— Документы, — морщась от боли, сказал мужчина. — Покажите мне документ, что вы — старший лейтенант милиции, и тогда я вам все объясню… — Пожалуйста… — Сергеев протянул ему свое служебное удостоверение. — Вы тоже покажите мне паспорт или что у вас есть. — Покажу… Сперва вызовите наряд милиции и двух понятых. Есть у вас с собой бланки протоколов? — Найдутся. Так может быть скажете, в чем дело? — Вызывайте понятых… — Раненый застонал, превозмогая боль. — Протокол оформите официально. Печать нужно гербовую. Подпись вашего начальника управления НКВД… Я — кассир. Здесь, — он кивнул в сторону груды хлама, сваленного на берегу, — в четырех кожаных мешках золотой запас банка и полтора миллиона рублей сотенными купюрами. — Как же вы один эти четыре мешка тащили? — с удивлением спросил Сергеев. — От банка до Волги тоже ведь надо было дойти? — Сначала не один… Был еще инкассатор Попов, охранник Дейкало. Погибли в перестрелке во время бомбежки. — В какой перестрелке? — Нас обстрелял из немецкого автомата диверсант в форме лейтенанта Красной Армии. — Можете описать его внешность? — спросил Сергеев. — Ну в общем, внешность кавказского типа… Густые брови. Усики… Плечи развиты, сам поджарый, очень подвижный и ловкий: даст очередь, немедленно скрывается… Расчетливо-смелый… Среди разрывов бомб вел себя так, будто знал, где они будут падать… Но что безусловно предугадал, каким маршрутом мы будем выносить ценности. «Гайворонский? Весьма возможно… Такой, выполняя задание фашистского разведцентра, не поленится проверить сейфы банка, когда путь к ним открывает гитлеровская бомбежка. Может быть, и не он, однако внешние приметы сходятся… И не только внешние: сотрудникам управления НКВД известен пока только один „лейтенант Красной Армии“, вооруженный немецким „шмайссером“, действующий в тылу наших войск». — Расскажите в деталях, как все произошло? — попросил Сергеев. — Какие там детали? — с горечью возразил кассир. — Сидел он в засаде, ждал удобного момента проникнуть в банк. А тут — прямое попадание бомбы. Думаю, сам и навел сигнальными ракетами фашистский самолет на это здание: Дейкало — из нашей охраны — видел над головой красную и зеленую ракеты… Бомба обрушила стену, завалила главный вход. Так что из подвала выбрались мы с этими мешками прямо на улицу. А тут по нас очередь… Почему он всех троих не уложил из автомата, этот мародер в лейтенантской форме? Скорей всего, потому, что сам был ранен: голова и рука забинтованы, стрелял неприцельно. Да и мы, возможно, попали в него: обстрел прекратился, и нам удалось уйти. Кассир замолчал, морщась от боли, переводя дух, а Сергеев подумал: «Все-таки сыграл, наверное, свою роль один-единственный выстрел из берданки деда Трофима, пообщипал перья с „орла“ Гайворонского… Недешево ему даются лихие диверсионные действия, хотя и того, что он успел, хватит — всего лишь за несколько дней черных дед наделал немало…» — Ну, потащили мы мешки напрямик к Волге, — продолжал кассир, — тут рвануло совсем рядом так, что не сразу я очнулся. Сопровождавших меня Дейкало и Попова — нет, диверсанта, обстрелявшего нас, тоже нет… Иван Фокич Сайкин вот в чувство меня приводит. Я ведь сначала не знал, кто он и чего от него ждать. Мешков с деньгами и ценностями нигде не вижу, он понял, о чем забота, поясняет: «Спрятал я их… Тут чью-то тележку подобрал. На переправу, что ли, повезем?» Сам и отвечает: «Куда же еще? С таким грузом только за Волгу…» Догадался, что в мешках, да и мешки спецназначения, приметные… Погрузились в тележку, на каких огородину возят, спустились к берегу, только сели в лодку, погребли к переправе, до этого места доплыли на веслах, тут опять бомбежка. Лодку вдребезги, удивляюсь, как сами живы остались. Если бы не Иван Фокич, до вас бы не дотянули. Сергеев попросил обоих оставаться на месте, привел с переправы двух милиционеров и Машу Гринько, которая тут же перевязала раненых, проследил, чтобы такой необычный груз был доставлен в штольню, служившую командным пунктом, доложил начальнику управления о кассире и о том, что, возможно, именно Гайворонский наводил ракетами немецкие самолеты на здание банка, сказал, что следы его опять затерялись в кромешном аду тотальной бомбежки. Кассира отправили с первым же паромом в госпиталь за Волгу, но бакенщик Сайкин от эвакуации отказался: — Буду добираться как-нибудь к своим, — пояснил он. — В Ерзовке у меня бабка, два внука. Как же они без меня? Ни рыбы наловить, ни дров наколоть… — Так ведь по всей Волге стреляют и бомбят! — сказал Сергеев. — А я ночами вдоль бережка. Может, какую лодку найду, так потихоньку на веслах и доскребу. Идти-то все равно нога не дает. — Сын у вас или дочь? Внуки от кого? — спросил Сергеев. — От дочки и зятя, ответил старик. — Оба воюют, на Волховском. Пишут: «Болота, комары… Вдобавок к комарам еще и немцы головы поднять не дают»… Ладно, пойду я. Главное — деньги и золото сдали честь по чести. Можно теперь и домой подгребать. «Итак, Гайворонский в городе. Возможно, одно из его заданий как раз и состояло в том, чтобы ракетами сигналить о расположении наиболее важных объектов. Заводы и без того найти в дыму нетрудно, а вот такое здание, как банк, в подвалах которого хранятся ценности и золото, — заманчивая добыча… Смелости Гайворонскому не занимать, но и ему разбойничать не так просто — достается на орехи. Жив ли он? А если жив, куда еще кинется? С какой диверсией?..» Бомбежка города не утихала ни на минуту, к переправе все прибывали раненые. Подошла баржа с пополнением, но, лишь только она пришвартовалась, раздались сигналы воздушной тревоги. Над Волгой появились самолеты, снова навалился непрерывный гул и грохот разрывов. Столбы воды, вздымавшиеся кверху, обрушились на баржу и буксир, но и это, как отметил про себя Сергеев, не вызвало паники у прибывших. С борта баржи красноармейцы стали прыгать прямо в воду, послышалась команда: «В укрытие!» Некоторые, выбравшись на берег, тут же повалились на песок, другие побежали к обрыву, окапываясь в овражках, промоинах от дождя. Маша и Соня сначала тоже побежали к обрыву, но вернулись. Донесся голос Гринько: — Давай назад! Машины пришли! Сергеев видел, как они стали грузить на носилки очередного раненого, потащили его к штольне. Раздался рев самолета, ударила пулеметная очередь, вдоль уреза воды запрыгали от пуль фонтанчики песка. — Ложись! — с явным опозданием крикнул Сергеев. Очередь прошла в двух шагах от девушек, прошив раненого, которого они тащили. На переправе Ольги не было. Входить к Вере в операционную, развернутую в штольне, Сергееву и в голову не пришло бы. Но он не только со слов Маши знал, что Вера работает вторые сутки и держится лишь чудом, на пределе человеческих возможностей. В небе снова появились фашистские самолеты. Несколько бомб разорвалось на берегу. Одна попала в лодку, разнеся ее в щепки, другая разорвалась рядом с баржей, которую тащил к переправе буксир, взрыв захлестнул пароходик вздыбившимся столбом воды. Огромной силы взрыв на берегу потряс землю: полутонная бомба попала в нефтехранилище, к небу взметнулся столб огня, черный дым стал клубами подниматься вверх. Взрывом снесло дамбу, по откосу берега в реку хлынула горящая нефть, поджигая на своем пути все, что только могло гореть. Донесся крик: «Волга горит!» Действительно, впечатление было такое, как будто горела сама Волга. Пылающая нефть все ближе подходила к переправе, вспыхнули деревянные постройки на берегу, загорелись причальные плоты. Один из длинных огненных языков потянулся к лодке, пересекающей середину реки. Гребец изо всех сил налегал на весла, убегая от огня. Но огонь опережал его. Видно было, еще немного — и человек сгорит. Однако лодка, перерезав огненный язык, невредимой направилась к берегу. На этом участке пламя еще некоторое время лизало поверхность воды, потом, к удивлению наблюдавших за этой картиной, стало отступать. В стоявший у причала катер прыгнули три фигуры в милицейской форме и, включив двигатель, помчались к огненной реке. Катер проскочил ее насквозь, отделив часть пламени, развернулся, снова пересек огонь и так несколько раз, пока не разделил огненную поверхность на островки пламени. С тревогой смотрел Сергеев на скрытый в дыму левый берег в ожидании переправы стрелково-пулеметного батальона, с которым должны были прибыть Рындин и его взводный сержант Куренцов. С легким сердцем передал он Куренцову опеку над Рындиным, считая, что сержанту по заслугам доверили взвод. Мысленно Сергеев представил его себе, невысокого, плотного, прекрасно тренированного, знающего себе цену, умеющего без крика и дисциплинарных взысканий подчинять себе бойцов. Оружием владел в совершенстве, стрелял без промаха. Сергееву было известно, что многие, в том числе Николай, старались поближе держаться к своему командиру, во многом подражали ему. На свинцовой поверхности реки все еще догорали островки нефти, вода отражала низко нависшие клубы дыма, багровые от зарева пожаров, чернели несколько лодок, за ними — баржа, которую тащил еще один буксир. Теперь плавсредства рассредоточивали на значительном расстоянии друг от друга: опыт научил не держаться кучно — так меньше несли потерь от обстрелов и бомбежек. Именно на этой барже, как предполагал Сергеев, должен был переправляться батальон майора Джегурды, знакомого уже по вылавливанию дезертиров и операции «Диверсанты-патриоты». По глади реки, движущейся всей массой в своем извечном стремлении вниз, к морю, проплывали обгорелые обломки пристаней и береговых строений, судов, стропила и куски потолочных балок, оконных переплетов, целые крыши небольших домиков — все это было выброшено чудовищными взрывами, а затем попадало в воду, дополняя картину всеобщего разрушения и хаоса. Все ближе и ближе подходил буксир, тащивший баржу, вот уже благополучно миновали середину реки, и Сергееву даже подумалось: «А ну как прозевали фрицы?» Но не тут-то было: послышалась команда «Воздух!» — и над Волгой снова, в который раз сегодня, понеслись сигналы воздушной тревоги. Со стороны северной части города появились «мессершмитты», их хищные силуэты с тонкими, удлиненными фюзеляжами и короткими плоскостями пронеслись в задымленном небе над головой. Ухнули разрывы бомб, затрещали пулеметные очереди. На барже загорелась надстройка. Берег был уже рядом, когда на корме раздался взрыв: то ли бомба, то ли от обстрела бронебойно-зажигательными пулями сдетонировали боеприпасы. Донесся голос майора Джегурды: — Все в воду! Беречь оружие! Бойцы стали прыгать в воду с борта, отходить под прикрытие берега. — Товарищ майор! Куренцов! Рындин! — увидев знакомые фигуры, закричал Сергеев, выскочив на Открытое место, махая сорванной с головы фуражкой, не обращая внимания на продолжающийся обстрел. Увидел, как, заметив его, бросились к штольне красноармейцы батальона, а вместе с ними Николай и Куренцов. В небе снова появились «мессершмитты», стали поливать пулеметным огнем и суда на воде, и берег, и Волгу. Не успели прибывшие разместиться в штольне, вырытой в крутом и высоком берегу, куда битком набились и прибывшие с левого берега бойцы, и дожидавшиеся переправы женщины с детьми, не успел Сергеев пожать руки благополучно выбравшимся из воды и добежавшим до укрытия Рындину и Куренцову, как из пещерки, куда втиснулись они вместе с другими, выскочил мальчишка лет семи и с криком «Мама!» бросился к воде. Сидевший ближе других к выходу Куренцов хотел перехватить его, но мальчишка увернулся и побежал дальше. Куренцов догнал мальчишку, и тут же над ними появился неизвестно откуда взявшийся самолет. Куренцов упал на землю, закрыв мальчишку собой. Воздух разорвала пулеметная очередь, Сергеев увидел, как Куренцов вздрогнул и поник, услышал отчаянный крик бежавшей к мальчишке матери: — Ми-и-и-и-ша-а-а-а! Сергеев и Николай бросились к Куренцову, Николай перевернул своего взводного на спину: глаза закрыты, лицо и грудь залиты кровью. Произошло это в считанные секунды, невозможно было поверить, что всего полминуты назад всего этого могло не быть. — Глеб Андреевич, как же?.. Только ведь сейчас!.. — Быстро в укрытие! Может, еще не насмерть! Подхватив Куренцова, они втащили сержанта в пещерку, услышали донесшийся снаружи знакомый девичий голос: — Ко-о-о-ля-а-а-а!.. С откоса бежала Маша Гринько. Санитарная сумка с нашитым на ней красным крестом, висевшая на брезентовом ремне через плечо, била Машу по бедру. Маша спускалась с крутого берега — колени вместе, отбрасывая легкими тапочками песок в стороны, балансируя на бегу тонкими руками. Запыхавшись, подбежала с капельками пота на носу, почти упала рядом с окровавленным Куренцовым, дрожащими руками расстегнула на его груди гимнастерку, вскрыла индивидуальный пакет, принялась накладывать тампон на рану, но руки ее опустились. Глянув на Николая и Сергеева, только и сказала: — Убили… Молча сидели все трое возле залитого кровью такого здорового, крепкого сержанта. Сергеев расстегнул нагрудные карманы его гимнастерки, достал «медальон» — карболитовую капсулу, какие выдавали каждому фронтовику, с вложенной бумажкой, на которой были записаны имя и фамилия, номер части, адрес и группа крови. Затем раскрыл служебное удостоверение, снова его закрыл. — Вот и все, — сказал Сергеев. — Отвоевался Петро… Николай скрипнул зубами: — Убил бы того мальчишку! Куда дура-мать смотрела! Маша коснулась его руки: — Кто ж знал… Мне надо идти. Хорошо, хоть повидались… — Маша! Куда ты? Двух слов не сказали! — Очень много раненых, Коля. Смотри, что делается… Пойду я… Мы с Соней тут дежурим, тут и живем. Когда сможешь, найдешь нас здесь, приходи… — Но ведь отбоя воздушной тревоги еще не было! — Николай все надеялся удержать Машу.