– В чем обвиняют Смирнова? – пока еще сохраняя внешнее спокойствие, спросил Ковальчук. – Не в измене же? – В краже боеприпасов и подготовке к покушению на президента. – Да ты ж… Но ты знаешь, что это не так! – Я комендант станции, и я верю только фактам. А ты – уже прошлое, Владимир Михайлович, наступает новая эра правления. Нам больше не нужны лишние звенья, начальники станций… Выходит, что тогда полномочия президента слишком условны. Пока условны! – Стремитесь к абсолютной власти? – уточнил Ковальчук. – А кто к ней не стремится-то? Вы расслабились, а мы окрепли. Зачем скрывать? Тебе лучше знать: особое положение введено на всех станциях вашей умирающей республики. Связи между станциями временно нет, президент находится в специальном вагоне у станции «Площадь Революции», а точнее, за естественной преградой недостроенного прохода. Внутренние войска уже с нами, а ваши внешние оперативные группы, если те не будут согласны с нововведениями, объявим вне закона. Когда власть будет централизована, мы сможем развиваться, а то вы устроили тут полный застой! – Это не застой, а стабильность, – попытался вернуть разговор в разумное русло Ковальчук. Трудно было понять, еще труднее поверить тому, что он сейчас слышал. Бред какой-то… – Для вас она сытая. Договорив, комендант аккуратно положил пистолет «ТТ» на стол – поближе к себе. Владимир Михайлович был обречен! Такого поворота быстро развивающихся событий даже он со своим многолетним опытом ожидать не мог. Стоя посреди оборудованного под кабинет вагончика он сказал: – Бардак! Нашли время… Столько проблем сейчас: вентиляционная система устарела, не хватает продовольствия, боеприпасов, чистой питьевой воды, смертность превышает рождаемость – ну, самое время играть в революцию! – Так малой кровью поиграем, а смертность не такая уж и повышенная, раз продовольствия не хватает, не грех ее и увеличить. У нас на проблему нехватки продовольствия и болезни свои взгляды. – Мы десять лет создавали, а вы разрушите. Отбросите назад, в двадцатые, – с отчаянием вздохнул Владимир Михайлович. – Это все эмоции! – Да какие к черту эмоции?! – Ковальчук уже и не знал, как разговаривать с этим человеком. – Вот, возьми нашу станцию. Вся инфраструктура работает, все наладили, даже банк и бюджет! Безработицы нет. Бесплатное разовое питание для всех жителей и гостей станции. Да, проблем много! Но не рушьте то, что имеем. Годы трудов… Наших трудов, сволочи! – Я сейчас просто расплачусь! Ты еще не понял? А ты вспомни, что до объединения станций было! Вы всех, кто с «Площади Революции», за людей как не считали, так и не считаете. Зажрались тут! Устроили монополию на боеприпасы и продовольствие. Даже банк себе, блин, и в самом деле создали. – И создали! Для порядка создали, сами хорошо живем и другим помогаем, обеспечиваем. Едой, водой и работой. – Да тошнит от правильности твоей! Хочу большего. Широких полномочий. И я все это получу, потому что президент поддерживает. Хватит, мне некогда тут с тобой… Речь свою комендант закончить не успел, потому что Ковальчук молниеносно, в два прыжка, уже оказался рядом с ним. Перемахнув через стол, отбил дернувшуюся к пистолету руку Смагина. И в то же мгновение воткнул ему в шею свой охотничий нож. Вскрикнуть комендант не успел, потому что начстанции придавил его, зажав левой рукой рот, правой проворачивая лезвие. – Хватит, Степаныч, пока ты мне на станции дров не наломал, – глядя в глаза жертве, проговорил Ковальчук. – Извини, нехорошо получилось, но выбора нет. С изменниками нельзя иначе… Полковник Смагин умирал медленно. Будучи физически крепким человеком он попытался сбросить Ковальчука, но после поворота ножа в шее в горло плеснула горячая кровь. Захлебываясь ею, глядя в глаза ненавистному ему человеку, он дернулся и затих через несколько секунд. Владимир Михайлович слез с коменданта, закрыл изнутри кабинет и поднял трубку телефона с надписью: «ОД». На другом конце провода раздался грубый голос: – Оперативный дежурный Басов! Слушаю вас, товарищ полковник. – Это начальник станции Ковальчук. Полковник Смагин убит за измену Республике, а внутренние войска пытаются уничтожить оперативные группы и руководство станций. Я сам заблокирован в комендантской. Приказываю немедленно собрать все четыре оперативные группы, находящиеся на станции, и обезоружить внутренние войска. – Владимир Михайлович, вы-то не ранены? Мы скоро подойдем к вам. – Миша, только постарайтесь без жертв. Если получится… – Мы ждали вашего приказа, все сделаем, – ответил дежурный и повесил трубку. Долго ждать не пришлось. Уже через несколько минут со стороны станции послышались короткие выстрелы. Ковальчук оставался в кабинете – внешний периметр хорошо охранялся. Он приоткрыл дверь, но тут же закрыл, услышав шаги нескольких человек, поднимающихся по лестнице. Нервно пройдя еще круг по кабинету, начальник станции положил пистолет «ТТ» в карман плаща и вышел, захлопнув за собой дверь. Снаружи он почти сразу столкнулся лицом к лицу с людьми коменданта. Комендантский взвод насчитывал около двадцати человек. Больше до самого блокпоста никого не было. Гарнизон же станции насчитывал двести тридцать человек личного состава внутренних войск против двадцати шести оперативников, не считая троих из группы Смирнова, не вернувшихся из рейда. Прокрутив эти цифры в голове, Ковальчук задал вопрос: – Где командир комендантского взвода? – Он внизу. Приказал доложить коменданту о стрельбе, – ответил ближний из трех солдат. – Комендант в курсе событий! Просил не беспокоить и передать оперативную информацию командиру взвода. Зная отношения коменданта с начальником станции, люди полковника Смагина недоверчиво выслушали Владимира Михайловича, но испытывать судьбу не стали и спустились по лестнице. Быстро последовавший за ними Ковальчук уверенно подошел к командиру взвода: – Власов, комендант просил тебе передать, чтобы ты выделил мне пару бойцов для сопровождения. На станции беспорядки, и мне нужно успеть добежать до дежурки. Сам поднимись к Смагину, получишь дальнейшие указания. Последняя фраза рассеяла всякие сомнения командира комендантского взвода. Отдав краткие распоряжения, он отправился в кабинет полковника, а Владимир Михайлович вскоре перешел на бег, но никто не обратил на это внимания. Но не успел Ковальчук удалиться с двумя провожатыми и на пятьдесят метров, как послышался истошный крик командира взвода: – Догнать, огонь на поражение, комендант убит! Не дожидаясь реакции спутников, начальник станции резко дернул из кармана «ТТ», направил в голову ближайшему из бойцов и выстрелил. Не издав ни звука, тот рухнул на рельсы. Второй успел лишь скинуть с плеча АК-74 – и получил две пули в грудь. – Ломов, бегом ко мне! – задыхаясь от бега и запинаясь о рельсы, кричал, приближаясь к блокпосту, Ковальчук. Старший сержант Ломов был в смятении. Услышав стрельбу на станции, он понял, что творится неладное, но кто кого и за какие дела убивает, еще не разобрался. – Владимир Михайлович, что происходит? – перепрыгнув через мешки с песком и скидывая из-за спины АКСУ, спросил он. – Я убил Смагина за измену Республике. Внутренние войска пытаются сделать зачистку, уничтожив оперативные группы, и отстранить от власти начальников станций. – Мне придется вас задержать, – еще не понимая, что происходит, следовал инструкции Ломов. – Послушай, сынок, – уверенно продолжил Ковальчук. – Если ты меня остановишь, то мои ребята там, на станции, столько дров наломают. Ты же их знаешь… Мне надо до них добраться, а то крови будет еще больше! Твоя задача – не впускать на станцию комендантский взвод. С этими словами Владимир Михайлович обошел сержанта и скрылся в темноте. Оценив возможные непростые последствия, Ломов скомандовал: – Блокпост, приготовиться к бою! В это время появилась первая группа бойцов со стороны перегона. Не ожидая сопротивления, они быстро приближались к блокпосту. – Стой, кто идет? – закричал Ломов. – Да ты че, Шура, уже людей коменданта не признаешь? – приостановившись, выкрикнул один. – Мы за начстанции пришли, он обвиняется в убийстве полковника Смагина. – Назад! Вход на станцию закрыт! Еще один шаг – и огонь на поражение, – хладнокровно и уже более уверенно произнес Ломов. – Ты че, шкура продажная, тоже в заговоре против президента? Сдохнешь вместе с Ковальчуком своим за измену. – Я в вашу политику не лезу, – ответил сержант. – У меня приказ Смагина: никого не впускать и не выпускать. – Так он убит! – Я его трупа не видел, потому – назад всем, – скомандовал Ломов и выпустил короткую очередь из ПК поверх голов опешивших солдат. Люди коменданта отступили. Многие из них сами растерялись после убийства командира, а лезть под пули, не разобравшись, кто тут за кого, совсем не хотелось. * * * Алиса медленно шла по платформе. После ночи в душной камере ее освободили, и все мысли ее снова были только о судьбе Алексея. Начальнику станции сейчас было не до нее, и ничего не оставалось, как пойти домой. Ей не хотелось ни есть, ни пить, не хотелось ничего, ни в чем уже не было смысла. А еще недавно казалось, что жизнь изменится, счастье так близко! Несмотря на закаленный характер и тренированное тело, в ней что-то сломалось, превратив девушку в собственную тень. А вокруг творилась необычная суета. Люди шептались, обменивались самыми невероятными слухами о дальнейшей судьбе Республики после ночных беспорядков. Платформа и жилые кварталы теперь были ярко освещены всеми резервными генераторами. Создавалось впечатление, что кругом тепло, светло, и ничего не происходит. Даже строгий рабочий регламент отменять никто не стал, и люди шли на завтрак, используя свои заработанные лимиты на питание. Открылись центральный базар, школа, садик, душевые и больница. Жителям уже казалось, что ничего и не изменилось. Но именно сейчас начальник станции проводил экстренное совещание в ситуационном зале «Торгового центра». Туда явилось несколько десятков человек – почти весь личный состав оперативных групп и внутренних войск, перешедших на сторону Ковальчука. – Ситуация на станции следующая, Владимир Михайлович! – произнес старший оперативный дежурный подполковник Сафонов, сидя в одном из кресел за круглым столом. – Мы заблокировали гермоворота в переходе на станцию «Площадь Революции», заперев комендантский взвод и президента с его хваленым спецназом. Переход на «Проспект Победы» усилен несколькими десятками боевиков. Потери за ночь: у оперативников двое убито, трое ранено, во внутренних войсках семь убито, двенадцать ранено, сто двадцать шесть человек сложили оружие и разошлись по домам, остальные перешли на нашу сторону. – Это что же получается: сейчас в строю восемьдесят пять человек из внутренних войск и двадцать один оперативник? – подсчитал Ковальчук. – Да, это все, но мы можем провести тотальную мобилизацию, – ответил дежурный. – Какие будут предложения, товарищи? – обратился ко всем присутствующим начальник станции. В зале воцарилась гробовая тишина. Все ждали его решения, а не вопроса… Владимир Михайлович оглядел собравшихся. Тяжело переживая навалившееся на него бремя, он постукивал пальцем по клавиатуре старенького ноутбука. Вздохнув и не дождавшись предложений, заговорил сам: – Мы можем противостоять действующему правительству. Станция «Проспект Победы» нас поддержит, поскольку зависит от наших поставок продовольствия и прочего. Отрезанный от станции «Торговый центр» президент долго не протянет и сам будет искать встречи для переговоров. Тут Ковальчук нервно захлопнул ноутбук и продолжил: – Но мы не должны забывать и о людях, живущих на станции «Площадь Революции» – они действительно зависят от нас полностью. Выход на поверхность через вентиляционную шахту имеется, но возможен только при наличии оперативных групп и соответствующего снаряжения. Учитывая это, я понимаю неизбежность жертв среди мирного населения, но и прекратить борьбу не могу. Президент пытается уничтожить то, что мы годами создавали. Наша станция уже десять лет не знает голода. Все необходимое у нас имеется. Владимир Михайлович замолчал. Присутствующие в ситуационном зале зашептались, кто-то попытался высказаться. В это время несколько раз моргнуло центральное освещение и погасло совсем. Зал совещаний поглотила тьма, которую разгоняли лишь несколько керосиновых ламп. Люди привыкли к скачкам напряжения, и никакой паники не последовало.