— Тот провод… — морщась, объяснил Димитрий. — Он как раз и отвечал за сигнализацию и фонарь. Его, конечно, заменят, но не сегодня и не завтра. Их энергокомпания «Непал Электрисити» — такие тормоза, я вам скажу… Даже в столице из-за нее шатдауны раз в неделю. Поэтому сирены в скором времени не будет. Кенареву еще надо радоваться, что у него дома есть свет и интернет не отрубило. Короче, нужен другой план, и побыстрее… Я посмотрел на циферблат часов, потом в окно. Ночной Катманду заканчивался, утренний пока не наступал. Чернота на горизонте медленно и неуверенно переходила в рассветную желтизну, и между этих двух стихий с опаской проглядывал оранжевый краешек светила. — Сейчас пять утра по местному времени, — сказал я. — Клиент спит. У нас четыре или пять часов для подготовки, потом он проснется. А что делает человек, как только просыпается? — Проверяет почту и мессенджеры, — не задумываясь, ответил Димитрий. — Умывается, — сказал Нафталин. — Чистит зубы. Делает утреннюю гимнастику… Хотя пункт третий для нашего клиента сегодня, наверное, неактуален. — А еще он писает… — продолжила Ася. — О! Давайте отключим ему воду на фиг! Тогда ему придется выйти во двор, чтобы умыться из бассейна, а потом и отлить туда же… — Аська, ты язва и ехидна, — улыбнулся Димитрий. — Но нет, мимо кассы. Я просмотрел его интернет-заказы за последние три дня. Бутилированной воды ему хватит на неделю… И тут меня осенило. Когда выстраиваешь сложный план, до самого простого почему-то додумываешься в последний момент. Так странно устроены человеческие мозги. — Мы балбесы. — Наверное, я произнес это громче обычного, потому что моя команда дружно вздрогнула и уставилась на меня. — К чертовой бабушке бутилированную воду. Он первым делом захочет пожрать! Никакая переломанная рука не отбивает аппетит. Димитрий, ну-ка быстренько проверьте, где и с какой периодичностью он заказывает еду. Наш рыжий компьютерщик радостно присвистнул и забегал пальцами по клавишам. — Раз в два дня, — доложил он минуту спустя. — Вот тут, на сайте итальянского ресторана в Тамели он делает заказ на три пиццы с артишоками и пепперони. Платит наличными. Последний раз доставка была позавчера. Могу поспорить, у него уже ничего не осталось. — Замечательно! — Я мельком взглянул на экран. — Димитрий, ваша задача — соорудить дубль этого сайта и сделать так, чтобы Кенарев попал именно к нам. А вы, Нафталин, поезжайте в Тамель. Там ведь круглосуточно, да? Купите у них три такие же пиццы, а еще стащите их фирменные бейсболку, накидку и велосипед… мы им перед отъездом всё, разумеется, вернем… После того, как господин Филомелли проснется и сделает заказ, ему придется-таки лично выйти к воротам, получить свою пиццу и расплатиться с курьером. В этом случае расстояние будет минимальным. Мы встретимся с ним лицом к лицу… Эпизод в Катманду. Вторая попытка Кенарев — человек принципов. Однажды он решил: заработанное в России нужно тратить в Италии. И не потому, что он — не патриот, а потому, что патриот в квадрате. Если живешь на две страны, ты должен по-честному приносить пользу каждой из них. Одна — духовней и восточнее, и пусть ей достанутся его ум и талант. Другая — практичнее и западней, и пускай ей идет презренное бабло. Надо отделять березки от удобств, как мух от котлет. Так было раньше. Теперь все по-иному. С тех пор, когда Вечный Город накрылся для него медным тазом, а вид на Везувий сменился видом на Гималаи, Кенареву приходится вносить в свои принципы поправки и принимать их сразу в трех чтениях. Деваться некуда. То, что могучий пылесос его дарования прежде насосал в России, будет потрачено уже в Непале. Вот только Катманду — не Рим и даже не Третий Рим. Этот город выживает лишь благодаря туристам, которые ненадолго меняют родной комфорт на экзотику. И каково человеку с тонкой натурой жить тут постоянно и пользоваться местным ненавязчивым сервисом? А если у человека вдобавок сломаны рука и нога, а бассейн воняет? Да, можно нанять помощника из местных, но они глупы и вороваты. Которые поумнее — вообще бандиты или сотрудники здешней охранки, а тем очень хочется найти у тебя в чулане автомат Калашникова, красный флаг и поясной портрет Председателя Мао. С таким же успехом можно сразу взять на службу крокодила и ждать, когда он пожелает тебя съесть… Кстати о еде. Надо бы позавтракать, пора. По счастью, во всем этом непальском бардаке есть кое-что незыблемое — холодильник. Вадим Сильвестрович допрыгивает на одной ноге до кухни, открывает дверцу и обнаруживает только бутылку пива и просроченный йогурт. Уууу! Каццо кольоне батоно бастардо! Из-за всех этих вчерашних приключений он напрочь забыл, что доел последний кусок пиццы и не успел заказать новую! Кряхтя, держась за стену и недобрым словом поминая мадонну, Филомелли переползает из кухни в кабинет и медленно стучит пальцем одной руки по клавишам компьютера. Сайт итальянского ресторана на вкладке мигает, зависает и, сколько ни бейся, упорно не открывается. Правда, после перезагрузки системы и трех испытанных ругательств он все же начинает работать и принимает заказ. Остается ждать, от двадцати пяти минут до часа. Единственное достижение вчерашнего вечера — спутниковая «тарелка» вновь работает. Кенарев еле-еле усаживается в кресло и, как вчера, включает один из российских каналов. Новости с родины не в состоянии исцелить его переломов, зато прекрасно лечат от всякой ностальгии. Где гордость, спрашивается? Где самоуважение сверхдержавы от Перми до Тавриды — страны, из-за которой тряслись поджилки у мира? При Дорогине даже его лысина являлась в страшных снах господам с Уолл-стрит. И броня была крепка, и танки быстры, и мультяшные ракеты поражали нарисованные цели хоть в Айовщине, хоть на Канзасщине. А сегодня мы успешно просрали не то что далекие Алеппо и Дамаск, но даже близкие Лугань и Донбасню, а по родной Тавриде вовсю гуляют черные рожи под голубыми касками. Раньше если во власть и допускали дам, то это был бабец суровой выделки не младше шестидесяти: с Комитетом советских женщин в трудовой книжке, пергидрольным шиньоном на башке и памятью о комсомоле в каждой сиське. А сегодня девчонка, которую и президентом-то назвать неловко, в самом-рассамом Георгиевском зале Кремля устраивает посиделки с такими же девчонками из Литвы или Финляндии… Тьфу! Символически, то есть без слюны, плюнув в плоский экран дорогого телевизора, хозяин дома слышит, наконец, громкое звяканье от ворот: пицца изволили прибыть. Кое-как он натягивает шелковый халат с драконами, берет костыль и, бормоча по-русски: «Да слышу, слышу!», тащится по направлению к воротам. Ох, тяжела ты, судьба инвалида! Сегодняшний разносчик пиццы Кенареву не нравится: гость немолод, у него черная густая борода, как у злых отчимов из болливудских мылодрам, и он как-то слишком пристально на него смотрит, словно намекает на повышенные чаевые. Ну, допустим, служба доставки справилась в этот раз быстрее, чем в прошлый, но это вовсе не означает, будто господин Филомелли что-то должен ресторану сверх положенного тарифа. Чаевые — дело добровольное, а у него сегодня нет желания и настроения проявлять добрую волю. — Ма хаатар маа цу. Малаи санчо цайна, — цедит он доставщику и протягивает ему ровно столько же купюр, что и всегда, и ни рупией больше. По-непальски это примерно значит: «Я тороплюсь, мне нездоровится. Давай уже проваливай отсюда, бородатое отродье». — Рамро, сахиб, — смиренно отвечает гость, что означает: «Как скажете, о белый и пушистый господин». Вроде респект соблюден, но Филомелли чувствует, что в бороде прячется некий подвох. Может, они уменьшили диаметр пиццы, а деньги дерут прежние? На всякий случай он, вернувшись в дом, измеряет одну из пицц рулеткой. Нет, по размеру вроде бы такая же. А вдруг не доложили артишоков или уменьшили процент пепперони? Кенарев хватает один кусок и начинает внимательно жевать. Хм. Как будто всё в норме. Пока хозяин дома дегустирует пиццу, он слеп и глух, но после второго куска, когда первый голод утолен, зрение и слух возвращаются к едоку. И что же он видит? На экране опять творится какая-то чертовня: вчерашние полосы не бегут, зато вместо картинки летают туда-сюда красные всполохи. Голос диктора слышен, но гром и вой ветра за стенами дома звучат сильнее. Значит, опять конвертер на крыше, злится Кенарев. Наверняка вылетел другой кабель, и всё потому, что лето в Катманду — та еще дрянь. Благородный Рим такого себе не позволял. Пока Филомелли у ворот забирал заказ, погода держалась приличий, но за последние минуты, кажется, вовсю распоясалась. Сезон муссонов в Непале — это дикие барабаны в небе, дождевые капли размером в голубиное яйцо и ветер, летящий со скоростью курьерского поезда. Эх, была бы вчера такая буря! Он бы тогда ни за что не полез на крышу и остался бы цел. Зато теперь, мстительно думает хозяин дома, я все-таки позову мастера — пусть взбирается на крышу сам, и да поможет ему их слонобог Ганеша… Хозяин дома выключает телевизор, берет с полки первую попавшуюся книгу, оборачивает себя одеялом в три слоя, как пледом, возвращается в кресло и пробует читать. В России — бардак, в Непале — муссоны, а он, Вадим Кенарев, у себя дома в тепле, уюте и с пиццей сейчас насладится любимой историей про одинокого моряка на далеком острове… Проходит минуты три, и Кенарев с досадой захлопывает книгу. Ему не читается. Когда каждый удар грома за стенами отзывается болью в его руке и ноге, требуется анестезия посильнее. Дохромав до стенного сейфа, он набирает заветную комбинацию из трех счастливых семерок и достает диск. Тут записано лучшее: все выпуски его еженедельной программы «По дороге с Дорогиным». За нее Вася Бобромыслов, шеф его телеканала, башлял самыми крупными купюрами из особого конверта, а Котя Розенкранц, главный босс канала-конкурента, вроде бы с юмором — а на деле с завистью — сравнивал Вадима Сильвестровича за крутизну с киношным Рокки и называл Сильвестром Сталлоновичем. Кенарев отключает бесполезную антенну, подсоединяет диск и выводит на экран ровные строчки меню. Какой бы выпуск пересмотреть? А-а, неважно. Выбрав наугад, он нажимает на play и здоровой ногой подталкивает кресло поближе к телевизору. Тем временем с экрана уже раздаются звуки военного марша из фильма «Мост через реку Квай». Тьма редеет, и к зрителю выплывает огромное кресло, обитое черной кожей. В кресле — он, Кенарев, в глухом френче цвета маренго и с трубкой в руке. Музыка затихает. «Павел… Павлович… Дорогин… — медленно, с расстановкой произносит ведущий. — Президент… Российской… Федерации. Минувшая неделя была для него… — Кенарев неторопливо затягивается и веско завершает фразу: — …непростой. Но он, как всегда, справился…» Дальше идет быстрая нарезка хроники, теперь уже под звуки нашей «Страны героев»: взлетают ввысь истребители, огненные трассеры прочерчивают небо, ночь озаряется вспышками взрывов, Дорогин слушает аплодисменты на трибуне ООН, Дорогин позирует в обнимку с президентом США, бомбардировщики летят на закат, реет трехцветный флаг на фоне гордого профиля ракетоносца «Пересвет» (с другой стороны, где пробоина, полученная на нашей же верфи, корабль показывать нельзя). И снова Дорогин — режет алую ленту, открывая детсад, в кадре радостные детские лица (на трех блондинов один брюнет), бьют в ладоши счастливые мамаши в полувоенной форме, фейерверк салютов. Хроника завершается. Зритель вновь видит лицо Вадима Сильвестровича во весь экран: тонкие губы артиста, нос аристократа, прищур полководца, лоб мыслителя — и как в нем одном столько всего? «Я благодарен Павлу Павловичу Дорогину, — чеканит Кенарев, — что мы с вами живем в эпоху, которую уже сейчас можно смело назвать его именем, и…» Бум-бум! Дважды раздается громкий стук — не с экрана! Откуда? Хозяин дома быстро жмет на паузу. Гладкое, стильно подсвеченное и обработанное лучшими гримерами экранное лицо Кенарева красиво застывает, а у его помятого земного воплощения глаза тревожно бегают, а уши топорщатся топориками: правда стучали? Не почудилось ли? За стенами гроза разыгралась не на шутку. Вой ветра сливается с шумом дождя и скрипом деревьев у бассейна. Мелко и противно дребезжат оконные стекла. Над головой ходит ходуном потревоженное кровельное железо… И вновь повторяется: бум-бум! Уже второй раз тот же самый двойной стук — и не в дверь, а прямо сюда, в стену за телевизором. Как будто путник-великан или каменный гость лупит посохом, требуя пристанища. Бум-бум! Бум-бум! Бум-бум! Даже если бы у Кенарева и рука, и нога были невредимы, он бы и тогда не рискнул выглянуть наружу, а уж теперь и подавно. Это никакой не великан, это всё буря, мысленно обращается он к экранному себе. Что мы, бурь не видели, что ли? Да сколько раз! Мглою небо кроет, вихри трам-пам-пам крутя. Ничего страшного… Бум-бум!.. Стена прочная… Бум-бум!.. То, как зверь, она завоет, то… Бум-бум! Бу-умм-Бу-умм!.. Изображение в телевизоре с противным треском гаснет, а из самой глубины приемника выплескивается огненная волна, краем зацепив Кенарева. Но за мгновение до всего этого Вадим Сильвестрович успевает увидеть кошмар: у него на экране вырастает рог, прямо из середины лба! И этот рог — острый, деревянный и мокрый — весь облеплен листьями, абсолютно весь! Увиденное столь ужасно, что Кенарев забывает о своих переломах и о том, что выплеском огня ему только что опалило левое ухо. Прочь отсюда! Прямо в одеяле, не выпуская из рук книгу, босиком, он выскакивает из дома во двор, а там сухо. Гроза миновала. Нет уже ливня, который мог бы залить пожар. Ничто не мешает ветру с удовольствием раздуть огонь. Несколько секунд спустя каменная постройка уже полыхает, словно бумажная, — быстро, с веселым треском. Сигнализация молчит. Соседям не до Кенарева. Он один — даже его телеверсия только что взорвалась. В оцепенении Вадим Сильвестрович садится на землю у бассейна и тупо смотрит, как догорает его собственность в городе Катманду. Купленная за деньги, которые он заработал в Москве. Медики и пожарные в конце концов приезжают и застают господина Филомелли на пепелище дома: в одеяле, с опаленным ухом, с книгой в руке… Но он по-прежнему жив. Глава двадцатая — Никакой мистики, обычное дерево. — Димитрий увеличил изображение. — Во время бури у одной из двух гималайских сосен с его участка оторвало большую ветку. Она пробила сначала стену дома, а следом за ней — работающий телевизор. Из-за этого начался пожар, от которого дом Кенарева сгорел полностью. Правда, сам он успел выскочить. — М-да-а-а, — задумчиво протянул Сергей Петрович. — Сначала наш клиент лезет чинить антенну и падает с лестницы. Потом у него во дворе происходит буря — и в результате уничтожено его имущество. Две отличные попытки, но… оба раза он жив. Повезло гаду. Может, Роман Ильич, стоило попробовать еще разок? Бог, как известно, троицу любит. Знаю-знаю, у вас кончались командировочные. Но ради такого случая мы бы добавили. — Нет, — твердо возразил я. — Это исключено. Обратите внимание: в первый раз у него два перелома, а во второй он отделался небольшим ожогом уха. Динамика видна, травмы по убывающей. Если бы мы решились на третий раз, то, думаю, к этому добавился бы какой-нибудь незначительный ушиб мягких тканей или заноза в пальце. Или вообще ничего. — Получается, Кенарев у нас не виноват? Как такое может быть? Прежде чем ответить Сергею Петровичу, я посмотрел на свою команду. И вспомнил, какие у нас шли словесные битвы, пока мы ждали вылета в транзитной зоне. Над Европой висел грозовой фронт, Москва всё никак не принимала, времени на разговоры хватало с избытком. Это сейчас Ася с Димитрием выговорились и стали тихими, а меньше суток назад они были — ого-го, большой ходячий протест. Такие копья у нас ломались, такие эпитеты звучали, и такая крамола уходила в небо, что будь Великая Вселенская Справедливость не явлением природы космических масштабов, а обычным человеком из плоти и крови, ей бы икнулось стократно. Даже флегма Нафталин — и тот, хоть и не вмешивался напрямую в наши баталии, время от времени бухтел под нос, что от кого-кого, а от высших сил он не ожидал подобного слюнтяйства. Но спасибо троице: не будь этих споров, я бы, может, и сам не разобрался до конца, что произошло в Катманду, и тратил бы сейчас время на поиски четких формулировок… — Кенарев, конечно же, сволочь редкостная, — сказал я. — Гад и паразит. И каждый из присутствующих имеет право набить ему морду. Только не надо забывать о главном: мы — не военный трибунал, не какая-то там Чрезвычайная Четверка, которая разъезжает по миру, вынося приговоры негодяям и тут же приводя их в исполнение. Мы — не полпреды высшей силы, мы только у нее на подхвате. Ну да, обычно нам попадаются клиенты, на которых кровь, — и она к ним возвращается. Но Кенарев, сдается мне, по шкале мерзостей еще не достиг отметки «высшая мера». Может, еще полгодика работы на телевидении — и весы бы качнулись не в его пользу. А так фуфлогон остался жив. Он не просто уцелел, у него даже осталось кое-что из имущества: любимое ватное одеяло и любимая книга. — А что за книга, кстати? — полюбопытствовал Сергей Петрович. — «Молот ведьм»? — «Робинзон Крузо», — ответил я. — В адаптированном переводе Корнея Чуковского. — Эта книга ему понадобится, — злорадно добавил Димитрий. — Как учебник. Непал, конечно, не остров, но без дома и без денег жизнь Вадиму Сильвестровичу придется начинать заново: и хижину строить из веток, и коз разводить, и штаны шить из шкур… — Шутник ты, Дим! — засмеялась Ася. — Скажешь тоже — хижину! Ничего он не умеет строить, кроме рож. Поголодает денек-другой, а потом добредет до Тамеля — там полно туристов. Выйдет на Площадь горшечников, завернется в свое одеяло, выставит вперед костыль и гипс и начнет хныкать: «Сам я не местный… Поскользнулся, упал, закрытый перелом… Подайте на пропитание бывшему…» Придумает, чего он бывший, — тут у него богатый опыт. Самое важное — повторять эту мантру как минимум на трех языках. — Каких именно? — деловито уточнил Нафталин. — Первый русский, это ясно, а какие два других? Может, ему побираться на идиш? У нас есть сентиментальные бабки, которые подадут любому, кто еще помнит язык штетла, — хоть черту лысому, хоть попугаю… — Идиш — вряд ли и уж точно никакого русского, — ответила Ася. — Он не хочет, чтобы его узнали наши туристы или тем более украинские. Любой уважающий себя украинец плюнет ему в рожу вместо милостыни — и будет прав. Думаю, он предпочтет французский и немецкий, но прежде всего — итальянский. Ему, главное, не проболтаться, что в Риме его ждут карабинеры. Хотя ордер-то выписан на синьора Кенарева, а не на Филомелли… Сергей Петрович с удивлением посмотрел на мою троицу. — Ребята, вы чего? Какая хижина? Какая милостыня? — спросил он. — Вы же читали его досье. У него есть страховка — на дом и на то, что внутри. Как только ему всё возместят, он себе купит другой дом с бассейном, ничуть не хуже. И будет в нем жрать свою пиццу. Димитрий хихикнул: — Вряд ли. Хотя фуфлогону и не дали «вышку», это не значит, что ему списали все грехи. Просто он расплатится другим — не жизнью, а нажитым барахлом. Помните историю с генералом Ятыгиловым — нашим клиентом из Таиланда? Здесь похожий случай: стихия опять разыгралась только в его дворе и ни метром дальше. Я нарочно посмотрел потом метеосводки: во всем Катманду в тот день не было зафиксировано ни одной бури. Чем Филомелли докажет, что дом пострадал от стихийного бедствия? Почему полиции не предположить, что хозяин сам поджег свою недвижимость — ради страховки? — Всё не так просто, — вздохнул Сергей Петрович. — Я не юрист, но знаю, как трудно в таких делах доказать злой умысел. Даже если бы он имелся. А тут ведь его точно не было. — Хорошо, — легко согласился Димитрий. — Дадим ему маленький шанс, один из десяти. Допустим, он найдет свидетелей, и те подтвердят, что хозяин не поджигал. И что? Если в страховой компании сидят не полные идиоты, они все равно выкрутятся: будут упирать на то, что в договоре ничего не сказано о ветке сосны. Я нашел этот файл, Ася перевела мне с непальского. Там в разделе причин пожара куча лазеек, и все не в пользу клиента. Нет ветки — нет страхового случая. Значит, убытки ему не возместят. Если же Кенарев захочет судиться с производителем телевизоров, тоже мимо. Ветка угодила в систему строчной развертки телевизора. Устройство капризное, но, чтобы превратить его в бомбу, роковых совпадений должно быть много, невероятно много, и каждое истцу придется доказывать отдельно. Думаю, адвокаты компании отобьют иск без особого труда… — А толку? — уныло произнес Сергей Петрович. — Мы знаем, у него в Национальном банке Непала осталась еще куча денег. Видели же выписки со счета. Даже если он ничего не получит от страховщиков, ему хватит на новый дом. И много-много останется… Эй, вы чего улыбаетесь? Я сказал что-то смешное? Роман Ильич, чего это они переглядываются? Я строго погрозил своей команде пальцем, а Сергею Петровичу сказал: — Приношу вам извинение за всех этих наглецов. Своими улыбочками и хихиканьем они пытаются намекнуть вам, что у нашего клиента больше нет денег. Вообще никаких. — В каком смысле «нет»? — Отсутствуют как факт, — сообщил Димитрий, продолжая улыбаться. — Он выбежал из дома налегке. То есть вместе с книгой и одеялом он не прихватил еще кейс с наличными. Так? Значит, деньги у него остались только на банковском счете. Раз дом сгорел, сгорели и подтверждающие документы — его экземпляры. Остались те, которые лежат в банке. — И что с того? — Сергей Петрович по-прежнему не понимал причин внезапного веселья моих проходимцев. — Вы ведь не хотите сказать, что влезли в банк и выкрали документы?