Аверьянов вскинул глаза на Воронцова, предупредил взглядом: «Молчи и не рыпайся», и Алексей, уже собиравшийся достойно защитить себя, промолчал, решив сегодня же просить Аверьянова о переводе на другую заставу. — Я бы на твоем месте с таким рапортом повременил, — сказал Гребенюку подполковник. — Работали вы вместе неплохо. А что касается самодеятельности, у вас еще будет время это дело поправить. Мы ведь с Фомичевым приехали не из-за вашего ансамбля песни и пляски. — Не ансамбль — слезы, — только и сказал, махнув рукой, Гребенюк. Однако последняя фраза подполковника заставила всех троих офицеров насторожиться. Аверьянов сосредоточенно вытер платком высокие залысины, обдумывая, с чего начать разговор. — Самодеятельность, которой, кстати сказать, Петр Карпович, у тебя нет, понадобилась для отвода глаз, чтобы солдатам было понятно, с чем начальство пожаловало. Истинную цель визита ни бумаге, ни телефону не доверишь. Аверьянов помолчал, словно предлагая настроиться на серьезный лад. — Короче говоря, — продолжал он, — заставы нашего левого фланга участка отряда, а твоя, Петр Карпович, в первую очередь, переводятся на усиленную охрану. Предстоит операция, в которой задействованы два округа: наш, Прибалтийский, и Среднеазиатский… Представьте, такой масштаб!.. Ждем «гостей» и у нас, и под Ашхабадом, причем старых, опытных и опасных… Воронцов и Друзь переглянулись: «Какие тут, к черту, артисты, когда закручиваются такие дела!» За время службы на границе, а потом и в училище, да и здесь Алексей уже привык к мысли о крайне редких случаях нарушения границы — не больше одного-двух в течение нескольких лет, а тут вдруг перевели на усиленную охрану сразу два округа! И застава Муртомаа попадает на главное оперативное направление! Было над чем подумать! — Прежде чем поставить перед вами боевую задачу, Петр Карпович, сообщаю, что твой замполит, лейтенант Воронцов, сегодня же улетает в Ашхабад в командировку, везет пакет лично начальнику войск. А это — большое доверие командования, которое, надеюсь, поможет тебе, Петр Карпович, пересмотреть свое мнение о его «неполном служебном соответствии»… Так что, товарищ лейтенант, идите и готовьтесь к отъезду. На сборы пятнадцать минут. Забираю вас с собой. Вечером вылетаете. Вполне понятно, цель и адрес командировки держать в строжайшей тайне. Для всех — едете в отряд за музыкальными инструментами, кстати, на обратном пути их и привезете… Тебе, Петр Карпович, предстоит… Что именно предстоит капитану Гребенюку, нетрудно было догадаться: перевод заставы на усиленную охрану предусмотрен инструкциями. Но бывают случайности и неожиданности, их инструкциями не предусмотришь. Воронцову же было и радостно и тревожно, что именно ему доверили такое ответственное дело, как доставка пакета. К тому же хотелось узнать, что говорит сейчас подполковник капитану в ожидании чрезвычайных событий. Долго ли собираться человеку холостому, неженатому? Не прошло и пятнадцати минут, как Алексей с дорожным саквояжем в руках вернулся в канцелярию заставы и очень обрадовался тому, что застал одного подполковника Аверьянова — капитана Гребенюка там не было. Подполковник с пристальным вниманием изучал висевшую на стане схему участка заставы. «Теперь-то и полетит с меня стружка „без свидетелей“ и за плохую самодеятельность, и за пререкания с начальником», — подумал Воронцов. Но начальник политотдела заговорил совсем о другом. — Что, Алексей Петрович, — не отрываясь от изучения схемы, спросил подполковник, — достается тебе? — Нормально, товарищ подполковник. Работа есть работа. Капитан опытный командир, уважаемый человек. — Не хитри, — остановил его Аверьянов. — Знаю, что трудно. Говоришь «нормально», а сам думаешь: «Чему только меня четыре года учили, когда работаем по старинке. Не застава, а вчерашний день». Воронцов дипломатично промолчал. Не будет же он «капать» на своего начальника, хоть Аверьянов сейчас его, Воронцова, мысли сформулировал точно. — Может быть и вчерашний, — помолчав, продолжал Аверьянов, рассматривая схему, — только здесь, на этом участке, насыщенном техникой, нужен именно такой, не очень-то доверяющий технике, работающий по старинке, офицер. Почему? Скажешь — парадокс? Отнюдь нет… Говорю это тебе не для оправдания капитана Гребенюка, а к сведению… Технику проверяют и налаживают классные специалисты, такие, например, как майор Фомичев. Работают на ней хорошо обученные операторы, а вот привить чувство ответственности солдатам, чтобы надеялись не столько на технику, сколько на самих себя, может далеко не каждый начальник заставы… Вот она, ваша картинка, — указал он на схему, — посмотришь — любо-дорого. Понапихано тут и ПТН и систем предостаточно. А только мертвая зона под обрывом у всех нас как чирей на известном месте, одной техникой ее охрану не обеспечишь. За полгода службы Воронцов знал наизусть особенности участка заставы Муртомаа. На схеме берег моря и обозначение всех установленных здесь технических чудес действительно красочная картинка. Секторы действия ПТН — радиолокационных станций с прожекторными установками, — заштрихованные красным, перекрывали друг друга, простираясь чуть ли не до середины моря. Синими и зелеными значками обозначались технические средства в глубине участка. В целом получалась внушительная и даже величественная картина. На деле же во всей этой системе технических средств из-за природных условий оставалась лазейка для нарушителей, которую и по этой схеме видел каждый образованный человек, не говоря уже о начальнике политотдела отряда. — Нарисовано красиво, — сказал подполковник. — И по идее все верно: РЛС засекает цель, прожектор ее высвечивает, наряды задерживают нарушителя. Техника-то в общем работает безотказно, и претензий к ней нет… А для нарушителя, особенно зимой, когда сектор наблюдений сужен, самое привлекательное место — именно участок вашей заставы, из-за того что луч локатора срезается семидесятиметровым обрывом, на котором стоят и застава, и ПТН… Такое местоположение очень удобно, чтобы засекать крупные дальние цели, например появляющиеся на горизонте и за двадцать и за тридцать километров корабли… А вот то, что происходит под самым обрывом, локатор не берет — мертвая зона. И получается, что, как бы ни были совершенны приборы, успех зависит только от людей. Решает все человек. Персонально — капитан Гребенюк, призванный так обучить своих солдат, чтобы в этой чертовой мертвой зоне не могла бы и мышь проскочить! — Это мы, товарищ подполковник, на практике каждый день постигаем, — заметил Воронцов. — Мертвую зону все двадцать четыре часа в сутки вдоль и поперек утюжим… — И все равно надежда наших противников именно на нее: если техника не ошибается и ее не обманешь, то человек ошибиться может. Значит, можно его и обмануть, такой у них расчет… Вот и выходит, что против их «философии» опять же лучше других сработает наш дотошный и беспокойный Петр Карпович, применяя методы, как мы с тобой определили, «вчерашнего дня». Воронцов понимал желание подполковника сгладить противоречия между ним и начальником заставы. В основном он был, конечно, прав. — Любопытнее другое, — продолжал Аверьянов, — люди, к которым поедешь с пакетом, тоже очень даже прислушиваются к советам живущих вчерашним днем. Уверен, встретишь там таких следопытов, которые были знамениты у себя в округе и в сороковые годы. Не потеряли своего значения и сейчас. Больше того, именно они должны будут сказать решающее слово в предстоящем поиске. — А что, товарищ подполковник, без этих следопытов сами не справились бы? — спросил Воронцов. — Капитан Гребенюк в школе сержантов сам следопытство преподает. Я проходил специальный курс криминалистики… — Специальный курс — это хорошо, — согласился Аверьянов. — Я нисколько не умаляю достоинства твои и капитана Гребенюка… Но если у вас работает пять чувств, то у тех, к кому едешь, главное — шестое, с детства воспитанное чувство следопыта, сказать по-другому — талант! А его никакой тренировкой и выучкой не заменишь… В операции под Ашхабадом будешь помогать майору Ковешникову Якову Григорьевичу. Мы с Петром Карповичем служили у него в составе отдельной комендатуры лейтенантами, начальниками застав. Я потом учился, Петру Карповичу не пришлось. Никогда не учился в академиях и майор Ковешников, а знает больше всех нас троих, вместе взятых… В те времена, когда он еще мальчишкой в пограничном поселке постигал это мастерство, техникой обеспечивалось, условно говоря, не больше пяти процентов успеха поиска. А на девяносто пять приходилось вкладывать собственной наблюдательности, памяти, ума и таланта. И ничего, получалось, да еще как! Малочисленные заставы сдерживали толпы контрабандистов с опием, во время войны боролись с мощнейшей, изощренной агентурой германо-фашистской разведки. — Времена были другие, товарищ подполковник, — сказал Воронцов. — В первые годы войны оборонялись ведь от танков не фаустпатронами, а бутылками с горючкой. Тоже — вчерашний день. — Что верно, то верно, — согласился Аверьянов. — Однако не забывай, что без вчерашнего дня нет сегодняшнего, не может быть завтрашнего. Так она, временная цепочка, и вяжется. Все, что человек осваивает, — все в копилку… Надеюсь, когда вернешься из этой поездки, иначе будешь относиться к капитану Гребенюку. — Относился бы он ко мне иначе, — заметил Воронцов. — Я-то ничего плохого о нем не говорю. — Не говоришь — так думаешь… Но сейчас речь идет о твоем участии в поиске… Опыт придется приобретать во время самой операции: на черновичке свои действия не проверишь, решения принимать и выполнять их придется сразу набело, как на войне. Потому и привлекаем ветеранов, что ошибаться нельзя. — Постараюсь сделать все, что от меня будет зависеть, товарищ подполковник, — ответил Воронцов. — Хотя, честно признаться, не знаю, смогу ли быть полезным. Пока что мне непонятна и сама суть операции. — Думаю, всплывают дела давно минувших дней, — ответил Аверьянов. — Могут появиться резиденты, законсервированные или завязанные на долгосрочных заданиях. Их надо выявить, опознать и обезвредить. Как пойдет операция, дело покажет. Готовят ее опытные люди, на которых можно положиться. Вот пока все, что я могу сказать. Есть ли вопросы? — Вопросов много, товарищ подполковник. — Не вдруг все и осмыслишь. Ответственности тут, я вижу, с головой, не проколоться бы. — Подробный инструктаж получишь в штабе отряда, когда вручат тебе пакет. А сейчас, если собрался — по машинам!.. Вон уж и Петро Карпович водителю инструктаж дает… Глава 2 НА ТУРКМЕНСКОЙ ЗЕМЛЕ В ашхабадском аэропорту Воронцова остановил у трапа самолета офицер управления войск округа, представился: «Старший лейтенант Таланов». Проверив удостоверение личности, проводил в стоявшую на площадке перед аэровокзалом машину ГАЗ-69. Возле машины — два солдата с автоматами. «Фундаментально встречают», — подумал Алексей. Одетый по-зимнему, Воронцов, едва ступил на туркменскую землю, почувствовал, что просчитался: в Прибалтике начало марта — температура около нуля, а здесь — теплынь, цветущие деревья, зеленая степь, покрытая алыми разливами тюльпанов и маков. С любопытством он всматривался в незнакомый пейзаж, диковатый с точки зрения жителя средней полосы, но не лишенный своеобразия: по одну сторону дороги — слегка всхолмленная полупустыня, уходящая к горизонту, по другую — громоздящиеся в десяти — пятнадцати километрах горы. Там, в горах, как это помнил по карте Воронцов, проходила граница. Газик около получаса несся по асфальтированной трассе, затем незаметно въехал в город и остановился у солидного здания. Здесь размещалось управление округа погранвойск. Всего лишь около сорока лет тому назад Ашхабад был разрушен страшным землетрясением. Случилось это незадолго до рождения Воронцова. Сейчас же он не видел ни малейших признаков разразившейся катастрофы. Красивый и чистый город, светлые, высокие дома, очень много зелени и цветов. Не верилось, что здесь край советской земли, что в каких-нибудь сорока-пятидесяти километрах — граница. Воронцов ожидал увидеть в управлении признаки подготовки к сложной операции — ничуть не бывало. Едва он вошел в здание, почувствовал неторопливый, деловитый ритм работы, как будто особых событий не предвиделось. Поднявшись по лестнице, вошли в приемную начальника войск. Старший лейтенант Таланов доложил о прибытии дежурному — рыжеватому капитану с повязкой на рукаве. Воронцов, козырнув, назвал себя. — Раздевайтесь, — будничным голосом сказал капитан. — Шинель можно повесить здесь, в приемной. Генерал вас ждет. Дверь открылась, и в приемную вышел из кабинета рослый майор, уже в годах, с режущим взглядом внимательных глаз, с глубоко вырезанными ноздрями горбатого носа. — Товарищ генерал, — останавливаясь в двери, сказал он, — прибыл лейтенант Воронцов из Прибалтийского пограничного округа. — Тогда задержитесь еще, Яков Григорьевич, — донесся голос из глубины кабинета. «На мне ведь не написано, что я лейтенант Воронцов, да еще из Прибалтики», — подумал Алексей. Вслед за майором, которого начальник войск назвал Яковом Григорьевичем, Алексей вошел в кабинет. Навстречу им поднялся из-за письменного стола среднего роста, слегка полнеющий генерал с бледным, немного одутловатым лицом, темными живыми глазами. Привычка повелевать сказывалась в его манере держаться, но уже одно то, что генерал вышел из-за стола и встретил Алексея чуть ли не у двери, говорило о важности известий, какие он ждал. Приняв рапорт, генерал протянул руку, здороваясь, назвал себя, спросил, хорошо ли Воронцов долетел, вовремя ли был отправлен самолет. — Прошу садиться, — вскрывая пакет и проходя за массивный письменный стол, сказал генерал. Внимательно прочитав какой-то документ и рассмотрев схему, как понял Алексей, левого фланга участка отряда, он вскинул глаза на прибывших, будничным тоном сказал: — Я вас не представил друг другу. Лейтенант Воронцов, майор Ковешников. — Я догадался, — сказал Воронцов. — Как ты догадался? — спросил Ковешников. — По имени и отчеству. О вас мне рассказывал подполковник Аверьянов. Алексей замолчал: слишком по-домашнему начался разговор, как будто приехал он не в штаб погранвойск, а к знакомым в гости. — Ну что ж, спасибо Дмитрию Дмитриевичу, что помнит старых друзей, — отозвался Ковешников. — Прошу прощения, товарищ генерал, отвлеклись от дела. — Нет, ничего… Работать вам вместе, так что любой разговор — к делу, — ответил начальник войск. — В общем, все, о чем говорили, Яков Григорьевич, остается в силе. Дополнительные указания получите, как только будет проработано это письмо. Можете с лейтенантом Воронцовым отправляться на участок вашей комендатуры. — Есть, товарищ генерал, — ответил Ковешников по-уставному, — если позволите, заеду посоветоваться с Амангельды, пригласим еще Лаллыкхана: вдвоем, а то и втроем вспоминать сподручнее. «О чем вспоминать? — подумал Алексей. — И кто такой Амангельды?» — Что ж, думаю, визит к Амангельды будет нелишним, — согласился генерал. — Готовьтесь в любую минуту выехать на границу. — Вдоль границы и поедем, — сказал майор. — У Амангельды там до сих пор своя личная дозорная тропа, по ней и пройдем к комендатуре — где на лошадках, а где пешком. Его аул уже в моих владениях. — Желаю удачи. В случае необходимости находи меня где угодно, в любое время, докладывай лично… Лейтенант Воронцов, поступаете в распоряжение майора. Все инструкции получите у него. Советую излишней инициативы не проявлять, но и не чувствуйте себя гостем… — Постараюсь оправдать доверие, товарищ генерал.