Ковешников подал знак, чтобы Воронцов не высовывался. Сам осторожно попытался осмотреться, замер в неудобной позе за камнем. Томительно потянулись минуты, десятки минут. Если бы не часы, которые Воронцов видел, не поворачивая головы, на руке майора, можно было бы подумать, что прошел час и два. На самом деле не прошло и получаса, как на противоположном склоне качнулись кусты и среди камней показались осторожно спускавшиеся по косогору люди. Всего двое… Есть ли еще? Что, если этих двоих откуда-нибудь прикрывает третий, четвертый?.. В эту минуту майор Ковешников, не меняя положения, подбросил вверх комок земли так, чтобы сигнал увидел лейтенант Дорофеев. Тут же над головами нарушителей ударила автоматная очередь. — Бросай оружие? — вскакивая на ноги, крикнул Ковешников. Растерянные, с перекошенными лицами, нарушители побросали на землю винтовки, медленно подняли вверх руки. Воронцов впервые в жизни видел людей «с той стороны». Оба — восточного типа, темнолицые, горбоносые, с густыми бровями. У того, что постарше, прямо из шеи растет седеющая борода. Одеты в заплатанные куртки, такие же ветхие домотканые штаны, зато обуты в новые, добротные, покрытые пылью армейские сапоги. Даже человеку, не знающему местных условий, ясно было, что сапоги эти не «родная», привычная обувь нарушителей, о чем очень точно догадался майор Ковешников. Униженно кланяясь, испуганно оглядываясь по сторонам, оба заговорили что-то невразумительное, что даже Ковешников, отлично знающий язык, не сразу разобрался, о чем они толкуют. Лейтенант Дорофеев приказал проверить, нет ли у них холодного оружия, и начал было допрашивать нарушителей, но Ковешников остановил его: — Товарищ лейтенант, прикажите солдатам охранять задержанных. А вас, — он обернулся к Воронцову, — прошу подойти со мной вон к тому роднику. Когда все подошли, он спросил: — Так сколько здесь было нарушителей, товарищи начальники? — По всем данным — двое, — ответил Воронцов, — и оба в армейских сапогах. — Что в сапогах, то верно, — согласился Ковешников. — А вот то, что только двое, я не говорил. Некоторое время они внимательно рассматривали влажный песок у родника, изучая отпечатки армейских сапог. Те же отпечатки видны были на тропинке возле лужицы прозрачной воды, выбивающейся из-под камней. На песке Ковешников без труда отыскал след затыльника приклада винтовки. В полутора метрах от этого места увидел маленькое полукруглое углубление — отпечаток рукоятки затвора. Но не эти отпечатки он искал. Вернувшись к самому роднику, Ковешников еще раз осмотрел всю площадку вокруг и там, где была примята трава, собрал в бумажку белый пепел, как понял Воронцов, от дорогой папиросы. Он вопросительно посмотрел на майора. — От легкого табака, — пояснил тот. — Простой народ такие папиросы не курит. Запустив пальцы под травянистый кустик, Ковешников вытащил втиснутый в землю окурок с золотым ободком на мундштуке. — Вот вам и третий, — с удовлетворением сказал он. — Срочно сообщите, — приказал майор Дорофееву, — подполковнику Журбе о том, что обязательно должен быть третий нарушитель. Те двое, что по нас стреляли, наверняка таких папирос и в глаза не видели. Самый тщательный осмотр всей площадки вокруг родника не дал больше никаких вещественных доказательств. Но Ковешников снова и снова шаг за шагом, пядь за пядью исследовал камни и траву у лужицы прозрачной воды, песок, кусты шиповника, подступавшие к самой тропинке, взял в спичечный коробок земли с того места, где нашел окурок, у тропки, ведущей к роднику, сгреб в клочок газеты щепотку пыли. Присмотревшись к кусту шиповника, склонившего ветку к месту, где был найден окурок, срезал небольшую веточку вместе с шипами, тщательно завернул ее в носовой платок, затем в газету. И опять-таки все это показалось Воронцову несерьезной игрой в следопытство специально для него, Воронцова, дескать, я-то знаю, для чего беру землю и ветку шиповника, а ты попробуй догадайся. — Разрешите задать вопрос, товарищ майор, — спросил Воронцов. — Если не секрет, для чего вы срезали шиповник? — Собираю листики-цветочки для гербария, — не очень-то вежливо ответил майор. Мысленно Воронцов согласился, что Ковешников пока что не мог выдавать за неопровержимые доказательства свои предположения, основанные на едва заметных признаках. Он их скорее чувствовал, чем видел, эти признаки, одной лишь интуицией заподозрив возможность оставленного здесь кем-то даже не самого следа, а лишь тени следа. Так же недоверчиво смотрел на поведение майора и лейтенант Дорофеев. Заметив его взгляд, Воронцов пожал плечами: дескать, играет в следопыта старик, набивает себе цену. Дорофеев отвел глаза, а Воронцов уже в следующую секунду пожалел о своем жесте. — Цыплят по осени считают, товарищ лейтенант, — сказал майор. — Правда, не вы первый, не вы последний. Молодые приходят к правильным выводам обычно только через свой собственный горький опыт. Пришлось съесть и это нравоучение, хотя кому же приятно в звании офицера ходить в коротких штанишках. — Теперь остается проверить, в каком направлении он выходил отсюда, — спокойно сказал майор. Вся группа вслед за ним некоторое время пробиралась между обломками скал по направлению к дороге, затем вышла на открытое пространство. У куста верблюжьей колючки, на ровном как стол такыре Ковешников обнаружил в пыли след хромового сапога с явственно отпечатавшимися шляпками гвоздей на каблуках. Сапоги были по меньшей мере сорок четвертого размера. Следы вели к дороге. — Вот здесь, пожалуй, стоит задержаться и, если вам это нравится, сфотографировать след, — обращаясь к Воронцову, сказал Ковешников. Он быстро прошел к проселочной дороге, осмотрел пыльную обочину. Тут и Воронцов понял, что худшие его предположения оправдались: неизвестный нарушитель сел в попутную машину и уехал. Успеют ли его перехватить на шоссе, ведущем в город? Поедет ли он туда? — А теперь, лейтенант, — сказал Ковешников Дорофееву, — дай команду привести задержанных… Когда те, конвоируемые нарядом соседней заставы, подошли, Ковешников спросил: — Где третий, что с вами был? От внимания Воронцова не ускользнуло, как быстро переглянулись нарушители. Старший, что с бородкой, вскинул голову, быстро заговорил: — Был терьякеш. Короткий ватный халат на нем, старые чарыки, курил терьяк… — Куда пошел? — В горы пошел. Говорил, родник Ак-Чишме… — Я не о нем спрашиваю, — все так же спокойно уточнил майор. — Где тот, которого вы проводили сюда, до этого места? Высокий, сильный, в хромовых сапогах. Каблуки подбиты косячками: на одном косячке три гвоздика, на другом — четыре? — Начальник! Откуда ты взял? Не знаем такого! Ковешников показал окурок с золотым ободком. С минуту длилось молчание. Наконец нарушитель, опустив глаза, едва выдавил из себя: — Если скажем, нас убьют, семьи вырежут… — Вы уже сказали. — Ай, начальник! Ничего мы не знаем! Был маленький терьякеш! Пошел родник Ак-Чишме! Никакие папиросы он не курил, терьяк курил! — Маленький терьякеш уже на небесах у аллаха. Терьяк отравлен. Если вы тоже курили, скоро встретитесь. Ковешников расчетливо нанес удар, проверяя, какую реакцию вызовет это сообщение. Оба нарушителя с таким неподдельным ужасом глянули друг на друга, что сомнений не оставалось: с ними расправились так же, как с «маленьким терьякешем». Но оба еще тянули время, то ли на что-то рассчитывая, то ли боясь сказать правду. Ковешников вызвал штаб отряда, доложил подполковнику Журбе о задержании, передал свои соображения: — Надо перекрыть все дороги и тропы к городу, выслать наряды на железнодорожный вокзал и в аэропорт. Нарушитель высокого роста, физически очень сильный, крайне опасен своей решимостью. Одет в военную форму. Погоны и фуражка погранчастей. На ногах хромовые сапоги, каблуки подбиты косячками. На правом косячке три гвоздика, на левом — четыре… И еще… Задержанные курили отравленный опий, прошу немедленно вызвать в комендатуру врача. — В каком направлении ушел тот, кого вы сопровождали? — обращаясь к нарушителям, спросил Ковешников. Бородач рухнул на колени, воскликнул в отчаянии: — Начальник! Я понимаю по-русски! Спаси нас! У нас семьи, маленькие дети! Мы правду скажем! Бай послал проводить через гулили большого господина. Здесь он шел. В этом месте нас оставил. Приказал стрелять, если на его след выйдут геок-папак[15], сказал, если не будем стрелять, его люди убьют нас дома, вырежут жен и детей. Мы стреляли в воздух, в вас не стреляли!.. — Скажи — не попали, — поправил его Ковешников. — Как одет этот ваш господин? — Ты все сказал правильно: в советском военном… На голове зеленая фуражка. Китель… Погон — четыре звездочки. Хромовые сапоги… Всю дорогу мы своими сапогами, что нам бай дал, топтали его следы… Начальник! Маленькому терьякешу и нам он давал один терьяк! Вези скорей к доктору!.. Странно было видеть Воронцову в двадцатом веке этих двух нарушителей, которые примитивными методами прикрывали следы какого-то неизвестного диверсанта (да и был ли такой в природе?). Непривычны были и методы майора Ковешникова. Может быть, этих двоих майор только припугнул и никакой опий они не курили? Но, с другой стороны, не будет же Ковешников ради своего престижа вводить в заблуждение штаб отряда и самого генерала — начальника войск?.. Все здесь было необычно: и характер нарушения, и стародавние методы поиска. Это сбивало с толку Воронцова, лишало обычной уверенности. «Капитана Гребенюка сюда бы, — подумал Алексей, — они с майором Ковешниковым нашли бы общий язык…» Но раздумывать было некогда. Нарушитель, столь продуманно обеспечивший свою безопасность, не дремал и сейчас уходил все дальше по своему, только ему известному маршруту. Глава 5 В АЭРОПОРТУ Лейтенант Дорофеев протянул майору Ковешникову микротелефонную трубку: — Товарищ майор, у рации подполковник Журба. Подполковник сообщал, что поисковая группа выслана и что тем не менее сам он выезжает в район развилки дорог, где будет ждать Ковешникова. — Ефрейтор Демченко, отвезете задержанных в комендатуру, — приказал майор. — Мы трое, — он обернулся к Воронцову и Дорофееву, — в сопровождении наряда Семина следуем в направлении к аэропорту. Туда же выезжает и подполковник Журба.