— Говорят, и на полигон к Изотову приезжал? — Видела и здесь. Я блатных соискателей не люблю. Посему разговоры с ним не разговаривала, и в дом мы с мужем его не звали. Они с Игорем у начальника полигона гостили. — Лена, подскажите, с кем еще можно поговорить об Изотове? Мне нужно узнать о нем побольше. — Да, да, все поняла. С генералом можно, начальником полигона. Он у нас талантище. Басни Крылова читает. У него завтра концерт на открытой сцене напротив дома офицеров. Приходите. Весь городок будет. Там и поговорите. В Москве можно встретиться с Илюшей Фукс-Рабиновичем. Он толковый дядька, доктор наук, профессор. Они с Игорем вместе начинали. Изотов вырвался вперед и ушел в отрыв. Илюшу карьера волновала мало — он из вундеркиндов. Но потом жена, дети. Игорь его к себе взял, дал должность хорошую. Так они вместе и работали. Поговорите с ним. Он мужик заумный, говорить с ним сложно, но Игоря знает как облупленного. Если он что-то скажет, то это будет толково. У него каждое слово много извилин проходит прежде чем выскочить. * * * В шестидесятые годы XX века Петра Боткина скручивает инсульт. Рука повисла, слова плохо давались. В больницу не пошел, девочки родные выхаживали. Кормили из ложечки и в скверике под ручку выгуливали. Через год Петр Дмитриевич встал на ноги, но на работу в музей не вернулся. Речь стала не та, хромота появилась. Да и годы, куда от них уйдешь. Времени свободного стало много, и решил новоиспеченный пенсионер с внучкой в Москву съездить. Картины фамильные посмотреть, дома навестить, если не снесли. Москву Боткин не узнал. Сорок лет прошло. Другое все. Метро, дома высотные, фонтаны кругом. Красиво, но не тот город, в котором он жил. Названия улиц поменялись, внучка смеется: «Ты, дедуля, все названия перепутал — таких нет». От Большого театра пошли на Покровку к семейному гнезду. Долго шли, тяжело. Родные названия все же встречались: Кузнецкий мост, Рождественский бульвар, Трубная площадь, Сретенка, Неглинная, Чистые пруды, кинотеатр «Колизей». Улиц с названиями Покровка и Маросейка не оказалось. Но дома сохранились. И путешественники легко нашли дом 27 по улице Чернышевского. Зашли в арку. Парадный вход в дом был открыт. Мраморная лестница, изуродованная гадкими надписями и сомнительными рисунками, вела, как и прежде, на второй этаж. Четырехметровые резные дубовые двери сохранились. Сверху донизу они были утыканы кнопками звонков и надписями с фамилиями жильцов. Боткин постучал. Нажимать на кнопку звонка он не решился. Дверь заскрипела и на пороге появилась худенькая, очень опрятная старушка. Петр Дмитриевич объяснил, что когда-то жил здесь и хочет показать квартиру внучке. Старушка недоверчиво осмотрела гостей снизу доверху, но в квартиру пустила. — Зачем ходите? Вот с прошлого ремонта две картины с потолка стащили. Ходите, ходите…. Потолочных полотен с библейскими сюжетами действительно не хватало. Все картинные залы были перегорожены и разделены на комнаты. Боткин растерялся. Но камины! Камины блистали в первозданном виде. По расположению каминов и дымоходов Боткин легко сориентировался и уверенно повел внучку по широкому коридору к зимнему саду. Центральный картинный зал, из которого был выход в сад, был переоборудован в коммунальную кухню: девять кухонных столов, огромная чугунная раковина с пятью кранами, две газовые плиты. Дверь в зимний сад открылась с трудом. Боткины оказались на черной лестнице, без освещения и с характерными запахами выставленных баков с отходами. Следов зимнего сада не было и в помине. Дом Конона стоял на своем месте на Земляном Валу, рядом с Курским вокзалом. Петр Дмитриевич с гордостью сообщил внучке, что этот необыкновенной красоты особняк принадлежал ее прапрадеду. Семейная коллекция картин начала собираться именно здесь. В Государственный музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина Боткины поехали на такси. * * * Открытая сцена в виде ракушки стояла между памятником вождю пролетариата и домом офицеров с белыми колоннами, с яркими афишами кинофильмов. Многочисленные скамейки перед сценой заполнялись людьми. Радист считал до пяти и для верности стучал в микрофон пальцем. Все пребывали в предвкушении концерта. Я обогнул ракушку и стал высматривать генерала. Но никакого генерала в пределах видимости не было. Полноватый мужик лет пятидесяти, высокий, красивый, с зачесанными назад русыми волосами копался в потертом коричневом портфеле. Одет он был в бежевый вельветовый сюртук, льняные штаны и модные замшевые ботинки. Мне он чем-то напомнил лектора из общества «Знание». — Товарищ вы ко мне? — «лектор» смотрел на меня. — Извините, я, наверное, вам помешал. Я ищу генерала Сбруйкина, начальника полигона. — Вы не ошиблись. Это я. Будем знакомы, Иван Иванович. Генерал приветливо улыбнулся и протянул мне руку. — Алексей Львович, адвокат. Работаю по делу… Изотова. — Алексей Львович, голубчик. О вас теперь только и говорят. Вы у нас местная знаменитость. Скучно, а тут адвокат из Москвы. Повод, конечно, препоганый… Я весь внимание. — Иван Иванович, вы на генерала-то совсем не похожи. На артиста больше из «народных». — Я сегодня и есть артист. Перед публикой выступаю. И вас приглашаю на басни. Это мое любимое дело. Хобби так сказать. — Мне бы поговорить с вами, если можно. — Сейчас и пообщаемся. До начала еще минут сорок. Присаживайтесь вот на эту артистическую лавочку. — Мне рассказывали, что Изотов и Юнисов иногда останавливались у вас. Какие у них отношения были? Что за человек Юнисов? — Об Изотове ничего говорить не буду. Он большой начальник. Все было под ним. И наука, и полигон. Руководство, хоть и бывшее, обсуждать не хочу. А вот Руслан Сергеевич — парень с хитрецой. Не люблю я его. Ему всегда что-то от кого-то надо. Все время крутит, вертит… Уж вроде сам генерал летный, солидный мужик, а везде какую-то выгоду ищет. Тяжелые отношения у них с Игорем Николаевичем были. По-трезвому вроде ничего, друзья. А как выпьют, то все — туши свет. Шум, гам, разборки. Руслан требовал что-то от Изотова. Толком не знаю. С научными званиями связано. Руслан мечтал профессором в Академии гражданской авиации стать. Не получалось, видимо. — А угроз никаких не было с обеих сторон? — Да нет. Побузят по пьяному делу, утром все — друзья. — Один вопрос, совсем не адвокатский. Как вы считаете, Руслан мог убить Изотова? — Запросто. Злой он мужик и хитрый. Только так: и вопрос, и ответ пусть останутся между нами? Сбруйкин ласково потрепал меня по плечу, поднялся по лесенке и вошел в кулису. Я — любитель московских театров. С женой мы частенько ходим на любимых актеров. Московского зрителя удивить сложно. То, что я увидел на сцене гарнизонной ракушки, меня нокаутировало. Это было потрясающе! Классный театр одного актера. Каждому персонажу басни подбирались яркие и объемные краски. Мимика и жесты со вкусом вписывались в гениальный текст Крылова. Оторваться от этого действа было невозможно. Исполнитель был принят на ура! * * * Через год после путешествия Боткиных в Москву заболела внучка. Болезнь всегда некстати, а на выпускные экзамены в школе тем более. Экзамены пропустили. А девочка на медаль шла. Бронхит перешел в двухстороннюю пневмонию. Дежурили Боткины в больнице по очереди. Состояние не улучшалось. Заведующий отделением остановил деда в коридоре и громко произнес: — У нас в отделении все есть. Больные медикаментами обеспечены полностью. Девочка молодая, сильная, поправится… А сам Петру Дмитриевичу бумажку сунул с названием импортного антибиотика. И улыбнулся, виновато как-то улыбнулся. Мол, чем могу… Лекарства в городских аптеках не было. Обегали весь город. Единственной надеждой был директор областного музея, с которым Боткин проработал долгие годы. — Петр Дмитриевич, есть у меня соображение, но это сугубо между нами. Вот тебе телефон, телефон домашний. Летчика одного, Русланом зовут. Молодой парень, услужливый. Не за красивые глаза, конечно… Сочтетесь. Помогал он моей близкой знакомой. Я к нему в аэропорт ездил за лекарствами… За границу он летает. В Китай, вроде. Да это и не важно, в авиаотряде многие на внешних рейсах работают и помогают друг другу. На меня сошлись. Поможет он. Через три дня Боткин получил заветные ампулы у высокого красавца в летной форме. Петр Дмитриевич подготовил для Руслана дар — золотой самородок, семейную реликвию. Так в старой тряпице и протянул его летчику. — Дед, не торопись, пусть девочка поправится, тогда и сочтемся. А сейчас в больницу едем, я тебя подвезу. Дело сделаем. Что в тряпке то прячешь? Через месяц внучка Петра Дмитриевича поправилась, а Руслан Юнисов любовался золотым сокровищем семьи Боткиных. Самородок обрел нового хозяина. * * * — Илья Борисович, здравствуйте. Я адвокат… — Да, да, все знаю. И вас видел, слышал, отзывы нормальные. Говорят, стараетесь, но Игорька все равно не вернуть. Посему пустое все это и болтовня наша в том числе. Что говорить, нет человека. Звезда был. Все я знаю, и кто убил знаю, никого это не волнует… Беседа началась в переходе на «Пушкинской». От более уютных мест мой собеседник категорически отказался. Мы быстрым шагом направились в «Макдональдс». Место совершенно не подходящее для служебных разговоров: музыка, много народу, шумно. Но выбора не было, лучше так, чем никак. Фукс беседу вел очень необычно. Фразы были отрывистые, резкие, похоже, задуманные слова и предложения опережали речь. Он захлебывался в своем изложении, а собеседника просто не слышал. — Профессор, пожалуйста, расскажите мне о вашей дружбе с Изотовым, о его карьере, общих знакомых. — Да, да, проходите, присаживайтесь вот здесь, у окошка, я сейчас поесть принесу. Кофе будете? Да это и неважно, посмотрите в окошко, красиво. Я подойду… Илья вернулся за столик и стал уплетать огромный бутерброд, наверное Виг-Мак. Через минут десять безмолвного поедания пищи он аккуратно вытер салфеткой рот и обратился ко мне: — Господин адвокат, а зачем вам все это надо? Деньги, ну да деньги, конечно. Семья, дети, кормить надо, все понятно. Горе, горе у нас… Звезда упала. Завидовали ему все… Все, кроме меня. Любил я его, хотя Игорь не подарок был. Не видел никого. Вперед шел, не оглядываясь, да и по сторонам не смотрел. На трон сел, а кто отстал, тот его не волновал, по дороге переступил через многих. А начальники в министерстве и в академии его любили, умел он контакт находить. Да и талантище, не отнять. Выло, было… Он еще в институте диссертацию написал, да так написал, что материала и на кандидатскую, и на докторскую хватило. В двадцать шесть лет доктором стал. Я же к сорока защитился, а другие и вовсе с дистанции сошли. Зависть, зависть — вот причина… Я уверен, завистник убил. И Валю из зависти. Любили его женщины, причем не за мозги и деньги, красивый Игорек был. Вот и выследили их вдвоем и убили. Зависть все, зависть… — Профессор, какие версии… — Какие версии, я вам что, Жорж Сименон? Все вторично. Ищите и арестуйте завистника. Хотя адвокаты никого не арестовывают. Вы-то что думаете? Или у адвокатов тоже есть тайны? — Нет, Илья Борисович, никаких тайн. Основные версии: сведение счетов из-за невыполненных обязательств. Ревность. Банальный грабеж. Служебная деятельность. Но пока все трещит по швам. Свидетелей нет. Подозреваемого тоже нет. — У вас ничего нет, так я и думал. Не хотел идти с вами на встречу, и не надо было. Чем я могу помочь сыщикам, я физик… Может деньги надо собрать, так сказать, для ускорения процесса… Нет, это глупости, деньгами здесь не поможешь. Эх, Игорек, Игорек, слишком ярко светил… это и погубило. Завистники, завистники… С этими словами Фукс-Рабинович встал и, не попрощавшись, быстрыми шагами пошел к выходу. * * * Петра Дмитриевича вызвали в Инюрколлегию[6]. Повестка пришла. Идти надо в другой конец города. Одному не дойти. С дочерью пошел. А вернее, на такси поехали. Какой-то подвох дед чувствовал. Не к добру все это. Внимание уделило государство. Не к добру. Думал, что от брата новости. Какие еще дела за границей? Только о брате и думал. Шестидесятые прошли, брат ведь старше был. Состарился Сережа. Но плохие мысли отгонял. Сели на лавке в коридоре с коричневыми стенами и протертым полом. Скучная контора. Из кабинета напротив вышел подтянутый, крепкий мужик. Пригласил зайти. Карие глаза юриста оценивающе смотрели на старика с дочкой. — Вы, москвичи, странный народ, — изрек кареглазый, — все акаете, да акаете, а всех, кто корова через о говорит, провинциалами считаете.