– Строго говоря, хотели они нас убить или нет – неизвестно, – сказала Лика, все еще трясясь от ужаса. Здесь, в светлых сенях Степана с зажженной электрической лампочкой под потолком, стало хорошо видно, насколько она бледна и перепугана. – Но вот то, что они вошли в дом, чистая правда. – Они нас трогали! – взвизгнула Полина. – И это тоже правда, – подтвердила Лика. Мирра только молча кивала. Забег по сонной деревне плохо сказался на ее ноге, пульсирующая боль отдавалась отбойными молотками в висках, кружила голову, и ей с трудом удавалось удерживать себя в сознании. – Так. – Степан одной рукой продолжал обнимать Полину, а другой потер высокий лоб, о чем-то думая. – Так, – повторил он. – Значит, девчонки, запритесь дома и никому не открывайте. В окна не смотрите, вообще к ним не подходите, понятно? А мы с Матвеем сейчас вернемся. – Нет, не оставляйте нас! – громко зарыдала Полина, хватаясь за Степу. Лике пришлось выковыривать ее из объятий Степана, как жвачку из волос. Полина цеплялась за него наманикюренными пальчиками и громко шмыгала носом. Матвей быстро натянул футболку, и они вдвоем вышли из дома под громкие всхлипы Полины. Когда за ними закрылась дверь, Мирра почувствовала, как силы стремительно покидают ее. Давно уже ватные ноги совсем ослабли, пульс в висках заглушил существующую реальность, перед глазами поплыли разноцветные круги, и она стремительно провалилась в небытие, где не было ни деревни, окруженной лесом, ни навий, замотанных в белые простыни, ни удушающей летней жары. Только тишина и прохлада. Из благостной неги ее выдернуло внезапное понимание, что кто-то касается ее обнаженного бедра. Что-то мерзостно-холодное стекает по коже, а то место, где остался глубокий порез, нещадно щиплет. Мирра торопливо распахнула глаза и попыталась оттолкнуть чью-то руку, сесть, отползти, но голова снова отправилась в крутое пике, и она смогла лишь глухо простонать сквозь сжатые зубы. – Терпи! – велел голос рыжей язвы. – Не дала вечером Матвею зашить, а теперь кровотечение открылось. Потому и сознание потеряла. Мирра бессильно закрыла глаза и снова откинула голову, которую бережно придерживала у себя на коленях Полина, пока Лика обрабатывала рану, очевидно, найденной у Матвея аптечкой. Ладно, хоть мужчины еще не вернулись. Пока она была в отключке, Полина и Лика перенесли ее в комнату, и теперь она лежала на ковре, жесткими ворсинками впивающемся в кожу. – Мирра, – робко позвала Полина, и прежде, чем она задала вопрос, Мирра уже угадала его: – Кто тебя так? Она приоткрыла глаза, посмотрела на ноги, изрезанные шрамами как старушечье лицо – морщинами. Какие-то были настолько старыми, что уже почти исчезли, какие-то белели на коже грубыми рубцами. Свежих, красных, самых страшных – почти не было. В последние годы, когда она жила одна, ей удавалось их избегать. Наверное, потому этот, последний, так выбил ее из колеи. Уже забыла, что это, забыла, как с ними жить. Она молчала, и потому Полина продолжила сама: – Это в твоей приемной семье так? Способ наказания? Мирра снова промолчала. – Или это твой мужик тебя так? – без расшаркиваний спросила Лика, промакивая рану смоченным водой бинтом. – Что-то я не верю, что взрослая девка позволит сделать с собой такое мамашке. А мужики всякое могут. – Мужики могут, – вздохнула Полина, и Мирра ухватилась за это, чтобы перевести разговор с себя. – Твоя история? Полина кивнула, тыльной стороной ладони вытерла глаза и вывалила на них все, будто только ждала удобного момента. И про работу в барах, и про то, как познакомилась там с парнем, который сначала казался мечтой глупой маленькой девчонке: высокий, красивый, сильный, бескомпромиссный. Который посадил ее в дорогую машину и увез к себе домой. И про то, как внезапно оказалось, что у глупой маленькой девчонки нет больше ни своей жизни, ни дома, ни подруг. Только жизнь идеального парня. И про то, как сбежала от него, видя, во что превратился идеальный парень. – Он тебя бил? – прямо спросила Мирра. – Сначала нет, – всхлипывала Полина. – А потом, когда понял, что я действительно ушла, что не вернусь… – Она красноречиво поежилась, обхватила себя руками. – Я потому и уехала сюда. И не вернусь туда больше. Как минимум в ближайшее время. – Тогда тебе лет на десять надо сваливать, – заявила Лика в своей манере. – Такие, как он, за год обиды не забудут, не надейся. – Куда же мне на десять лет уехать? – растерянно спросила Полина, приняв слова Лики за чистую монету. – А я знаю? – пожала плечами та. – Вон хоть за Степку замуж выходи, потусишь тут немного, глядишь – и возвращаться не захочешь. Полина только зыркнула на нее, ничего не ответила, а рыжая снова переключилась на Мирру. – Не, тебя не мужик, – заявила она. – Рана слишком свежая. – Просто плохо затягивается, – вяло возразила Мирра. Наверное, в глубине души уже понимала, что скрыть не удастся. Да и внезапно перестало хотеться скрывать. – Не ври. Это ты сама себя. Ты девка адекватная, не стала бы годами терпеть подобное, если бы это делал кто-то. Не стала бы, рыжая права. Если бы кто-то сделал с ней подобное хоть один раз, Мирра ушла бы сразу. Если бы кто-то… Она криво усмехнулась и снова прикрыла глаза. – Какая же я адекватная, если делаю это сама? В комнате повисло молчание. Она физически ощущала взгляды подруг, но глаза открыть не могла. Было не стыдно, а скорее неловко. Она тщательно хранила секрет годами, понимала, что если приемная мать узнает, отведет ее к психологу, а копаться у себя внутри Мирра никому не позволит. Хватило одного приема у психотерапевта в попытках вспомнить, как она очутилась в лесу. Оказалось, это страшно неприятно, когда кто-то препарирует твои мысли и чувства. Вместо того, чтобы открыться, вывалить все на профессионала, Мирра закрылась еще сильнее. В своем мирке ей было спокойнее. Только вот справляться с сильными эмоциями в этом мирке не получалось. Ненависть, страх, даже любовь – любое сильное чувство, запертое внутри нее, не находящее выхода, причиняло такой сильный дискомфорт, что она была готова на все, лишь бы снова вернуть своему миру тишину и спокойствие. Мирра уже не помнила, когда первый раз взяла в руки нож. Сначала разрезала ладонь. Пульсирующая боль отвлекала, а через кровоточащий порез наружу выходили все эмоции. Сразу стало легче. Пока рана заживала, эмоции поутихли. Постепенно это вошло в привычку. Только руки резать перестала. На руках раны были заметны, приходилось объяснять их появление, и на третий раз приемная мать уже начала недоверчиво коситься. Тогда Мирра перешла на бедра. Если не ходить в бассейн, не раздеваться ни перед кем, никто и не узнает. У нее получалось скрываться много лет, а вот сегодня не получилось. Все в этой деревне было не так. Зачем только она приехала сюда? К ее удивлению, девчонки смеяться не стали. И отвращения на их лице она не увидела, когда снова открыла глаза. Только сочувствие и немножко – понимание. Во дворе послышались голоса, и Мирра торопливо приподнялась на локтях, посмотрела в окно, хотя, конечно, ничего не увидела. – Пожалуйста, давайте быстрее, – попросила она, – я не хочу, чтобы они это видели. Лика возражать не стала. Быстро наложила марлевую повязку, заклеила ее несколькими кусками пластыря и позволила Мирре надеть пижамные штаны. Кровавое пятно, конечно, не скрыть, но Мирра постарается сделать так, чтобы никто его не увидел. Полина быстро кинула в печь предыдущую, промокшую насквозь, повязку и бинты, которыми Лика промакивала рану. К тому моменту, как в дом вошли Матвей и Степан, они втроем уже сидели возле стола как ни в чем не бывало. – Ну что там? – первой спросила Полина. – Да черт его знает, как они вошли, – покачал головой Степан. – Я проверил замки бабы Глаши, все целы. – А почему они вообще могут входить? – поинтересовалась Мирра. – Как могут обойти защиту? Степа вздохнул, осмотрелся кругом, будто искал ответ на стенах, оклеенных обоями в мелкий цветочек. – Войти они могут, только если тот, кто внутри, очень ждет их, очень хочет увидеть и просит, чтобы они вошли, – наконец тихо сказал он. – Смею тебя заверить, деревня, это было последнее, чего мы хотели, – хмыкнула Лика. Полина поддержала ее активными кивками, а Мирра промолчала. Она хотела увидеть навью-невесту, думала об этом перед сном, даже собиралась к ней выйти, но совершенно точно не звала, не приглашала в дом. Да и не было среди тех шестерых фигур невесты. – Степа, а в каком случае у вас хоронят людей, завернутых в белое покрывало? – спросила она, и когда он недоуменно посмотрел на нее, пояснила: – Те навьи, они были с ног до головы укутаны в какие-то белые не то покрывала, не то простыни, мы даже лиц их не видели. – Не знаю, – медленно произнес он. – Никогда у нас с таким не сталкивался. – Все чудесатее и чудесатее, – прокомментировала Лика. – И что нам теперь делать? – Я туда не вернусь, – замотала головой Полина. – Никто не вернется, – решил Степа. – Здесь ночевать будете. Диван разложим, втроем поместитесь. Уже четвертый час, скоро светать начнет, так что как-нибудь перекантуемся. – Он выглянул в окно и вздохнул: – Только вот баба Глаша задерживается, до сих пор не вернулась. – Да вернется она, никуда денется! – легкомысленно махнула рукой Лика. Степа снова вздохнул, но в окно больше не смотрел. Очевидно, он в благоприятном исходе ночного похода старой ведьмы в заброшенный дом так уверен не был. Глава 12 Третий день Мертвой недели Матвей Баба Глаша пришла только утром. Постучала тихонько в стекло, едва слышно, будто дождь уронил несколько тяжелых капель, но Степа тут же приподнялся, выглянул в окно, кивнул и осторожно выбрался из-под одеяла. Матвей тоже не спал, сквозь полуопущенные ресницы следил за ним, но никак себя не выдал. Девчонки же, утомленные и перепуганные ночным происшествием, крепко спали на диване, прижавшись друг к другу, как нахохлившиеся воробьи на заиндевевшей ветке. Матвей думал, что Степа выйдет на улицу, но тот открыл входную дверь и впустил бабку в дом. Они едва слышно переговаривались на кухне, чем-то шуршали как мыши под метлой. Матвей решил, что может встать и выйти. Старушка выглядела плохо. И без того худое лицо с острыми чертами совсем осунулось, кожа посерела. Седые волосы торчали из-под сбившегося на бок платка, порванного с одной стороны, мешковатая одежда измялась и запылилась. Баба Глаша за одну только ночь постарела на несколько лет, и теперь ей легко можно было дать не меньше сотни. И тем не менее, маленькие черные глаза блестели победно, бегали по сторонам, сканируя обстановку. Увидев Матвея, она тут же замолчала, и ему удалось услышать только, что она всех проверила и всех заперла. Из чего он сделал вывод, что в том доме покоилась не одна навья. Возможно, те, которые наведались к девчонкам ночью, тоже оттуда. – Ты почему не спишь? – резковато спросила она, когда Матвей аккуратно прикрыл за собой дверь и сонно потянулся, изображая, что только что продрал глаза. – Так проснулся уже, – улыбнулся он. – В деревне долго не спится. – Ну, коль не спится, буди девок, завтракать будем, – велела баба Глаша. Очевидно, Степа уже успел рассказать ей про ночные злоключения, и она знала, что они остались ночевать здесь. – Может, пусть еще поспят? – робко возразил Степа. – Они устали, недавно легли только. Матвей в очередной раз удивился метаморфозам, которые происходили с огромным деревенским парнем, стоило только оказаться рядом сухонькой старушке, которую он мог бы переломить одним пальцем. Степа разом превращался в маленького мальчика, не смеющего ни возразить, ни слова поперек сказать. Степа, который на медведя ходил, навий не боялся, преклонялся перед деревенской знахаркой. Лику это откровенно смешило, Полина и Мирра смотрели с недоумением, а Матвей понимал: значит, сила у бабки огромная, возможности неописуемые, потому Степа и не возражает. Степа знает, на что она способна, но не боится, а уважает. Хочет быть таким, как она, перенять ее знания и умения. И это заставляло Матвея не насмехаться над Степой, а уважать его. Однако девчонок пришлось будить. Баба Глаша заявила, что для каждого найдется дело, а потому нечего валяться. Просыпались неохотно. Полина долго терла глаза, не понимая, зачем ее разбудили, где она и что от нее хотят. Лика ругалась, на чем свет стоит, накрывала голову подушкой, а когда Матвей отнял ее, швырнула в него тем, что попалось под руку: заколкой для волос. Угодила прямо в висок, надо заметить, больно. Мирра просто сидела на диване, кутаясь в одеяло, и мрачно смотрела на него, пытаясь испепелить взглядом.