У радиорепродукторов дежурила поочередно. Хотелось верить, что враг в первые же дни будет отброшен от границ, достойно наказан за наглость, и в самые короткие сроки разгромлен. А сводки Совинформбюро и доходившие слухи были все мрачнее, все тягостнее… «Правда» от 24 июня в передовой статье писала: «Мы знаем, что победа над фашизмом, над чужеземными ордами, вторгшимися в нашу страну, будет трудной и потребует от нас немало жертв. Теперь надо остановить противника, использовавшего внезапность нападения, а затем начать наши наступательные действия…» Пока что о «наступательных действиях» не приходилось мечтать: и такой глубокий тыл, как Сталинград, уже в самом начале войны готовился к боям. В управлении Сергееву встретился начальник 1-го отделения милиции Салмин, назначенный командиром истребительного батальона, формирование которого начали в Ерманском районе. — Мы уже не первые, — сказал Салмин. — В каждом районе формируются такие батальоны. У тракторозаводцев командиром назначен начальник отделения милиции Костюченко, комиссаром — второй секретарь райкома Мельников… А вы, — спросил Салмин, — тоже на фронт? — Рапорт написал, жду решения, — ответил Сергеев. Он заметил, что в вестибюль управления вошла Вера Голубева, остановилась у карты европейской части Союза. Конечно, она слышала его последние слова. Понял это он по напряженному вниманию, с каким Вера смотрела на протянувшуюся вдоль западной границы линию флажков, обозначавших фронт, да и сама эта карта сжимала сердце лютой тоской; каждое утро дежурный переставлял флажки и линия эта неумолимо ползла и ползла к востоку. Фронт оставлял за собой на огромных просторах страны сожженную, израненную я поруганную родную землю. Увидев Веру, Сергеев извинился перед Салминым, подошел к ней: — Что случилось? Нездорова? Почему уже несколько дней не вижу на работе? — Ничего не случилось, только теперь у меня работа другая. По распоряжению руководства веду при военкомате ускоренные курсы медсестер… А ты?.. Подал рапорт на фронт? Они оба как-то не заметили, что в то памятное воскресенье, такое счастливое, но с которого начала отсчет гибельных дней и ночей война, перешли в обращении друг к другу на «ты». Вера смотрела на него снизу вверх, плотно сжав губы, едва сдерживая слезы, застилавшие глаза, и Сергеев увидел в ее взгляде такую тревогу, что не в силах был и правду сказать, и тем более соврать ей, и только неопределенно пожал плечами. — Я не могу тебя просить: «Возьми рапорт обратно», — сказала она. — Надеюсь, что буду хотя бы знать номер твоей полевой почты… Ответить Сергеев не успел, да и не знал, что бы ей сказать ободряющее, душевное. Обрадовался тому, что говорить не потребовалось: входная дверь резко распахнулась и в вестибюль стремительно вошел начальник уголовного розыска Комов. Увидев Сергеева и Веру, бросил им на ходу: — Вы мне оба нужны, заходите прямо сейчас. Те молча переглянулись, поднялись вслед за ним на второй этаж. В кабинете Павла Петровича почему-то оказался заместитель начальника управления по милиции комиссар 3 ранга Бирюков Николай Васильевич. Поздоровавшись с вошедшими, он первым делом обратился к Сергееву, молча протянул ему сложенный вдвое лист бумаги. — Что это? — спросил Сергеев. — Твой рапорт. Категорически отказано. Если все уйдут в действующую, кто здесь останется? Тебе ли рассказывать, что мы всегда на передовой? Не знаешь, как цепляется фашистская разведка за уголовников и бандитов? Сейчас, когда столько людей ушло на фронт, каждый из нас должен работать за четверых. Сергеев молчал, мысленно не соглашаясь с Бирюковым: фронт есть фронт. Какая бы важная работа ни была бы здесь, в управлении, Сталинград все-таки глубокий тыл. — Павел Петрович, введи в курс дела, — обращаясь к Комову, сказал Бирюков. — Где у тебя донесение о преступной военизированной группе, действующей на шоссе? Пусть займутся немедленно. Лейтенант Голубева, вы, как эксперт, тоже подключаетесь к операции. — Есть! — обрадовавшись назначению, как неожиданному подарку, ответила Вера. — Скажите только военкому Центрального района, что вы меня оставляете. — Всего на один день, максимум на два, и то едва договорился. Насчет вас ничего не могу поделать: приказ свыше. Говорят, фронту, не меньше чем бойцы, нужны медсестры. Так что, сегодня и завтра работаете с Сергеевым, а послезавтра снова в свой медицинский университет. — Кстати, — обратившись к Вере, добавил Сергеев. — Раз уж ты преподаватель-наставник будущих медсестер, возьми к себе на учебу известную тебе Машу Гринько вместе с ее подругой Соней Харламовой. Обе идут добровольно в действующую армию. Девчата старательные, получат квалификацию, больше принесут пользы. — Вот и отлично, — добавил Бирюков. — Спасибо, хоть не забываете дорогу к старым друзьям. Сергеев не оставил своего намерения снова и снова подавать рапорт, пока не отправят на фронт, но сейчас надо было выполнить срочное задание, связанное с деятельностью какой-то «военизированной» преступной группы. Бирюков пригласил Веру к себе для уточнения каких-то экспертиз, Сергеев и Комов остались. Комов посмотрел на Сергеева несколько озадаченно, только и произнес: — А ты, оказывается, времени не терял, быстро сориентировался… На свадьбу-то хоть пригласишь? Сергеев только рукой махнул: — Какая там свадьба, Павел Петрович, — война! — Смотри не утаи, если не пригласишь, по гроб жизни не забуду. Для настоящего старшего оперуполномоченного в таких делах и война не помеха, — назидательно закончил он. — Выходит, я не настоящий… — Не скажи. Хотя это, брат, нам теперь каждый день доказывать приходится. Преступлений все больше, в том числе и тяжких, с убийствами… Вот последнее донесение. На шоссе в направлении к Иловле разграблена машина горторга. Шофер убит выстрелом из пистолета «ТТ». Предварительное ознакомление показало: действует группа бандитов, переодетых в военное обмундирование, якобы воинская команда, которая то ли следует по назначению, то ли возвращается из госпиталя… Что будем делать? — Ловить «на живца», — ответил Сергеев. — А живцом предлагаешь себя? — Само собой. Могут оказаться залетные гастролеры, но, сдается мне, действует кто-то из местных, старых знакомых. Во всяком случае, географию области знают, нападают в глухих и укромных местах, а главное — знают, когда и где пройдет нужная им машина, например, такая, как машина горторга. — Считаешь, работают с наводчиком? — Не исключено. — Опасно ведь, на живца-то? — Сам говорил, что на фронте опаснее… — Не только я, все так говорят, — ответил Комов. — Ну что ж, действуй. Изучи обстоятельства и принимай меры. Не лезь только на рожон… Расследованием обстоятельств убийства шофера машины горторга Сергеев занялся в тот же день, начав с опроса водителей, которые знали погибшего. Один из них рассказал: «Выехали мы с Лешкой вместе. Вижу, недалеко от города стоит у обочины лейтенант, а с ним четыре красноармейца. Лейтенант поднял руку, просит подвезти. Ну я не взял: было не по пути и груз у меня не такой, чтобы кого брать, — товару тысячи на полторы… И лейтенант мне не показался: молодой, белявый, как девка, кудрявый, а глаза что лад… А Лешка взял. Грузу у него всего ничего, какую-то сантехнику вез. Небось еще подумал, что с военными будет ехать надежнее: на дорогах-то стали пошаливать…» Как установил Сергеев, лейтенанта и четырех красноармейцев видели на шоссе другие шоферы, отказывавшиеся их подвезти. Увидев фотографию Чеканова, некоторые подтверждали: да, вроде похож, тоже, мол, из-под фуражки выбивались светлые кудри. Другие пожимали плечами, дескать, не помнят, кудрявый он или стриженый… Ни на ручке дверцы кабины, ни в кузове машины, водитель которой был убит, Вера никаких отпечатков пальцев, похожих на отпечатки Чеканова, не обнаружила. Доложив обо всем Комову, Сергеев получил разрешение на проведение операции «Живец». Каждое утро, вот уже четвертый день, выезжал он из Сталинграда по направлению к Иловле и обратно на грузовой машине, крытой брезентом. В кузове — наряд милиции, за рулем — он сам, в старой, замасленной спецовке, в томных противосолнечных очках, с перевязанной щекой. Первые три рейса от Сталинграда до Иловли не дали результата: бандиты не обнаруживали себя. Но вот наступило четвертое утро «тихой охоты», где и «охотник» и «дичь» выступали в одном лице. Легковые и грузовые машины обгоняли Сергеева, которому некуда было торопиться. Пешеходов было мало, шли по одному, по два, но вот впереди показалась группа, и сердце Сергеева забилось быстрее: вдоль обочины шагали четыре солдата, позади молодой лейтенант: «Они!» Шагали красноармейцы устало, вразброд и не в ногу. Один из них прихрамывал. Лейтенант неторопливо помахивал рукой в такт шагам, о чем-то разговаривая с самым низкорослым, замыкающим группу. Услыхав шум машины, оглянулся, поднял руку. Сергеев остановился. — Браток, подвези, ребята совсем притомились… — Лезьте в кузов, — ответил Сергеев. Он сразу узнал Чеканова. Такая удача взволновала его: от Чеканова могли потянуться ниточки к Хрычу и Саломахе. «Лейтенант» подал знак, «красноармейцы» полезли в кузов. Сам Чеканов занес было ногу, собираясь сесть в кабину, но на секунду задержался. — Давай быстрее, времени нет, — поторопил его Сергеев. Но Чеканов уже догадался, кто перед ним, может быть, узнал по голосу, отскочил от кабины, выхватил пистолет. Сергеев толкнул дверцу, вывалился на шоссе по другую сторону машины, крикнул: — Бросай оружие! Из кузова послышался шум борьбы, раздался крик: «Полундра!» Чеканов несколько раз выстрелил в Сергеева через кабину и побежал прочь от дороги. Спас Сергеева кузов машины. Укрывшись за ним, он еще раз крикнул: «Стой, стрелять буду!» Чеканов продолжал бежать. И еще один предупредительный выстрел не остановил Чеканова. Тогда Сергеев несколько раз выстрелил, целясь ему в ноги. Тот упал, выпустив в преследовавших его оперативников остатки обоймы. Но один патрон, видимо, оставил для себя: — Сволочи! Гады! Живым не дамся!.. Сергеев видел, как Чеканов вскинул пистолет к виску. Раздался еще один, последний выстрел… Живым задержать Чеканова не удалось, но ликвидировать целую банду, бесчинствовавшую на дорогах, и при этом не потерять ни одного человека — значило действительно в рубашке родиться. Однако с гибелью Чеканова обрывались ниточки, ведущие к его сообщникам, возможно еще более опасным, чем он сам, к Хрычу и Саломахе… Петрусев на допросах от всего отпирался, Чеканов погиб, Хрыч и Саломаха «залегли на дно» и ничем себя не выказывали, их еще предстояло найти и обезвредить… В конце той же недели при проверке документов в городе был задержан неизвестный, отказавшийся назвать себя. На вопросы не отвечал, настойчиво добивался: «Работает ли в областном управлении НКВД старший оперуполномоченный Сергеев, не уехал ли на фронт?» На ответ: «Работает, что из того?» — категорически заявил: «Ведите к нему, есть важное дело». Оперативники доложили Сергееву о задержанном, тот вызвал его к себе, не сразу узнал Николая Рындина. Небритый, с ввалившимися щеками, в помятом костюме и грязной обуви, совсем другой Николай сидел перед Сергеевым и ждал вопросов. — Вот кто, оказывается, «неизвестный без документов», — отпустив сопровождающего, сказал Сергеев. — Рассказывай, где был, что делал после побега? Колька молчал. Сергеев не торопил его. Неожиданно Рындин поднял голову, сказал: — Отправьте меня на фронт… Пускай лучше на фронте убьют, чем обратно в лагерь. Слушая Николая, Сергеев раздумывал, что с ним делать. Не так просто приспичило ему «на фронт», наверняка есть тому серьезные причины… Отпусти его, убежит и опять будет воровать. Ни на что ведь другое не способен: скокарь, квартирный вор, свое преступное ремесло менять не станет, да и на что менять? За побег срок ему увеличат, переведут в лагерь усиленного режима. А отправь на фронт, если согласится суд, в первом же бою слиняет… Судить его надо, подлеца! — Давай-ка сначала кое-что уточним, — сказал Сергеев. — Что знаешь о Хрыче? — Ну что я знаю? — Колька с удивлением пожал плечами. — Хрыч, с понта кореш дяди Володи, один другого стоит. Тоже вор в законе.