравнению с великой поэмой «Полтава» того же автора. Под аккомпанемент сдавленных сетований царя мы с Димитрием стали обшаривать территорию больничного комплекса и на третьей минуте нашли еще два голубых пятна в районе баскетбольной площадки. Точнее, в площадку для игр квадрат территории должен был превратиться после капитального ремонта, а пока он оставался пустырем с хилыми лавочками. Мы приблизили картинку. Полностью рассмотреть негодяев мешали клубы дыма. Как видно, оба злостно нарушали режим — курили, даже не скрываясь. По их наглости я догадался, что они не из моего корпуса, а из соседнего: скорее всего, это как раз те два маньяка-надзирателя, которых держат в ожидании экспертизы. Правила не позволяли выпускать таких в общий двор, но кто-то из охраны облажался, и парочка улизнула. Подозреваю, что Петруша попался у них на пути и что-нибудь такое им сказал. Или косо посмотрел на них. Или просто его физиономия им не понравилась. Вся система ФСИН при Дорогине была фабрикой по производству маньяков. Каждого второго из тех, кто не увольнялся с этой чертовой работы через месяц, надо было отправлять в дурку. Я попросил перевести панораму со спутника на экран моего смартфона, вызвал такси и решительно пресек попытки Димитрия отправиться вместе со мной. Будь мы внутри мультика про спасателей-бурундучков, я бы не отказался от помощи и его, и всей нашей команды — особенно Нафталина. Но в реальности придется справляться самому. Мне было известно, насколько Петруша мнителен и как он отчаянно побаивается новых людей в ближнем круге, подозревая измену. Я догадывался, отчего царь не пожаловался санитару Володе или старшей медсестре: в его воображаемом мире администрация больницы могла оказаться в заговоре. А я был из пациентов — то есть менее опасен. По дороге в клинику я все время держал смартфон перед глазами, а телефон возле уха. Судя по картинке со спутника, маньяки лениво разгуливали по двору, не приближаясь к благоухающей помойке. Я развлекал и отвлекал Петрушу декламацией избранных отрывков из «Полтавы», причем описание боя русских со шведами исполнил дважды на бис. После второго чтения царь мечтательно повторил: «Бой барабанный! Крики! Скрежет!» — и простил Пушкину повесть о его предке. Оптимизма Петруше хватило даже на то, чтобы выглянуть из-за баков. После чего он сразу спрятался, но поздно: его преследователи, кажется, заметили какое-то движение и опасно приблизились к помойке. Правда я уже приехал. По моей просьбе таксист высадил меня не у главного входа, а на углу, где к стене вокруг больничных корпусов примыкал закрытый аптечный киоск. Все полгода, проведенные в психушке, я был образцовым больным и ни разу не ходил в самоволку. Но даже самые примерные пациенты, не помышляющие о побеге, рано или поздно могут узнать о тайных порталах для перемещения туда и обратно. Здесь таковым был киоск, за которым был скрыт проем в стене. Как рассказывал санитар Володя, дыра возникла по взаимной договоренности хозяев киоска и тогдашнего начальства больницы: провизоры получили проход в туалет главного корпуса, а тогдашний главврач — скидки. В новейшие времена хозяин сети аптек сбежал, киоски закрылись, а заделывать стену за счет бюджета новому главному не хотелось. Поэтому проход остался там же, где и был. Рядовые пациенты о нем не знали, а доверенные, вроде меня, держали рот на замке… Пока я протискивался сквозь щель в стене и добирался до заднего двора, мне некогда было следить за экраном смартфона. Так что когда я оказался в полусотне метров от места действия, то застал такую картину: бак, за которым скрывался Петруша, был обнаружен и окружен. Спасало царя только то, что негодяи не торопились вытаскивать его из-за укрытия и развлекались бросками в стенку бака пустых аптечных пузырьков. Зло не всегда уродливо внешне: иногда у дьявольских исчадий бывает ангельское обличие — попробуй-ка, дружок, сам отдели форму от содержания. Но в данном случае природа не стала выделываться и запутывать наблюдателя. Оба выглядели отвратно, напоминая ожившую скульптурную композицию «Боярышник — орудие пролетариата». Один, из них низенький и треугольный, был похож на помятую переспелую грушу. Второй, высокий, смахивал на суковатое полено, из которого папа Карло, приложив массу усилий, смог бы вытесать в лучшем случае черенок совковой лопаты. Но руками махать оба, к несчастью, умели. Блямс! Диннь! Дзынь! Звон стекла, бьющегося о железо, я одновременно слышал дважды: громкий — через телефон у левого уха и пока еще приглушенный — в реальности. Гнусную стереофонию надо было прекращать как можно быстрее. С быстрого шага я перешел на бег, а поскольку не успел придумать ничего умного, то просто заорал на ходу: — А ну отставить! Разойдись! Самое интересное, что в первый момент маньяки меня послушались. Армейские команды были им, вероятно, знакомы. Развернувшись, они тупо уставились на меня. И как только поняли, что перед ними не старший офицер, не охранник, не полицейский и не санитар, они продолжили свои броски. Правда, теперь мишенью стал не железный бак, за которым прятался царь, а крикливое бородатое очкастое чмо, помешавшее их веселью. Где они сумели откопать эту мелкую стеклотару? Понятия не имею. Но пузырьков у них под ногами валялось много. От первого я легко уклонился, второй отбил локтем, а от третьего и четвертого, летящих мне в лицо, спасся чудом. Если бы маньяки не проявляли агрессию, мои инстинкты сработали бы, наверное, с запозданием, но тут мне даже не пришлось настраивать весы — они клацнули сами собой. Темный вихрь с беззвучным свистом пронесся сквозь мою голову к двум ближайшим целям и, невидимый, окутал их. Оба еще успели сделать по одному броску, а потом им стало не до меня и не до Петруши. Сперва тот, кто был похож на полено, с придушенным «Ы-ы-ы» провалился сквозь землю. Я встряхнул головой, не понимая, в чем фокус. Исчезновение выглядело, как примитивный спецэффект в старом докомпьютерном кино. Режиссер подает знак, кинокамера останавливается, актер уходит из кадра, а зрителю кажется, будто герой растаял в воздухе. Но здесь это случилось на моих глазах — без всякой камеры и команды «Стоп!». Был человек — и нет. Лишь когда до меня донесся звон отлетевшего в сторону металлического люка я, наконец, сообразил: это не земля разверзлась под маньяком, а просто он ухнул в ливневый колодец, вдруг оказавшийся у него прямо под ногами. — А? Чего? — удивленно выдохнул второй маньяк, не обнаружив рядом дружка. Взмахнув рукой, он выпустил из рук предназначенный мне пузырек. Тот упал на траву и никак не должен был разбиться, однако брызнул во все стороны веером осколков. Один из них тотчас же угодил в глаз маньяку. Человек-груша громко заверещал и, схватившись за глаз, вслепую шагнул куда-то в сторону. Упс! Через мгновение он предсказуемо запнулся, сделал сальто и с шумом влетел в тот же люк — головой вниз и ногами кверху. Дубль два. Я задержал дыхание и прислушался: тихо. Не знаю, какие законы они нарушили и какой срок им грозил по УК, но земной суд над ними едва ли состоится. А тот, другой суд, уже состоялся. У Великой Вселенской Справедливости свои представления о расплате. — Можешь выходить, величество, — сказал я. И когда Петруша осторожно высунулся из-за своего укрытия, добавил: — Пойдем отсюда. Ни тот, ни другой тебя больше не тронет… Проходя мимо открытого люка, царь не удержался и плюнул вниз. — Они называли меня дубиной и хером-переростком, — пожаловался он. — Меня, императора! Бегали за мной, кидались булыжниками и обещали размазать мою печень по асфальту. А я ведь даже не обругал скотов! Тихо-мирно, как ты мне советовал, сказал им, что лавки чистые и нельзя на них забираться с ногами… И как это у тебя получилось с ними так быстро? Я знал, конечно, что ты немного чернокнижник, вроде Брюса… А насчет моего будущего ты не беспокойся. Пойдем-пойдем, я тебе кое-что покажу… Картинка со спутника помогла нам не попасться на глаза санитарам и проскользнуть незамеченными в палату Петруши. Пока я умывался, царь шелестел бумагами.