– А сколько их всего? – Семь человек, моя герцогиня. – Разве мы так оскудели, что не можем прокормить семерых человек? – Но от вас не поступало никаких повелений на этот счет! – Это потому, что вы не докладывали мне об их бедственном положении. Хороша же я буду в глазах моего царственного супруга и его подданных, когда они узнают об этом! – Прикажите, и ваша воля будет исполнена немедленно! – Ну, что же, быть посему. Повелеваю, содержание молодых людей, а также наблюдение за их нравственностью, возложить на магистратуру города Ростока. Приготовьте соответствующий указ, я подпишу. – Осмелюсь заметить, ваше высочество, – вышел вперед один из членов городского совета – Иоахим Рауке. – Но вот, как раз нравственности от русских студентов ожидать не приходится. Они весьма склонны ко всякого рода правонарушениям и злоупотреблению спиртными напитками. А перебрав пива, и вовсе становятся неуправляемыми. К примеру, третьего дня один из них – Истома Дементьев, будучи в изрядном подпитии, всяко ругался на ректора Шутце и грозил его до смерти побить. К тому же все русские ленивы и не способны к обучению. Право же, нет никакого смысла в обучении этих дикарей. Вашему царственному супругу, коль скоро он решил заняться просвещением диких московитов и улучшением управления своего нового царства, следовало бы завозить немецких чиновников. Все время, пока говорил Рауке, Филарет внимательно прислушивался к его словам, стараясь уловить суть. Переводивший ему фон Гершов-старший старался, конечно, смягчить самые обидные для русского слуха обвинения, но общий смысл он уловил. – Государыня, – снова заговорил он, когда член магистрата выговорился. – Человек твой сказывает, будто люди русские суть – звери лесные и ни к какому обучению не способны. Спорить с ним не буду, ибо и обсуждать такое – умаление чести царства нашего! Но позволь представить тебе одного из сих отроков. Поговори с ним, да и реши сама, правду ли тебе говорят. Повинуясь его кивку, в зал приемов ввели давешнего студента. Молодой человек очень стеснялся, однако же старался держаться с достоинством. – Многая лета государыне и царевичу, – робко сказал он по-русски, сжимая в кулаке шапку. – Вот видите, – не удержался Рауке. – Он даже не говорит по-нашему! – Скажите, как ваше имя? – ласково спросила Катарина, проигнорировав выпад. – Сергей Родионов я, матушка, из рязанских боярских детей! – Что это значит? – Он из рыцарского сословия, – пояснил фон Гершов. – Вы явно поняли вопрос, но ответили все равно на русском. Вы плохо знаете наш язык? – Я только здесь начал его изучать, ваше королевское высочество, – перешел тот на немецкий. – Однако говорите вполне бегло. Скажите, нравится ли вам учиться? – Очень! – А вашим товарищам? – За всех не скажу. – Но разве вас выбрали не по желанию? – Государыня, мы от отцов и дедов служилые. Не в обычае у нас на службу напрашиваться или от нее отказываться. Где приказали – там и стоим. Однако же я очень рад, что меня учиться послали. Хоть мир поглядел. – А почему этот, как его… Истома напал на ректора? – Да потому что тот лаялся всяко и слова поносные говорил, на русских и Россию. А Дементьев хоть и худо по-немецки разумеет, а все же догадался, да и попенял ему. А тот сдуру драться полез, ну Истома и дал разок в ухо. – Он тоже рыцарь? – Ага, из московских дворян. Кабы не учеба, уже бы в жильцах служил, а то и выше. – Ничего не понимаю, – тихонько спросила герцогиня у Кароля. – Если этот Истома – рыцарь, то отчего не потребовал удовлетворения? – В Москве поединки строго запрещены, – пожал плечами фон Гершов. – Причем, в отличие от Европы, этот запрет отнюдь не формальность. Дворянин имеет право обнажать оружие только на службе своему государю. Все прочее может считаться разбоем и карается с крайней жестокостью. – Прогрессивные законы! – кивнула Катарина. – Что же, я поняла вас, молодой человек. Передайте вашим друзьям, что отныне вы не будете ни в чем нуждаться, а также что нет никакой надобности драться с нашими чиновниками. Выйдя из приемной залы, Сергей остановился и с трудом перевел дух. Чудно ему было, что царица приняла его сама, хоть и в присутствии придворных. Но тут в Неметчине свои обычаи. Хотя, конечно, она еще не царица. Вот прибудет в Москву, тогда видно будет. – Ох, прости Господи! – запнулся он и едва не выругался от боли. – Под ноги смотреть надо! – раздался рядом звонкий смешок. – Чего? – молодой человек с изумлением уставился на маленькую девочку в красивом платье. – Я говорю – держись за воздух, а то упадешь! – охотно пояснила она и насмешливо улыбнулась. – Ишь ты пигалица! – разозлился студент. – От горшка два вершка, а туда же… ты кто такова? – Да я так, мимо проходила, а ты сам-то кто такой? – Боярский сын Сергей Родионов, – приосанился молодой человек. – Прислан для учения в университет здешний. А сюда зван пред светлы очи государыни! – Ишь ты! – уважительно протянула странная девочка, но тут же ехидно улыбнулась и спросила: – А отчего у тебя лапсердак такой невзрачный, видать, папа-боярин поскупился? Отрок не знал, что такое «лапсердак», но общий смысл подначки уловил и оттого нахмурился. Одежда у него и впрямь не блистала, а где другую взять? Кабы было время, можно было у Истомы попросить его расшитый серебряным шнуром и галунами полукафтан, может и не отказал бы, хотя вряд ли. А в обычное время школяры носили нечто вроде подрясников, и колпаки без меховой оторочки, отчего походили на монастырских послушников. – Погиб у меня отец, – строго заявил он своей новой знакомке. – На государевой службе! – Прости, – смутилась Шурка, – я не знала. – Бог простит! – сердито отвечал тот, но вид у девочки был такой умилительный, что он поневоле смягчился. – У тебя, видать, родители при государыне служат? – Матушка. – А кем? – Камеристкой. – Это кто еще? – Ну-у-у… как тебе объяснить, нарядами заведует, одеваться помогает и прочее, что прикажут. – Это ближняя боярыня, что ли? – выпучил глаза отрок. – Ну, не совсем боярыня… – Девка сенная? – Я тебе покажу девка! – рассвирепела девочка. – Сказано тебе – камеристка! – Ладно-ладно, не серчай, – испугался Родионов, так и не уловивший положения матери новой знакомой и на всякий случай решив не нарываться. – Не разумею я чинов здешних! Второй год в Ростоке жительствуем, а при дворе впервой. Немудрено прогадать! – Мария Агнесса, ну где же ты была? – раздался совсем рядом голос принца Карла Густава. – Я так соскучился, и Евгения тебя не раз спрашивала! – Да тут я, – беспечно отозвалась она и с улыбкой обернулась к брату. – А ты, верно, сбежал от юнг-фрау? – Угу, – довольно отозвался мальчик. – Петер совсем заморочил ей голову, и она не заметила, что я вышел. – А с кем это ты разговариваешь? – Позвольте представить вам, дорогой брат, боярского сына Сергея Родионова! – церемонно провозгласила Шурка. – Вы русский? – вежливо поинтересовался принц, с интересом рассматривая молодого человека. – Да, – с легким поклоном отвечал тот, гадая про себя, кого это еще принесла нелегкая. – Ладно, нам пора, – с сожалением заметила девочка, поскольку была не прочь еще поболтать со студентом, и дети, взявшись за руки, побежали в свои апартаменты, пока их не хватились. – Но все же где ты была? – на бегу спросил ее брат. – Мы с матушкой ночевали в городе. – Где?! – мальчик от неожиданности даже остановился. – В городе Ростоке, – терпеливо пояснила ему сестра. – Оказалось, что у моей матушки есть свой дом, и мы ходили его смотреть, а поскольку было поздно, возвращаться мы не стали и переночевали в нем. – Понятно. Слушай, я все хочу спросить, где ты так хорошо научилась русскому языку? – Да так, учили-учили и научили, – пожала плечами принцесса. – А что? – Ничего, просто мне он никак не дается. Правда, я стал учить его совсем недавно, когда к нам приехал генерал фон Гершов. – А хочешь, я тебя поучу?