Глава 22 БОЛЕВОЙ ПОРОГ ПРЕСТИЖА Скованную льдом, в застругах и торосах Волгу переходил он ранним февральским утром вместе с небольшим армейским подразделением старшего лейтенанта Скорина. Рядом с Сергеевым шагал Николай. Встречный холодный ветер заставлял прятать лица в воротники. Полушубки и валенки не спасали от пронизывающей стужи. Белые маскхалаты делали фигуры бесформенными, валенки заметала поземка, струившаяся поперек накатанной ледяной дороги. Из города изредка доносились короткие автоматные очереди да нет-нет — одинокий орудийный выстрел, и снова — морозная предрассветная тишина. На востоке едва занималась заря, в западной части неба еще горели утренние звезды, белой пеленой уходила в мглистую даль заснеженная, торосистая Волга. На правом берегу реки от горизонта до горизонта угадывалось то, что когда-то было Сталинградом: занесенные снегом руины, остовы разрушенных зданий, изрытые воронками берега. Сергеев, не очень уверенно держась на ногах после госпиталя, присматривался и прислушивался, опьяненный свежим морозным воздухом, с трудом преодолевая головокружение, остановился у ноздреватых, хрустящих под ногами закраин, рассматривая заснеженные развалины на том берегу. Выглядел теперь этот правый берег совсем иначе, чем еще недавно. Не было клубящейся дымной мглы, страшного зарева, которое столько месяцев висело над Сталинградом, освещая багровыми сполохами свинцовые тучи. Но и города тоже не было. Остались лишь груды занесенных белой заметью кирпичей и бетона вдоль бывших улиц, остатки обгорелых стен с пустыми проемами окон. Зимой особенно четко выделялись на белом фоне черные зияющие дыры, закопченные скелеты зданий. Донеслись разрывы гранат, несколько орудийных выстрелов. Но это были лишь отголоски той чудовищной битвы, какая бушевала здесь всего полтора месяца назад. — И чего стреляют, на что надеются? — прислушавшись, спросил Николай. — Разве не ясно сказано в нашем ультиматуме: не сдадутся — всех уничтожим! Сергеев промолчал. Он хорошо знал и помнил текст ультиматума советского командования от восьмого января сорок третьего года, особенно в основных его пунктах: «…6-я германская армия, соединения 4-й танковой армии и приданные им части усиления находятся в полном окружении с двадцать третьего ноября 1942 года. Все надежды на спасение ваших войск путем наступления германских соединений с юга и юго-запада не оправдались. Спешившие вам на помощь германские воинские части разбиты Красной Армией, а остатки их отступают на Ростов. Германская транспортная авиация, перевозящая вам голодную норму продовольствия, боеприпасов и горючего, в связи с успешным стремительным продвижением Красной Армии несет огромные потери в самолетах и экипажах от русской авиации. Ее помощь окруженным войскам становится нереальной. Положение ваших окруженных войск тяжелое. Они испытывают голод, болезни, холод. Суровая русская зима только начинается…» Категорически были высказаны и условия капитуляции: «Прекратить сопротивление всем окруженным войскам, передать весь личный состав, вооружение и боевую технику, военное имущество в исправном состоянии». С нашей стороны командование гарантировало сохранить сдавшимся в плен жизнь и безопасность, а после окончания войны «вернуть их в Германию или в любую другую страну, куда пожелают…». Заканчивался ультиматум предупреждением: «При отклонении вами нашего предложения о капитуляции предупреждаем, что войска Красной Армии и Красного Воздушного Флота будут вынуждены вести дело на уничтожение окруженных германских войск и за их уничтожение вы будете нести ответственность…» — В нашем ультиматуме сказано все очень ясно, — ответил Кольке Сергеев. — Однако Паулюс приказал своим войскам не верить советской пропаганде, советским листовкам, «стойко отражать все атаки и ждать подхода танковых дивизий». Не пустить к Сталинграду танковую армаду Манштейна нам было, пожалуй, не легче, чем отстоять сам Сталинград. Морозы в степи стояли под сорок градусов, земля стала как бетон: ни окоп под орудие не отрыть, ни солдату окопаться. Мы с тобой валялись в госпитале, а в это время были страшные бои к югу и юго-западу от Сталинграда с танковой армией Манштейна. Война, Коля, еще не кончилась, мы только добрались до перевала, ключи от которого наконец-то взяло в руки наше командование, однако до полной победы еще далеко… Хорошо было так беседовать, рассуждая о тактике-стратегии, ступая на хрусткие закраины волжского льда, занесенного торосами снега, возвращаясь в непобежденный, выстоявший в страшных боях город. Послышалась негромкая команда: «Вперед, марш!» Группами по нескольку человек стали переходить Волгу. При вспышках редких ракет прижимались ко льду, ждали, когда погаснет очередной «фонарь», снова шли, шагали молча, сосредоточенно, как будто именно сейчас, когда «битва века» закончилась сокрушительным разгромом врага, обязательно должно было что-то случиться. Но, к удивлению Сергеева, так и дошли до правого берега, а в воздухе за все это время не показался ни один немецкий самолет. Это было так непривычно, что Сергеев не вдруг и подумал: «Раз капитуляция немцев свершилась, так оно и должно быть». Невольное волнение охватило его, когда он ступил на сталинградскую землю, удивляясь непривычной, как ему казалось, тревожной и обманчивой тишине. Старший лейтенант Скорин построил отделение Рындина, скомандовал «Вольно!» и не торопился «следовать дальше», чего-то выжидая, присматриваясь к окружающим развалинам и прислушиваясь. Невысокий и кряжистый, в ловко подогнанном полушубке, лихо сдвинутой на брови шапке-ушанке, он отлично вписывался в фронтовой ландшафт. Сергееву пришло в голову, что он как-то и не представлял Скорина в другой обстановке. Подкупала его природная деликатность, понимание, что могут думать и чувствовать другие, окружающие его люди, в том числе и подчиненные. И сейчас он молчаливо выжидал, видимо понимая, что Николаю надо попрощаться со своим старшим товарищем и наставником, с которым они столько вместе прошли. Сергеев не мог знать, какое секретное задание предстояло выполнить роте Скорина и чем в этом деле может быть полезен Николай Рындин. Единственное, что его отличало от остальных, — знание немецкого языка. А зачем это знание, когда на всей огромной территории еще недавней Сталинградской битвы немцев осталось, да и то случайно, всего ничего… Видимо, все-таки ради этих немногих немцев… — Ну что ж, друзья, — заметил Сергеев, — пришло время пожелать друг другу, как в песне поется: «Если смерти, то мгновенной, если раны — небольшой…» Хотелось бы дожить до победы, но никто не знает, кому какая судьба… А славно было бы встретиться на Волге под мирным небом, чтоб оно не стреляло, не бомбило аж до самых наших границ и чтоб Волга была чистой… Так что пишите. Адрес прежний. Узнаю номер вашей полевой почты, тоже напишу… — Глеб Андреевич! Жив буду, на краю света вас найду! — заверил Сергеева Николай. — А письмо, как прибудем на место, сразу напишу!.. — Если разрешат писать, — неожиданно охладил его пыл Скорин. «А задание у них и на самом деле какое-то секретное», — только и подумал Сергеев. Вслух ничего не сказал: много раз убеждался, промолчишь — не пожалеешь, а скажешь лишнее слово, оно и окажется лишним… Пожали друг другу руки, обнялись на прощание. — Тихо-то как, даже не верится, что были тут такие бои, — еще раз сказал Скорин. После того как группа солдат во главе со старшим лейтенантом скрылась среди руин, Сергеев постоял еще некоторое время на берегу, спросил у спустившегося к Волге сержанта милиции, где теперь управление НКВД. — А где было, туда и вернулось, — ответил тот. — В штольне, на берегу. Сергееву страшно захотелось сейчас вот, сразу же найти Веру, но он не знал, на старом ли месте перевязочная у переправы? Да и где она, эта переправа, когда при таких морозах форсировать Волгу хоть пешком, хоть на машинах можно в любом месте, где проторена ледовая дорога. С наступлением зимы проложили несколько переправ, а для перевязочной наверняка отыскали какой-нибудь отапливаемый подвал… И все-таки Сергеев не вытерпел, нашел вход в бывший подземный «приемный покой», где столько дней и ночей провела Вера у операционного стола, толкнул дверь и даже не удивился, встретив ее на пороге. — Вот я и пришел, — просто сказал Сергеев. — Но как ты-то оказалась здесь? Вас же куда-то перевели, — добавил он, увидев земляные стены, с которых сняли плащ-палатки и стерильные простыни. — Знала, что ты придешь именно сюда, тут и ждала, прибегала последнюю неделю почти каждое утро, — ответила Вера. Сергеев привлек ее к себе, вдохнул такой родной запах волос, стал целовать влажные сияющие глаза, теплые губы. — Задохнулась! — сдерживая его порыв, с улыбкой отстранившись, сказала она. — Смотри, выведешь из строя собственного сотрудника: с завтрашнего дня я уже не операционная сестра, а как прежде — эксперт. Руководство пошло навстречу моей просьбе — восстановить в прежней должности к твоему возвращению. — Наконец-то! — только и ответил Сергеев. — Николай Васильевич просил, как только появишься, сразу к нему, — сказала Вера. — Я побуду еще здесь, помогу своим медикам… Сергеев прошел к штольне управления НКВД, постучал в дверь «кабинета» Бирюкова. Войдя, увидел у него первого секретаря обкома Алексея Семеновича Чуянова. Энергичное лицо с бровями вразлет, широкие ноздри крупного прямого носа, слегка выпуклые глаза свидетельствовали о решительном, подчас крутом характере члена ГКО города. Трудно было представить тот объем работы и ту чудовищную нагрузку, какую пришлось вынести этому человеку за двести дней и ночей сталинградской эпопеи. Держался он спокойно, смотрел приветливо и внимательно. — Прибыл из госпиталя для дальнейшего прохождения службы, — доложил Сергеев. — Может быть, я потом? Вы заняты? — Нет-нет, — остановил его Чуянов. — Оставайтесь… Хорошо, что прибыли, да еще после выздоровления. Как раз о наших общих делах говорим… — В том смысле, — пояснил Бирюков, — что Алексею Семеновичу и нашему управлению вместе заниматься восстановлением Сталинграда: расчищать от завалов, налаживать жизнь, а нам очищать город от оставшихся еще и активно действующих врагов. Готов ли приступить к исполнению обязанностей, капитан Сергеев? — Готов, товарищ комиссар третьего ранга. А почему «капитан»? — Вчера зачитали приказ по управлению, рад случаю поздравить с присвоением очередного звания. Бирюков крепко пожал руку. Поздравил Сергеева и Чуянов. — Благодарю. Тогда, выходит, готов, начиная с этой минуты. — Может быть, именно так и получится, — отозвался Чуянов. — Война для нас, особенно для вашего управления, на сталинградской земле продолжается. Придется подключить вас к весьма серьезной операции. Собственно, она уже началась… Вот что мне рассказал Александр Иванович Воронин, посетивший накануне фельдмаршала Паулюса по его настоятельной просьбе… Сами понимаете, пленение Паулюса — сильнейший удар по престижу Гитлера. Главе абвера — адмиралу Канарису наверняка дан приказ сделать все возможное и невозможное, чтобы выкрасть фельдмаршала, судить его в Германии и на суде свалить на Паулюса вину за поражение в Сталинградской битве… Абвер уже пытается забрасывать к нам разведгруппы, в том числе самолетами. Первая «ласточка», наверняка с такой задачей, к нам уже залетела… — А что рассказал Александр Иванович о Паулюсе? — спросил Бирюков. — Тут, видно, надо начать с предыстории, — ответил Чуянов. — Еще в январе, в самый разгар боев, маршал Рокоссовский спросил Александра Ивановича: «Известно ли чекистам, где расположен штаб 6-й армии немцев и где в данный момент находится Паулюс? Мои информаторы утверждают, что все немецкие генералы, в том числе и сам Паулюс, удрали в Германию, а вражеской группировкой остался командовать какой-то обыкновенный командир дивизии». На это Воронин ответил: «Вас дезинформировали, Константин Константинович. Сведения эти неверные. Паулюс со своими генералами, за исключением Хубе, которому главное командование сухопутных войск поручило организовать снабжение 6-й армии вне котла, сейчас в подвале универмага на площади Павших Борцов, в самом центре Сталинграда. Неоднократно зафиксировано, как к универмагу подъезжают штабные машины…» — Мы это и сами не раз видели, — заметил Бирюков, — докладывали руководству… — Так что, — продолжал Чуянов, — ваше управление все время контролировало местопребывание германского фельдмаршала и в своих наблюдениях не ошиблось. Но это к сведению… Александру Ивановичу доложили, что Паулюс настоятельно просит, даже требует встречи с представителем советского командования. Воронин ответил: «Герр Паулюс уже беседовал с Шумиловым и Рокоссовским, с Ласкиным и Вороновым, ну и с вашим покорным слугой». Тем не менее просьбу пленного фельдмаршала решил исполнить, хотя бы для того, чтобы узнать, в чем ее суть. «Спустя час, — рассказывал Воронин, — я уже входил в дом, куда поместили пленных генералов. Поинтересовался у командира войск НКВД охраны, чем их кормят, какие могут быть претензии?» Тот ответил: «Питаются лучше, чем в котле». А хозяйка дома добавила: «За этих пленных не беспокойтесь, голодными они у нас не остаются». Вошел Воронин в комнату, Паулюс не встал, не поздоровался, а с ходу выложил свои требования. Им, видите ли, подается один завтрак, а они привыкли и ко второму. Нет, говорит, сухого вина, а главное — не получает фельдмаршал информацию, что делается на фронтах… Пришлось Воронину разъяснить, что находятся генералы не на курорте, а в плену, что сухое вино производится в Крыму, а Крым пока что под оккупантами. К тому же вместо сухого вина генералам ежедневно выдается по двести граммов водки. Кормят их достаточно калорийно, а что касается положения на фронтах, войска Красной Армии освободили Ростов-на-Дону. «Если говорить о прогнозах на будущее, — добавил Воронин, — немецко-фашистские войска непременно будут выброшены за пределы Советского Союза». Паулюс процедил сквозь зубы: «Цыплят по осени считают». Воронин ответил на это, что и осень для войск вермахта не за горами… В комнате было жарко натоплено, Александр Иванович расстегнул шинель, и фельдмаршал увидел ромбы в петлицах его френча, встал, заговорил совсем другим тоном… В том смысле, что, дескать, они с неизменным и верным адъютантом Вильгельмом Адамом привыкли по утрам пить кофе, а тут им кофе не подают. Пришлось напомнить ему, что наши бойцы порой вместо чая пьют лишь кипяток, а кофе на территории СССР не произрастает. Что касается газет, господ генералов будут снабжать регулярно «Правдой» и «Красной звездой». А немецких газет у нас нет. О положении на фронтах будет информировать командир батальона охраны… Но не это главное в рассказе Александра Ивановича… Когда он вышел от Паулюса на улицу хутора, увидел прогуливавшегося возле дома Шмидта, который тут же демонстративно отвернулся. Как раз в это время в небе появились два немецких самолета. «Вчера тоже прилетали», — доложил Воронину комендант гарнизона. О чем это говорит? Говорит о том, что немцы нащупали место пребывания своего фельдмаршала и в святая святых абвера, его штаб-квартире на берлинской набережной Тирпицуфер, уже существует план похищения или физического уничтожения Паулюса. Гитлер ни за что не смирится с таким чувствительным ударом по его престижу, не успокоится до тех пор, пока не исчерпает все возможности… Какие практические выводы из этой ситуации мы должны сделать? Самые конкретные… Николай Васильевич, — обратился Чуянов к Бирюкову. — Введите капитана Сергеева в обстановку, кстати, насчет первой «ласточки», уже упомянутой в разговоре… — Обстановка такая, — ответил Бирюков, — что пришло время ставить задачу. В наш Перелазовский райотдел, — обращаясь к Сергееву, продолжал он, — поступило донесение от местных колхозников, что на дальнем уединенном поле совершил посадку германский самолет «Юнкерс-52». Группа истребительного батальона во главе с первым секретарем райкома Куличенко и начальником Перелазовского райотдела Донским окружила место приземления «юнкерса» и после короткой стычки захватила четырех летчиков тепленькими, изъяв у них карты, на которых были отмечены пункты, где, по мнению абвера, может содержаться пленный фельдмаршал. Отмечен там и хутор Заварыгин, или, как его чаще называют, Заварыкино, там-то на самом деле и пребывает Паулюс… Вполне понятно, что такая информация не для передачи кому бы то ни было… У Сергеева тут же мелькнула мысль: если такие сверхсекретные сведения сообщают ему, всего лишь старшему оперуполномоченному уголовного розыска, значит, или он пользуется неограниченным доверием, или фельдмаршала с другими генералами и верным адъютантом Вильгельмом Адамом на хуторе Заварыкино уже нет. А если их там нет, зачем тогда планировать операцию и охранять хутор? — Теперь непосредственно о нашей работе, чем предстоит нам заняться, — продолжал Бирюков. — В районе приземления «Юнкерса-52» обнаружены признаки участия в этом деле Гайворонского: отпечатки поврежденного протектора колеса мотоцикла и запах его одежды и обуви. Собака, гнавшаяся за Гайворонским до Мокрой балки, когда прочесывали местность, вылавливая дезертиров, запомнила этот запах. Ей дали понюхать форму Гайворонского, сохраненную в пергаментном мешке, и она привела наш наряд от места приземления самолета в район хутора Заварыкино. Там след исчез. Какие следует сделать выводы? — продолжал Бирюков. — Во-первых, немцы нащупали место пребывания фельдмаршала, а во-вторых, они не ограничатся одним самолетом, экипаж которого удалось захватить группе Куличенко и Донского. Тебе известно, что наши станции слежения запеленговали рацию Гайворонского «ЯНГ-17» в районе землянки Саломахи, но больше этих позывных в эфире не обнаруживали, видимо, перешел на запасную схему связи. Весьма вероятно, что Гайворонский будет принимать и следующий самолет, задача — предугадать район его приземления, задержать или уничтожить диверсантов вместе с Гайворонским. Ты, как уже хорошо знакомый с почерком этого деятеля, тоже подключаешься к операции, в которой, кстати говоря, участвует и капитан Мещеряков, от него и получишь дополнительные инструкции… Так что, если чувствуешь себя достаточно хорошо, немедленно отправляйся на хутор — соседний с Заварыкино. Там в крайней хате с северной стороны скажешь хозяину дома, кто ты, и с его помощью найдешь капитана Мещерякова. Поступаешь в его распоряжение. Все ясно? — Ясно, товарищ комиссар третьего ранга. Разрешите отправляться? — Действуй. Машина у входа в штольню. Об ответственности говорить не буду. Сам понимаешь, чем обернется любой наш промах. Да и Мещеряков верховодит там не один… Озадаченный, Сергеев вышел из штольни, пытаясь мысленно найти ответы на вопросы, возникающие от такого задания. Если нам известно, что немцы нащупали место содержания фельдмаршала с его адъютантом Вильгельмом Адамом и некоторыми генералами, ясно, наша контрразведка контролирует ситуацию и ведет с группами, засылаемыми абвером, чтобы выкрасть Паулюса, тонкую и непростую игру. Ему, Сергееву, доверили участие в этой игре как опытному оперативнику, знающему «стиль работы» и характер «супермена» Гайворонского. Какая роль отведена Гайворонскому? Только ли встречать диверсионные группы, обеспечивать прикрытие прибывающих? Надежно ли блокирован предполагаемый район его местонахождения? В этом деле от каждого, в том числе и от него, Сергеева, потребуется предельная точность и безошибочность действий. Как говорится, «спасибо за доверие», но и ответственности тут хватает… …Сергееву повезло в том, что ему не пришлось посылать хозяина хаты, притулившейся на краю хутора, соседнего с Заварыкино, искать капитана Мещерякова. Встретил его сам капитан в небольшой «зале», как называлась в доме комната попросторнее. Был он не один, о чем-то разговаривал с незнакомым лейтенантом… Как незнакомым? Очень даже знакомым. Его Сергеев видел на волжской переправе, когда встретился с майором Джегурдой, переправлявшимся на правый берег с полком. «…Лицо овальное, лоб широкий, несколько скошен назад, волосы русые, стрижены „ежом“, брови и ресницы темные» — такие приметы сообщил в Серафимовиче начальник райотдела о предателе коменданте одной из переправ через Дон лейтенанте Портнягине, взорвавшем причал с плавсредствами и переметнувшемся на сторону немцев… И вот этот «Портнягин», он же Самсонов, здесь, на подступах к хутору Заварыкино, где содержат пленных германских генералов во главе с их фельдмаршалом Паулюсом. То, что это Портнягин-Самсонов, подтверждала еще и татуировка на руке лейтенанта: в треугольнике между большим и указательным пальцами проступало синевой имя «Слава», выше — маленький якорек. Поздоровавшись с Сергеевым, Самсонов выжидательно замолчал. — Продолжай, — сказал Мещеряков. — Капитан Сергеев посвящен. Кстати, — обратившись к Сергееву, добавил он, — пользуюсь случаем поздравить вас с присвоением очередного звания. Надеюсь, у нас еще будет возможность отметить это событие? — В более подходящей обстановке, — добавил Сергеев. — Как понимаю, сейчас это не главная наша задача. — К сожалению… — Вот запасной график радиосвязи и шифр, — сказал Самсонов, передавая листок бумаги Мещерякову. — За это спасибо, — оживился тот. — Слушали вчера ночью твоего радиста. Работает вроде без фокусов. Как он? Ничего не подозревает? — Боится выходить из хаты. С утра решили, что сегодня не я, а он займется изучением хутора. Сунулся на улицу мой Ступко, тут же вернулся, говорит: «Нарвался на патрулей». — Хорошо, что вернулся, еще лучше, что боится выходить, тебе будет больше свободы… В конце очередного сеанса связи сообщи своему шефу Зелигеру, прошел, мол, слух об аресте двух немецких шпионов. — А это зачем?