– Шантажировать Джуффина – прекрасное занятие, – заключил я. – Главное, оригинальное. И свидетельствует о бесконечном оптимизме автора идеи. Но лучше бы леди Кайрена сразу попросила тебя в одиночку завоевать Арварох. Дело гораздо менее безнадежное – при всем моем уважении к доблести арварохских воинов и их острым мечам из плавников рыбы рухас. – Вот-вот. Правда, в защиту леди Кайрены следует сказать, что с ее точки зрения, она просто пытается справедливо перераспределить обязанности между нашими ведомствами. Она сама понимает, что вовсе без магии сейчас не то что преступления, а даже завтрак никто не готовит. Поэтому попросила меня передать сэру Джуффину, что если Тайный Сыск возьмет на себя все без исключения дела с превышением двадцатой ступени, она спрячет найденные документы обратно в сейф. И готова принести любую клятву, на выбор самого сэра Джуффина, что никогда больше не станет возвращаться к этой теме. Но если он откажется от ее предложения, она будет вынуждена поднять вопрос о вопиющем несоответствии следственной практики служебным инструкциям перед Королем и Великим Магистром Ордена Семилистника. Потому что таков ее гражданский и профессиональный долг. Я не знал, плакать мне или смеяться. – То есть леди Кайрена не представляет, насколько это безнадежная затея – бодаться с Джуффином? Трикки отрицательно помотал головой. И, подумав, добавил: – Я и сам не считал ее затею совсем уж безнадежной. Понятно, что сэр Джуффин никому не позволит собой командовать, а все-таки закон есть закон. И если по закону полиции не положено заниматься магическими преступлениями… Ну, я даже не знаю, что тогда делать. Видимо, пришлось бы расформировать наш штат, или хотя бы сократить его вдесятеро, потому что никакой работы у нас не осталось бы. А вам наоборот, сразу кучу народу нанять. Я бы сам тогда в Тайный Сыск попросился и взял бы с собой своих лучших людей. На самом деле не конец Мира, конечно. Как-нибудь все уладилось бы. Может, в итоге, даже стало бы лучше прежнего. Но, понимаешь, ужасно обидно было бы сейчас распускать полицию. Я как раз только-только привел ее в рабочее состояние. Собрал толковых людей и кое-чему научил. Не столько магии, в ней я, сам знаешь, пока начинающий, сколько разным сыскным приемам. Я же в прошлом довольно опытный детектив, а большинство ребят даже азов этой профессии не знали. Но теперь знают, некоторые еще и получше меня. А две дюжины моих офицеров три года обучались магии высоких ступеней с частными преподавателями; сэр Кофа посоветовал нескольких очень толковых, а сэр Джуффин подсказал мне, как действовать, чтобы получить из казны средства на обучение. В общем, как ни крути, а здорово вышло. Жалко, если все развалится. – Ну, теперь-то уж точно ничего никуда не развалится, – напомнил я. – Так что пей камру давай. – Не развалится, да, – согласился Трикки. Взял в руки кружку, повертел, снова поставил на стол и добавил: – На самом деле я еще из-за самой Кайрены расстроился. Она мне сразу очень понравилась. Такая умная леди. И в обращении очень приятная. Думал: здорово будет с ней вместе работать, как же мне повезло! И вдруг – на тебе. – Она и мне сразу понравилась, – согласился я. – А вчера показалась ужасной дурой, когда решила запретить шиншийские уладасы. Но Кофа мне напомнил, что в полиции она совсем новенькая. А поначалу все ошибаются, это неизбежно. Вот и леди Кайрена ведет себя так, как привыкла в Королевской резиденции. У придворных жизнь понятно какая: с утра до ночи приходится интриговать. И, кстати, нравиться всем подряд – это же просто профессиональное умение, одно из самых необходимых. Ничего удивительного, что она всем поначалу очень понравилась: обаяние опытной придворной дамы так и должно работать. Я только теперь понимаю, как тщательно она подготовилась к знакомству со мной, даже ругательство «черт» специально выучила, чтобы произвести неизгладимое впечатление. И наверняка к каждому заранее подобрала ключик, тщательно продумала первый ход. То есть не такие уж мы с тобой дураки, что очаровались. Да и сама леди Кайрена далеко не дура. Может, еще разберется, куда попала и как здесь нужно себя вести. В конце концов, генерал Бубута гораздо хуже начал свою карьеру: смертельно рассорился с Кофой. А до этого, я надеюсь, все-таки не дойдет. Джуффин позвал нас в кабинет только через четверть часа. Это было абсолютным рекордом в его страстных отношениях с сейфом. Обычно шеф справляется с ним за две-три минуты, а тут вдруг так застрял. С другой стороны, – внезапно подумал я, – он мог очень долго искать эту грешную копию. Найти нужную бумагу в большом сейфе непросто. Особенно если ее никогда там не было – до сегодняшнего дня. Но я, конечно, не то что слова, понимающей улыбки себе не позволил. Демонстративно зевал, как бы от скуки, отвернувшись к окну, пока Трикки внимательно читал, а потом еще более внимательно перечитывал инструкцию. Наконец он поднял на нас сияющие глаза: – Получается, мы вообще все делали правильно! Я имею в виду, не только в рамках здравого смысла, но и как предписано в этом документе. Если даже леди Кайрена соберет специальную Королевскую комиссию для проверки соответствия деятельности Столичной полиции предоставленным нам полномочиям, придраться будет не к чему. – Разумеется, – пожал плечами Джуффин. – Все-таки я сам когда-то эту грешную инструкцию составлял. А потом сам же давал тебе указания и просто дружеские советы. Противоречивой натурой меня при всем желании не назовешь. Так что работай спокойно, сэр Трикки. А леди Кайрене Умате, пожалуйста, передай, что я жду ее для ознакомления с последним сводом поправок к служебным инструкциям, который, по досадному недоразумению, был утерян ее незабвенным предшественником. Пусть зайдет, скажем, через полчаса. Хочу сперва спокойно допить камру, которой вы мне, разумеется, не оставили. Но я предвидел такой трагический поворот и сделал новый заказ. А пока я пью камру, леди Умата может немного понервничать и попрактиковаться в составлении завещания. Человеку, занимающему столь высокую должность в Управлении Полного Порядка, о таких вещах всегда следует заботиться заранее: никогда не знаешь, чем завершится очередной рабочий день… Нет, этого ей передавать, пожалуй, не надо. Леди вряд ли поймет, что я просто шучу. – Со свойственным вам добродушием, – кивнул Трикки. – Я помню, как вы поначалу учили меня отличать ваши шутки от настоящих угроз: «Если ты все еще жив, смело можешь начинать смеяться, а если нет, у этого состояния есть свои преимущества: некому попадать впросак». – …С даром предвиденья у тебя сегодня как-то не очень, – заметил я после того, как довольный Трикки покинул кабинет. – Мы оставили тебе почти полкувшина, я это хочу сказать. – Только это? – невинно осведомился шеф. – Только. Я так рад, что ты нашел эту грешную копию, что твердо решил не спрашивать, как за какую-то несчастную четверть часа можно раздобыть Королевскую подпись? Насчет подписи сэра Шурфа вопросов у меня с самого начала не было, одна только лютая зависть к твоей удаче. Я его на месте, да еще и без посторонних свидетелей далеко не всегда ухитряюсь застать. – Жаль тебя разочаровывать, но я не настолько шустрый, – усмехнулся Джуффин. – Для этой бумажки было достаточно получить устное согласие обоих на имитацию их подписей: кроме Трикки и леди Кайрены ее никто никогда не увидит, а для них и подделка сойдет. С копией для Королевского Архива такой номер не прошел бы, там от поддельных Королевских подписей стены начинают кричать, но с этим и спешить ни к чему. Впрочем, уже к вечеру надлежащим образом подписанная копия поправок к тайной инструкции для начальника Столичной полиции, о которых мы, как последние идиоты, забыли на радостях, когда закончили переделывать Кодекс Хрембера, займет свое место на соответствующей полке. Его Величество твердо мне это обещал. – Надо же, – удивился я – Думал, вы с Шурфом нарочно не стали менять полицейские правила – ну, например, чтобы Бубута не воспринял новые поправки к инструкции как официальное разрешение совать нос в магические дела и арестовывать по несколько сотен играющих школьников в день. А вы просто забыли! – Понимаю твое удивление. И даже отчасти его разделяю – теперь, задним числом. Но, справедливости ради, работы у нас тогда было столько, что сэр Шурф далеко не всегда откликался на собственное имя. А я на свое откликался чрезвычайно охотно, зато то и дело непроизвольно проваливался на Темную Сторону, хотя был совершенно уверен, что научился контролировать себя в этом вопросе много лет назад. Подозреваю, дело вовсе не в ее магнетическом притяжении, просто мой организм пытался сбежать туда, где совершенно точно нет никакой работы… Однако леди Умата не промах! Я знал, что у нее обширные связи при дворе, но даже не предполагал, что она сумеет уговорить кого-то из служащих Королевского Архива порыться ради нее на полках с особо секретными документами и удостовериться, что никаких поправок к полицейским инструкциям, написанных позже первого года Эпохи Кодекса, там нет. Или она просто так, наугад рискнула – а вдруг выгорит? Нет, все-таки вряд ли. После стольких лет придворной службы так легкомысленно себя не ведут. – Все-таки она странная, – сказал я. – Замутить интригу ума хватило. А заранее догадаться, что с тобой лучше не связываться – нет. По идее, у тебя такая репутация, что… – Просто у меня несколько репутаций, – усмехнулся Джуффин. – Та, которая предназначена для населения, действительно достаточно скверная, чтобы способствовать поддержанию какого-никакого порядка на вверенной мне территории. Но моя репутация при Королевском дворе – совсем другое дело. Там я известен как человек, который уважает сильных противников и умеет с ними договариваться. Что, собственно, чистая правда. Другое дело, что мои представления о силе противника далеко не всегда совпадают с его мнением о себе. Вот и леди Умата несколько переоценила свои возможности. Решила, будто вертеть мной не намного трудней, чем, скажем, главным Церемониймейстером Его Величества. Если она настолько умна, как о ней отзываются, через полчаса она поймет, что это не совсем так. И сделает пометку напротив моего имени: «Не связываться до кардинального изменения расстановки сил». То есть следующая попытка навязать мне свои правила игры состоится не раньше, чем через несколько лет. Ладно, пусть. Я не против мелких служебных интриг, если они происходят нечасто и достаточно остроумны и разнообразны, чтобы не надоесть уже на второй раз. – Леди Кайрену очень мучает, что ее способности к Очевидной магии оставляют желать лучшего, – сказал я. – Даже мне успела пожаловаться, как это обидно и неприятно. Конечно, неудивительно, что она не хочет руководить расследованием магических преступлений. По дюжине раз на дню снова и снова убеждаться в своей некомпетентности на фоне блестящих успехов собственных подчиненных – для этого надо иметь очень крепкую психику. А еще лучше, непрошибаемо твердую голову. Как у генерала Бубуты, например. – Вот об этом ей следовало подумать раньше, – отрезал Джуффин. – Никто ее на Бубутино место силком не тащил, сама добилась; причем, как я понимаю, ценой немалых стараний… С другой стороны, лично я вижу в ее положении множество преимуществ. В частности, исключительной силы мотивацию совершенствоваться в доступных ей древних магических практиках драххов, одновременно изучать теоретическую часть Очевидной магии, благо экспертом в этой области можно стать и не колдуя, перенимать у Трикки методы сыскного дела и соответствующим образом перестраивать работу ума. Все это вместе удачно компенсирует досадную неспособность леди часами бегать по потолку, изрыгая из пасти огненных драконов, для начальницы Столичной полиции, честно говоря, совсем не критичную. Никто ее этим не попрекнет. – Мне кажется, ей хочется именно по потолку и с драконами, – невольно улыбнулся я. – Конечно, ей хочется, – согласился Джуффин. – Но далеко не все люди непременно получают то, чего хотят. Смиряться с этим фактом совсем необязательно, однако всем нам приходится учиться с ним более-менее мирно сосуществовать. Даже тебе, сэр Макс, придется – вот прямо сейчас. Не сомневаюсь, что ты запланировал стать невидимым, усесться в дальнем углу и насладиться нашей с леди Уматой поучительной беседой, но этого удовольствия я тебя лишу. Не столько по злобе, сколько из сострадания к своей будущей собеседнице. Она пока не нагрешила на такого могущественного врага, как ты. – Да ладно тебе, почему сразу врага-то? – Потому что когда люди испуганы, злы, растеряны или просто смущены, они часто говорят глупости. А именно это ты почему-то прощаешь окружающим наименее охотно. Хотя слова это всего лишь слова. – Это да, – согласился я. – На чужие глупости я до смешного злопамятен. Некоторые, особо одиозные, даже много лет спустя могу пересказать слово в слово, как буривух. – Буривухи не бывают злопамятными, – укоризненно возразил Куруш. – Мы запоминаем вообще все, что было сказано в нашем присутствии, а не только то, что нас рассердило. Иначе как, скажи на милость, мы запоминали бы, например, номера домов? Уж они-то даже у людей не вызывают никаких эмоций. – Еще как вызывают. Леди Тайяра рассказывала, у нее был коллега, математик, которого бесили четные числа. Говорил: «Какие-то они слишком послушные, как будто ко всем подлизываются, заранее соглашаясь по первому требованию аккуратно, без остатка поделиться на два». Но работать это ему, как ни удивительно, не мешало. Он просто представлял себе, что все математические действия с четными числами – это своего рода пытки. А с нечетными – ласки. И прекрасно проводил время за вычислениями, иной судьбы не желал. – Все люди странные существа, но те из вас, кто нашел способ получать удовольствие от своих странностей, вызывают у меня большое уважение, – признался буривух. * * * Хотелось бы сказать, что после того, как жестокосердный Джуффин выставил меня из своего кабинета перед самым появлением шантажистки, я мучился любопытством до самого вечера и так извелся, что к полуночи окончательно исхудал, поседел и умер, но это будет не совсем правда. То есть любопытством я действительно мучился – первые полчаса. А потом меня милосердно отвлекли. И продолжали отвлекать, да так качественно, что к полуночи я не поседел и не умер, а просто устал – в основном от непомерно энергичного себя – до такой степени, что вернулся домой Темным путем. То есть, минуя чреватую счастьем человеческого общения гостиную, сразу на крышу, перевести дух. Способов перевести дух я знаю немало, но, по моему опыту, на этой стадии утомления мне помогает только один: лечь на спину и смотреть в небо. Это все. Дополнительные удовольствия следует отложить на потом: от них в голове зарождаются мысли, а это совершенно лишнее, когда устала именно голова. Поэтому я лежал на крыше и пялился в условно звездное, а на самом деле почти сплошь затянутое низкими зимними тучами небо, наслаждаясь совершенно физическим ощущением постепенного опустошения своей башки. Мысли и впечатления вылетали из нее одна за другой и, надо полагать, смешивались с тучами, придавая тем густоты и объема; не то чтобы я действительно верю, будто покинувшие меня мысли превращаются в тучи, но это очень приятно воображать. Все это я рассказываю, чтобы было понятно, почему я так внимательно разглядывал тучи, что заметил некоторую странность. В любой другой момент я бы ее профукал: обычно я настолько рассеян, что, спустившись в гостиную к ужину, могу не заметить окопавшуюся там стаю ужасающих демонов, пока они не начнут вопить и кусаться. Тогда я, конечно, скажу что-нибудь вроде: «Ой!» – и вежливо поинтересуюсь, каким способом мои незваные гости предпочитают погибать в это время суток. Но не раньше, увы. Однако сейчас я лежал на крыше и смотрел, как тяжелые темные тучи меняют форму и медленно плывут по небу, то целиком закрывая луну, то позволяя ей выглянуть в просвет между ними; так добрая, сытая кошка играет с мышью, не убивая и не калеча, но и не давая сбежать. Представлял, что в них, как соль в горячей воде, медленно растворяются оставшиеся неразрешенными вопросы, полученные ответы, догадки, сомнения, выводы – ошибочные и верные, все подряд; безапелляционные суждения, которым я сам буду удивляться буквально завтра, если не успею забыть, но я, конечно, забуду, вот прямо сейчас. Туда им всем и дорога, пусть под их тяжестью туча, похожая на крокодила, примет форму острова Муримах с озером точно посередине, как его рисуют на картах, а потом превратится в бабочку – например. Поэтому, собственно, я и заметил, что одна из туч похожа на сказочного дракона, как их обычно рисуют на картинках, залюбовался ею, даже испытал мимолетное сожаление, что минуту спустя от изящного драконьего силуэта ничего не останется, а фотокамер в Мире до сих пор почему-то не изобрели. И очень удивился, обнаружив, что, в отличие от всех остальных, эта туча не изменяет форму. А потом наконец понял, что дракон висит слишком низко даже для зимней тучи. Практически над самой моей головой. Тут надо сказать, что когда живешь в магическом мире, объяснить любое удивительное происшествие становится так легко, что снова почти невозможно: слишком уж много вариантов сразу приходит в голову. При этом всегда поневоле учитываешь, что примерно еще столько же версий в нее пока не пришло, по причине элементарной нехватки образования. За несколько лет невозможно изучить не то что всю магию целиком, но даже ее азы. Вот и сейчас, глядя на тучу-дракона, я невольно начал прикидывать: это кто же такую красоту наколдовал? Кандидатов не то чтобы очень много. Манипуляции с небом требуют серьезной подготовки и огромного вложения сил. Я сам пару раз как-то пробовал и, будем честны, чуть не сдох. А может быть, кто-то могущественный наколдовал себе такого домашнего любимца и теперь гуляет с тучей, как я с собаками, только сам идет по земле, а питомец – там, наверху? Или туча – не результат колдовства, а самостоятельное явление? Со своей волей и разумом? Например, любопытный гость из иной реальности; бывают разные формы жизни, и почему бы где-нибудь не жить разумным драконам-облакам? Или, что гораздо более вероятно, туча – просто чей-нибудь сон? Еще и не такие формы принимают некоторые сновидцы, а мы видим, как они выглядят в своих снах про нас. На самом деле даже удивительно, что при неограниченных возможностях трансформаций, которые дают сновидения, подавляющее большинство сновидцев мгновенно мимикрирует, сливается с окружающей обстановкой и в результате, выглядит совершенно обыденно, так что с первого взгляда не отличишь от нормальных бодрствующих горожан. Но все же некоторые преподносят удивительные сюрпризы, спасибо им за это. Очень любезно с их стороны разукрашивать своими причудливыми сновидениями нашу повседневную жизнь. Мне понравилась версия, что кто-то неведомый спит сейчас неизвестно где, на дальнем краю Вселенной, и ему снится, как он летает тучей-драконом над незнакомым красивым городом, над всеми этими нашими плоскими и островерхими крышами, темной лентой реки, изогнутыми мостами, пригородными садами, морем оранжевых и голубых огней. Я после такого приключения, пожалуй, рыдал бы, проснувшись – от восторга и одновременно от горя, что это был только сон. Вот и этот неизвестный сновидец наверняка будет рыдать, но я ему все равно немного завидовал. Еще никогда не видел во сне, что я – парящая над ночным Ехо туча-дракон. Не то чтобы я сознательно принял решение проверить свою догадку, просто такая уж у меня в последнее время появилась привычка – смотреть на всех окружающих боковым зрением, чтобы отличить сновидца от бодрствующего; это не совсем безошибочный, но в большинстве случаев довольно надежный и, главное, очень простой в исполнении прием. Даже руками ничего делать не надо, зырк – и все. Никаких особо удивительных зрелищ я не ожидал. Обычно когда я смотрю боковым зрением на сновидца, вижу, как мерцает его силуэт – вот, собственно, и все отличие. Но на этот раз меня ждал сюрприз. Туча-дракон мгновенно утратила сходство с тучей, да и от дракона осталось совсем немного. Скорее гигантский пернатый змей, сотканный из такой плотной тьмы, что любая зимняя туча по сравнению с ним сияет как солнце. Никогда прежде я не видел настолько убедительной темноты, одним фактом своего существования словно бы отменяющей возможность света. И вообще всего. Честно говоря, я чуть сознание не потерял от невыносимости этого зрелища. Но в подобных ситуациях меня обычно спасает тот неприятный факт, что на самом деле я злой. И упрямый. И очень люблю побеждать. Характер не сахар, из-за него я приговорен к пожизненным каторжным работам: постоянно держать себя в руках. Зато моя естественная реакция на сильный страх – нападение. При моей профессии и образе жизни это скорее хорошо. Вот и сейчас вместо того, чтобы грохнуться в обморок, я прорычал: «А ну убирайся отсюда!» – и поднял было руку, чтобы метнуть в пернатую тьму свой Смертный Шар – действие в данных обстоятельствах, скорее всего, бесполезное, но думать головой я еще и не начинал. Однако до Смертного Шара не дошло: я просто не успел ничего сделать, поскольку туча, чем бы она ни была, исчезла, а на меня обрушилось нечто тяжелое; в первый момент я был уверен, что это меня так убивают, но почти сразу понял, что на орудие убийства пригвоздившее меня к черепице мягкое, теплое нечто совсем не похоже. И вообще оно – человек. Не успел я ни обрадоваться этому обстоятельству, ни удивиться столь оригинальному способу нападения, как бомбардировка живыми людьми, как меня стукнули кулаком. Хвала Магистрам, не в лицо, а всего лишь по ребрам, но это было так больно, что я совершенно озверел. Схватил упавшее на меня человеческое существо – одной рукой за волосы, другой за шею – стряхнул с себя и победительно взгромоздился сверху. Вообще-то драться я толком не умею, но тут уж спасибо моему неуравновешенному характеру: когда я по-настоящему зол, могу вообще все. Правда, недолго. В среднем, от трех секунд до минуты. За это время желательно успеть покончить со всеми обступившими меня врагами, а если по недосмотру останутся неуничтоженные, смыться от них на край Мира. Потому что от приступов боевой ярости я очень уж быстро устаю. Но сейчас, хвала Магистрам, враг был всего один. Да и тот не то чтобы именно враг – понял я, наконец рассмотрев его повнимательней. Вернее, ее – крепко сбитую круглолицую девчонку-подростка в широченных штанах и куцей меховой курточке, с разноцветными косичками, уложенными таким замысловатым образом, что сразу стало ясно: передо мной одна из шиншийских принцесс, больше таких причесок никто не носит. Мир пока не настолько сошел с ума. Но как следует удивиться этому факту я не успел: убедившись, что поколотить меня пока не выходит, принцесса решила не терять времени даром и применила знаменитое девчачье супер-оружие – начала реветь. А это гораздо хуже любой драки, потому что когда у меня на руках оказывается рыдающая девчонка, ни о какой злости речи уже не идет. Счастье, что никто из моих заклятых врагов, которых, впрочем, было на удивление мало – хорошо, если дюжина наберется за всю мою здешнюю жизнь – не знал, как легко на самом деле со мной покончить: достаточно отправить ко мне отряд громко ревущих девчонок-убийц. И пока я буду, сдерживая проклятия, вытирать слезы первому ряду, остальные могут зайти с тыла и нанести столько ударов, сколько им заблагорассудится. Я не стану обороняться, мне будет не до того. Меж тем сквозь бурные рыдания моей несостоявшейся погубительницы начали пробиваться отдельные вполне связные фразы. – Что ты с ним сделал, нелюдимый, нелепый засранец? Ты его прогнал? Или ты его убил? Лучше бы ты сам издох, как тупая лесная гадюка, сдуру укусившая себя в задницу! Он такой прекрасный! Самый лучший в Мире! Он меня так любит! А я! А ты!.. – на этом месте девчонка снова захлебнулась слезами. И одновременно так энергично задергалась в моих объятиях, что я понял: долго мне ее не удержать. А что начнется, если я ее отпущу, об этом лучше даже не задумываться. Нет. До сих пор я был совершенно уверен, будто давным-давно смирился с полной непредсказуемостью собственной жизни. И заранее готов ко всему. Но это мне только казалось. Просто в голову не приходило, что однажды мне придется спешно выбирать, кому из друзей отправить панический зов о помощи: «Спасай немедленно, меня девчонка собирается отлупить!» Счастье, что в Мире есть сэр Шурф Лонли-Локли. Который, во-первых, сразу поверит, что я его не разыгрываю: подозреваю, чего-то подобного он ждал от меня всю жизнь. Во-вторых, если я попрошу его не слишком часто вспоминать этот эпизод с целью поднять меня на смех, он именно так и сделает; причем наши с ним представления о том, что такое «не слишком часто» примерно совпадают, по крайней мере, для Шурфа это тоже не означает «всего четырежды в день на протяжении ближайших десяти лет». А в-третьих, он достаточно сильный человек, чтобы справиться с любой девчонкой даже без применения боевой магии, с которой, впрочем, у него дела тоже обстоят несколько лучше, чем у меня. Я надеялся, что Шурф придет очень быстро, стоит только сказать: «Срочно на помощь!», даже если для этого ему придется подниматься с морского дна. Но он превзошел мои ожидания: появился прежде, чем я успел сообщить, что нахожусь на крыше Мохнатого Дома. Причем не явился невесть откуда Темным путем, а просто вылез из окна моего кабинета, расположенного в башне, чем потряс меня до глубины души. Вообще-то он довольно часто сидит в моей башне, даже без меня – я бы сказал, особенно без меня! – но не выглянуть раньше, услышав весь этот грохот и последовавшие за ним рыдания, это на него совсем не похоже. Одной рукой Шурф снял меня с принцессы, другой ухватил ее – практически за шкирку, как котенка. К моему изумлению, девица не стала выдираться, наоборот, обеими руками вцепилась в его шею и зарыдала так горько и, главное, громко, периодически с завываниями повторяя: «Этот подлый засранец его убил!», что я с трудом поборол искушение сбежать Темным путем куда-нибудь на край Мира, да хоть в ту же Красную пустыню Хмиро, отличное место, там можно с головой зарыться в песок и больше никогда не выкапываться, ни при каких обстоятельствах, ни за что. Но сбегать было бы нечестно по отношению к Шурфу. В такой беде я не только ближайшего друга, а вообще никого никогда еще не бросал. – Я все проспал, – лаконично объяснил Шурф. – Что случилось? Откуда здесь эта юная леди? – С неба свалилась, – также лаконично ответил я. И на всякий случай добавил: – Я не шучу. – Убил унылый мерзавец! – с новыми силами взвыла принцесса. – Постарайтесь успокоиться, юная леди, – мягко сказал ей Шурф. И – я глазам своим не поверил! – погладил ее по голове. Это, как ни странно, подействовало. Рыдания стали немного тише. С другой стороны, должна же она когда-то устать. – Ты действительно кого-то убил? – спросил меня Шурф. Впрочем, не осуждающе, а сочувственно. Он в курсе, что убивать я совсем не люблю.