— Кардинал Туний Саргоский, архиагент Тарлаттус… И умолк, услышав вежливый кашель. — Расскажите мне, сын мой, что именно привело вас в Хенес? Этот первый, и далеко не последний вопрос с самого начала задал формат общения, даже отдаленно не напоминающий исповедь. В интеллигентно завуалированной и официально задрапированной форме от Тарлаттуса требовали отчет о причинах визита. — Меня отправили в Свободный Поиск. — Разве вы не отпросились сами? — сохраняя спокойствие, уточнил кардинал и, не дождавшись возражений, добавил: — Ваш истинный путь пролегал в тени, отбрасываемой Грандами. С их исчезновением, порочность замыслов оголилась до неприличной очевидности. У меня есть основания считать Хенес неподходящим местом для розыска еретических рукописей, поскольку тут, как вы знаете, хранится изъятая и запрещенная к распространению литература. Я знаком со всеми доверенными Себастьяна и вы не входите в их число. — Кардинал Туний, я…. Тарлаттус, не желая оправдываться, замолчал и наклонился вперед, скрывая свое лицо. Конечно, никаких улик против него не было, однако обличающий тон говорил сам за себя: Туний откуда-то знал о тайном задании Дона Родригеса. Архиагент не думал, что его ложь так быстро раскроется. Если об этом задании узнает председатель Священного трибунала — Себастьян де Анкарри, впадающий в ярость при малейших подозрениях в готовящемся заговоре, то по возвращению в Вилон архиагента могли ждать чертоги паноптикума. От этой мысли на лбу выступила испарина, и перехватило дыхание. На обязательном в таких случаях допросе рано или поздно вскроется история Кармелы. Неужели все было зря, и он погубил их обоих?! — Некто могущественный предложил вам помощь в обмен на ворованную книгу? — С явным осуждением в голосе спросил Туний. — Нет, я бы никогда не пошел на это, — вздрогнул Тарлаттус, судорожно сглотнув. — Вы считаете, ваш ответ убедил меня? — уточнил кардинал. «Судя по вопросам, он подозревает конкретного человека в искушении и подкупе агентов. На каком основании?» — задумался клирик. — Ваше Высокопреосвященство, я никогда не был наемником. — Искреннее раскаяние докажет крепость Вашей веры, тем самым, уравновесив вину, — не меняя тона, упорствовал кардинал. Тарлаттус не был готов исповедаться. Все зашло слишком далеко, чтобы раскрывать правду и просить о милосердии. Признание в лицемерии и злонамеренном использовании Собора в личных целях опускало архиагента на самое дно, на один уровень с еретиками, заслужившими позорное клеймо. Клирик боялся смотреть в сторону перегородки и, застигнутый врасплох, в спешке искал выход из сложившейся ситуации. — Начните говорить, и вам станет легче, — не отступал Туний. В его голосе появилась особенная нота, говорящая о возмущении, вызванном упрямством агента. Пауза в разговоре затянулась, и в тишину кабинки прокралось хоровое пение. — Вы боитесь мести? В обмен на имя я могу предложить вам сто эскудо дублонами и сан диакона. Вы также сможете остаться здесь под моей защитой. Тарлаттус лихорадочно перебирал четки и смотрел в точку перед собой. «Остается одно. Если меня раскроют, то придется…» — от незавершенной мысли у архиагента по спине пробежал холодок. Самоубийство не являлось решением всех проблем, зато надежно защищало Кармелу от обвинений в ереси. С приходом к такому умозаключению к архиагенту вернулось самообладание. — Если дело в ином, тогда, зачем вы вернулись в Хенес? Хотели уплыть в Илинию без разрешения фециалов? Шнурок, объединявший четки, порвался, и на ковер посыпались бусины. Тарлаттус не нашелся с ответом и принялся собирать костяные шарики. Вежливый кашель напомнил об ожидающем ответ собеседнике. — Я здесь из-за моего честолюбия, — произнес архиагент, с каким-то отрешенным видом убирая четки в карман. — Продолжайте. — Кардинал Туний… В этот момент перед глазами у Тарлаттуса мелькнуло видение бездыханной девушки с потеками крови на шее. Клирик прижал пальцы к переносице и зажмурился: он поставил под угрозу жизнь Кармелы и не сможет обрести спокойствие пока Аэрин на свободе. Осознавая в полной мере, что у него нет, и не будет второго шанса с правом на жалость, Тарлаттус оказался перед выбором — или он покоряется чувствам и, находя в них утешение, продолжает терпеть невыносимо отвратительную жизнь, вздрагивая при каждом стуке в дверь, или воспользуется представившимся случаем. При самом негативном развитии событий ему придется распрощаться с Родиной и попытаться сохранить любовь на расстоянии. Не идеальный вариант решения проблемы, но все-таки он лучше, чем приставленное к виску пистолетное дуло. — …Позвольте мне завершить начатое и продолжить преследование еретиков. Высокопреосвященство молчал какое-то время, обдумывая предложение архиагента. — Ради чего, сын мой? — Среди них дава из вилонского ковена. Кардинал тяжело вздохнул. — Почему ты не сказал мне об этом? «Будь здесь кардинал, ты бы получил сорок плетей и пожизненное заточение в келье», — произнес другой, до боли знакомый голос. — Дон Родригес… Как… Как вы здесь оказались?! — Когда я услышал о Свободном Поиске, у меня появились сомнения в твоей честности и основания для дополнительной проверки. Теперь мне не в чем подозревать тебя. — Дон Родригес, поверьте, ваше предложение значит для меня гораздо больше, чем мешок эскудо, — выдавил шокированный Тарлаттус. — Неужели? Тарлаттус зажал в кулаке бусины четок. — Простите, если вас оскорбил мой поступок. Я и представить не мог… Дон Родригес успокаивающе рассмеялся. Не слишком громко, чтобы не привлекать внимания. — Напротив, он доказывает твою ценность, однако я не вижу причин, по которым ты бы отказал Себастьяну. — Вы бы все равно об этом узнали. «И устранили бы меня как нежелательного свидетеля» — мог добавить Тарлаттус. Он успел убедиться в рациональности куратора, и снисхождение к некомпетентным агентам не входило в перечень его добродетелей. Не в первую очередь, конечно, но стоило подумать о скрытых возможностях Дона Родригеса, так легко подделывающего чужой голос, и причинах такой внимательности к персоне архиагента. — Позволю напомнить о своем вопросе: почему ты утаил от меня причины отъезда? — Вы могли отправить другого агента, — нашелся Тарлаттус, — а я собирался закончить начатое. — Похвальная целеустремленность и неожиданная самонадеянность. — Я вернусь, — поспешно пообещал Тарлаттус, чувствуя прилив сил. — Так и будет. Все рано или поздно возвращаются. Найди в порту Гадии фрегат Эстрит Сан Хелен и отплывай с ближайшим отливом, — собеседник вернул голосу старческое звучание и закончил: — отдай капитану и не беспокойся, сын мой, я присмотрю за Кармелой в твое отсутствие. Через прорезь перегородки к архиагенту втолкнули конверт. — Благодарю, Ваше Высокопреосвященство. Покидая исповедальню с окрыляющей решительностью, перенесшей его до середины нефа, он замедлил шаг, и прежде чем продолжить путь с минуту рассматривал потертый конверт с печатью, успевшей раскрошиться по краям. Этот приказ был написан не в тесном полумраке, а значительно раньше. Прищурившись, он повернул лицо в сторону исповедальни, будто ожидая увидеть там подсказку и не найдя ее, пересек вторую половину, чтобы окунуться в плотную жару под небесами, пронизанными палящим солнцем. * * * Едва утро позолотило нежные, будто взбитые сливки, белоснежные облака, как для Аэрин уже отправили приглашение к трапезному столу. Осторожный стук в дверь ее не разбудил — девушка встала еще до рассвета и, сидя на койке, размышляла над вчерашним разговором с Элизабет. Неохотно выйдя из крохотной каюты, отведенной для прислуги, она посмотрела по сторонам, будто очнулась после долгого сна, и, не узнав, где находится, прислушалась к равномерному вибрирующему гулу, доносящемуся откуда-то из хвостовой части дирижабля. Вчера, едва ее голова коснулась подушки, она буквально провалилась в сон, спасаясь от тревог в сладком мире грез, и не обратила на него внимания. Дава не понимала, откуда исходят эти звуки, пока не вспомнила про вращающиеся механизмы под корпусом воздушного судна. Тихо поздоровавшись с леди, она устроилась в стороне от них, насколько позволяли габариты трапезной и как можно ближе к иллюминатору. По сравнению с тем суетливым утром в асьенде Грандов, этот скромный завтрак показался ей роскошным приемом в королевском дворце. Собственно, три дня назад Аэрин плохо чувствовала вкус еды и, по большому счету, испытывала к ней отвращение. Если бы тогда девушке дали не жесткий зерновой хлеб и масло, а предварительно вываренный кожаный ремень, то она, не испытывая сомнений и не задавая вопросов, с благодарностью начала бы его жевать. Постепенно нависавшая над ней угроза оказаться распятой на крючьях садистких механизмов развеялась как утренний туман, и у Аэрин, покинувшей Эспаон, и буквально наступившей на тень ускользающей уверенности в завтрашнем дне, появился вкус к жизни. И нет ничего страшного в том, что из-за тоски по покинутому дому и переживаний о судьбе Сестер, омрачающих ее спасение, у еды появился горький привкус. У нее будет достаточно времени, чтобы оценить достоинства и недостатки новой кухни. Дава посмотрела через иллюминатор на ленивые волны моря Роз. Продолжая рассуждать на тему ближайшего будущего, она закономерно захотела узнать, куда они летят. Может быть, ее везут, как трофей Эспаона? Хорошо если так. Элизабет могла успокоить ее, чтобы без проблем перевезти, — девушка сжалась от этой мысли — в дома прихоти. Да, ей удалось ускользнуть из когтистых лап мучительной смерти, но тревога не исчезла бесследно, и порождала самые неправдоподобные предположения. Знакомый голос не позволил ей замкнуться в себе: — Дорогая, тебе больше не надо носить это платье. Мы нашли для тебя другое. — Благодарю вас за вашу доброту, — скромно опустив глаза, ответила Аэрин. Сестры переглянулись, обменялись парой фраз на терийском, и продолжили наслаждаться запахом и вкусом горячего кофе. Девушка набралась храбрости и спросила: — Маргад не придет? Элизабет пригубила горячий ароматный напиток и слегка прикрыла глаза. Поставленные цели были достигнуты, а приказы исполнены в точности, и, не смотря на неожиданное появление ведьмы и возросший риск провала, сейчас ее присутствие придавало особенную пикантность ситуации, позволяя наслаждаться не только своими способностями, но и унижением клириков. Еще один повод для гордости, подчеркивающий ее превосходство. Графиня скромно улыбнулась и снисходительно посмотрела на даву. Явственно получая удовольствие от каждого слова, она ответила: — Он… завтракает у себя в каюте. Изола подняла взгляд на сестру, и они мгновение рассматривали друг друга поверх чашек. Затем обе рассмеялись, прикрывая губы изящным жестом. К завершению трапезы Аэрин услышала приближающиеся сзади шаги и обернулась. Молодой граф в модном черном облачении с золотым шитьем, из-под которого выглядывал воротник белоснежной рубашки, с непринужденной учтивостью поклонился присутствующим. Дава не смогла выдержать его взгляд и отвернулась. Это не скрылось от внимательной Элизабет.