– Останешься в Возжаевке? – спросил он девушку за завтраком. Та подняла на Михея взгляд. – Наверное, – почему-то в ее голосе чувствовалась неуверенность, будто Тайка сомневалась. Парню это показалось странным. Нет, что-то она точно скрывает. Поговорить бы с ней серьезно, с глазу на глаз. – Почему сомневаешься? – он пристально посмотрел на нее. – Или хочешь идти с нами дальше? Тайка не ответила и вышла из жилой части теплушки в «предбанник». Михей проследовал за ней. Девушка стояла у закладной доски и смотрела на пробуждающийся мир. В белой дымке облаков нежилась заря. Парень увидел, что долина впереди застелена простыней тумана, а за ней – горбатые горы и необъятная синь неба. Сегодня они окажутся еще ближе к дому, пусть ненамного – но все же. – Что с тобой? – спросил Михей девушку, когда она обернулась на скрип открываемой двери. – Я не знаю, – Тайка выглядела растерянной. – Я запуталась в себе. Я бы хотела рассказать, но не могу. – Почему не можешь? – не отставал парень. – Что тебя мучает? Расскажи, может, я попробую понять и помочь? Знаешь, – он взял небольшую паузу, словно выжидал, когда она посмотрит на него, – у меня там, в комсомольской тюрьме, лучший друг остался. По моей вине. Каждую ночь его во сне вижу и никак себе простить не могу, что не спас тогда, не сумел. – Почему по твоей вине? – спросила Тайка. – Его из-за моей глупости в карцер бросили. А в эту ночь дикари напали на зону, и мы бежали. И я не смог его вытащить. Если бы не моя дурь – он бы сейчас ехал с нами. А так… Девушка замолчала, будто переваривала сказанное Михеем. Потом посмотрела в сторону и спросила: – Как думаешь, он смог бы тебя простить? – Думаю, смог бы, – кивнул Мишка. – Вот только я себя никак простить не могу. Все думаю, что бы я сделал, если бы в прошлое вернулся. – Вот и я тоже не могу себе простить то, что случилось, – сказала она, не глядя на парня. Лучи утреннего солнца отразились на ее лице, и Михей заметил, что глаза у нее влажные. – Расскажешь? – спросил он. – Может, я попробую понять? – Не сейчас, – покачала головой Тайка. – Не уверена, что вам нужно это знать. – Это как-то связано с твоей болезнью? – спросил Мишка. – Тогда, в туннелях, ты потеряла сознание. И там, в лесу, когда мы искали тебя. Она молча кивнула. А потом обернулась к парню и тихо попросила: – Если я однажды тебе скажу, что мне нужно уйти на время – обещай, что отпустишь без лишних вопросов. Это нужно мне и нужно вам. Обещаешь? – Хорошо, – кивнул Михей. – Спасибо, – склонила голову девушка. – А я обещаю, что потом расскажу все. Но не сейчас. Скрипнула дверь, и вышел Петр Алексеевич. За ним показался Батя. Он потянулся, повел широченными плечами и уставился на Михея с Тайкой. – Ну что, молодежь, – бодро сказал Вячеслав. – В путь? – В путь, – улыбнулся в ответ Михей. И в тот же миг он понял – что-то доверительное, близкое, что несколько мгновений назад возникло между ним и девушкой, спугнули друзья. Парень не знал, когда еще представится такая возможность поговорить с Тайкой, но обещал себе разобраться с этим. – Шустри давай, Петя, – весело бросил Батя механику. – Пора уже отправляться. Вскоре засопел маневровый, и они поехали навстречу новому дню. Солнце било им вслед, ветер гнал облака, и Михей вдруг подумал, что они тоже куда-то торопятся. Миновали старый мост через реку Архара и поселок с одноименным названием. А потом снова потянулись зарастающие лесом поля. Иногда им попадались пустующие полустанки, которые они проезжали за минуту, и Мишка даже не успевал толком разглядеть их. Лишь перед мостом через реку Бурея увидели первые признаки обитания людей. Вдалеке за рекой над маленькими, словно спичечные коробки, домиками вились сизые дымки. Бригадир оживился. – О, смотри-ка, – тыкал он пальцем. – Тут, похоже, люди живут. – Слава богу, – сказал Эстет. – А то едешь, едешь – и ни одной живой души. Но люди им так и не встретились. Катили дальше. После поселка Бурея дорога тянулась в седловине меж сопок. Наконец, к обеду подъехали к развилке путей, и друзья почувствовали, что маневровый тормозит. – Приехали, что ли? – спросил непонятно кого Батя и выглянул из двери вагона. Двигатель локомотива работал, но механик не спешил вылезать из кабины. – Я сейчас, – бригадир спустился на землю и побежал к маневровому. Вот он забрался в кабину, но тут же выскочил и замахал руками. – Давай сюда! Михей и друзья рванули на зов Вячеслава. Вскоре они забрались в кабину и увидели, что Петр Алексеевич сидит на полу. Бригадир хлопотал рядом. – Мишаня, Таська – дуйте в теплушку! – приказал он. – Воды захватите и спальник. – Чего случилось-то? – взволнованно спросил Эстет. – Петру плохо, давление или сердечко прихватило, – ответил Вячеслав. – Давайте живее. Через пять минут механику стало лучше. На полу кабины расстелили спальник, и мужчину положили на него. Петр Алексеевич лежал, глядя на друзей, и причитал: – Распереживался, накрутил себя. Нервы себе расшатал, пока в подвале сидел. А у меня сердце слабое. Как бы инфаркт не хватил. – Ладно тебе, – сказал Батя. – Отдыхай. Далеко еще до вашей Возжаевки? – Километров сто, – виновато сказал механик. – А здесь люди есть? – Да, – ответил Петр Алексеевич. – Тут ветка налево уходит, там в деревнях народ живет. – Ну, поехали тогда туда, – решил Вячеслав. – Где-нибудь прибьемся. Получше станет – поедем к тебе домой. Показывай, как твоим паровозом рулить. Петр Алексеевич полежал еще немного и почувствовал себя лучше. Но Батя велел ему не вставать и, расспросив про управление маневровым, принялся рулить сам. Задним ходом свернули на боковую ветку и поехали по ней. – Далеко тут до людей? – просил бригадир. – Не очень, – ответил механик. – Километров двадцать. Там недалеко от железки село будет – Куприяновка. Увидите указатель. Там люди живут, у них остановимся. Надеюсь, оклемаюсь до завтра. Через полчаса неторопливой езды и правда увидели указатель. Разглядели примерно в километре от дороги маленькие дома. Заглушив мотор маневрового, захватили из теплушки весь скарб и оружие. Батя и Михей сняли с себя одежду, выломали у насыпи молодые деревца, и, просунув жерди в рукава, соорудили нечто вроде носилок. Мишка встал сзади, бригадир – спереди. Механика уложили на спальник, чтобы было помягче. Леха и Тайка захватили все, что смогли унести. – Ну, взяли, – скомандовал Вячеслав. – Тут недалеко, донесем. Пока дошли до крайней избы – порядком устали. Михей увидел бревенчатый старый дом, крытый сарай, а за ним – огород за изгородью. Между домом и приземистым забором вклинились пышные кусты смородины, а в палисаднике растопырила суковатые ветви старушка-яблоня. На скамье возле крыльца сидел старый дед. Завидев друзей с носилками, он вскочил и зашагал навстречу. – Эй, сынки, случилось чего? – Да вон, отец, человеку плохо, – сказал Батя. – Ну так давайте его скорее в дом, – засуетился дед. – Вы откуда идете-то? С путей, что ли? – С них, – подтвердил Эстет. – А с мужичком-то что? Ноги отказали, что ли? Эх, народец сейчас слабый пошел. И мужики хиленькие, и бабенки не ахти. Изводится русский народ. Не то что раньше. Вот матушка моя… Зина, – вдруг крикнул старик в дом. – Приготовь-ка кровать, человеку тут нехорошо. Друзья с носилками прошли в дом. На кухне их встретила крепкая полнотелая старуха. Всплеснув руками, быстро заговорила: – Давайте-ка его на кровать. Чегой-то с ним стряслось? – Да все хорошо, бабуль, – заверил ее Михей. – Сейчас немного отлежится и встанет. Петра Алексеевича положили на широкую старую кровать в комнате. За ними зашел в дом хозяин. Глянув на друзей, толпившихся в кухне, он громко сказал: – А ну, давайте, раздевайтесь. Отдохнете с дороги, пообедаете. Грязные какие, как черти, может, вам баньку истопить? – Да нет, спасибо, отец, – поблагодарил бригадир. – Не надо бани. А вот отдохнуть с дороги неплохо бы. Меня Славой звать, это Мишка с Лехой, а это Таисия. А там на кровати Петр залег. А как тебя величать? – Дядя Потя, – протянул крепкую ладонь старик. – А это Зиночка. Давайте-давайте, разувайтесь, проходите. Сейчас накормим-напоим, отдохнете. А то как не свои прямо. А добро свое давайте пока в сени кладите. Пока друзья выносили скарб в сени, тетя Зина успела заварить пахучей травы и заставила Петра Алексеевича выпить. – Давайте-ка, попейте. Это от любой хвори помогает. Механик чувствовал себя гораздо лучше. Старуха поставила в печь разогреваться картошку и пошла в погреб за щами и разносолами. Друзья тем временем уселись на длинную лавку вдоль окошка. Вошел дядя Потя, наклонился к лежащему Петру Алексеевичу и спросил: – Ну, ты как? Раздумал помирать? – Поживу еще, – улыбнулся механик. – Спасибо. – Ну, тогда давайте за стол, – пригласил дед. – Отобедаете по-человечески. Ты тогда полежи, отдохни, еда от тебя никуда не убежит. Отлежишься и опосля поешь. Вы это, употребляете? – Неужели есть? – спросил, улыбаясь, Батя. – А как же без нее, родимой, – старик ушел на кухню и вскоре вернулся с пузатой бутылкой и кружками. Тайка отказалась от спиртного, а парням и бригадиру дед плеснул в кружки пахучего самогона. Вскоре вернулась тетя Зина – разогрела в печи чугунок со щами, картошку, вывалила в большое блюдо разносолы. Когда сели за стол, у Михея разбежались глаза. В мисках, подернутые жирной пленкой, благоухали огненные щи. Исходила паром крупнющая картошка. Чуть подальше, в центре стола – грузди и сыроежки, соленые огурчики с укропом и нарезанные на четвертинки луковицы. У парня даже слюни потекли. – Ну, давай, что ли, по маленькой, – предложил дядя Потя. Звякнули кружками, и Михей почувствовал, как после самогонки по телу разливается приятное тепло. А потом принялись за еду и не могли остановиться. Парень приговорил здоровенную миску огненных щей, захрустел луковицей. Рядом уплетали за обе щеки друзья. Дед тем временем разлил по второй, приступил к расспросам: